Найо Марш - Перчатка для смуглой леди
— Да, их имена…
— Спасибо, — перебил Гринслейд. — Господа Слейд и Оппингер, если не ошибаюсь?
— Все правильно, — подтвердил Перегрин, стараясь припомнить, не упомянул ли он в пьяном экстазе в доме Кондукиса имена своих агентов, но решил, что речь, скорее всего, о них не заходила.
— И еще одна проблема. — Гринслейд открыл ящик стола и, невольно повторяя движения своего патрона предыдущим утром, извлек маленький викторианский письменный прибор. — Как я понял, вы уже знаете, что здесь хранится, и даже высказали некоторую озабоченность подлинностью содержимого прибора.
— Я сказал, что вещи следовало бы показать специалистам.
— Именно. Мистер Кондукис согласен с вами и желает знать, не соблаговолите ли вы заняться этим вопросом.
— Перчатка и документы застрахованы? — спросил несколько ошарашенный Перегрин.
— Они внесены в общий полис, но целевая страховка не проводилась, поскольку неизвестна их цена.
— Я думаю, такая большая ответственность…
— Мне понятны ваши колебания. Я и сам высказывал подобные опасения мистеру Кондукису. Однако он не изменил своего решения просить вас взяться за это дело.
Наступило продолжительное молчание.
— Сэр, — Перегрин посмотрел собеседнику прямо в глаза, — зачем мистер Кондукис затеял все это? Почему он дает мне если не возможность, то по крайней мере шанс заняться столь безумно ответственной работой? Какие мотивы им движут? Я не такой идиот, — продолжал он с прямотой, которая так шла ему, — чтобы предположить, будто я произвел на него впечатление сколь-либо соизмеримое с предложениями, которые вы мне только что сделали, и я… я… — он почувствовал, что краснеет, и смущенно умолк.
Мистер Гринслейд наблюдал за ним с повышенным интересом, манипулируя в то же время своими очками. Он повертел их в руках, затем водрузил не без изящества на подставку для карандашей и произнес, видимо обращаясь к очкам:
— Разумный вопрос.
— Надеюсь.
— Но именно на него я ответить не в состоянии.
— Вот как?
— Я буду с вами откровенен, мистер Джей, — бесстрастным тоном продолжал Гринслейд. — Я пребываю в полном недоумении по поводу шагов, предпринятых мистером Кондукисом. Однако если я правильно понял ваши опасения, то могу уверить вас, что они беспочвенны. — Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, Гринслейд превратился в добродушного грубоватого малого. — Он не по этой части, — сказал он и взял очки с подставки.
— Я очень рад слышать это.
— Так вы займетесь реликвиями?
— Да.
— Великолепно.
3
Эксперт, сложив руки на груди, откинулся на спинку стула.
— Значит, так, — начал он. — Думаю, мы можем с определенностью сказать, что перчатка сделана в конце шестнадцатого или в начале семнадцатого века. В свое время она подверглась воздействию соленой воды, но не слишком сильно. Можно предположить, что она была каким-то образом защищена. Письменный прибор сильно загрязнен. Что касается букв «Г. Ш.» с внутренней стороны краги, то я не в состоянии дать авторитетного заключения, но, разумеется, могу обратиться к кому следует. А что касается этих двух действительно необычайных документов, их надо исследовать и подвергнуть серии тестов — инфракрасному облучению, спектографии и тому подобное, — что не входит в мою компетенцию, как вы знаете. Если они подделаны, это несомненно обнаружится.
— Не подскажете ли, куда мне обратиться, чтобы провести всестороннее исследование документов?
— О, думаю, тесты могут быть проведены здесь, у нас. Но мы хотели бы получить письменное разрешение владельца, страховку и тому подобное. Вы пока ничего не рассказали об истории находки.
— Расскажу обязательно, — заверил Перегрин, — но с одной оговоркой. Владелец, или, точнее, его поверенный, дал мне разрешение раскрыть имя заказчика только при условии, что вы будете держать эту информацию при себе вплоть до окончательного завершения исследований. Владелец… Постороннее любопытство вызывает у него почти маниакальный ужас. Думаю, вам станет все ясно, когда я назову его имя.
Эксперт очень пристально взглянул на Перегрина.
— Хорошо, — сказал он после продолжительной паузы. — Я готов соблюсти конфиденциальность в том, что касается имени вашего патрона.
— Его зовут мистер Василий Кондукис.
— Боже правый!
— Именно, — сказал Перегрин, подражая манере Гринслейда. — А теперь я расскажу вам все, что знаю об истории находки.
И Перегрин пустился в подробные объяснения.
Эксперт слушал в полном изумлении.
— Действительно, очень странно, — заметил он, когда Перегрин закончил.
— Уверяю вас, я ничего не выдумал.
— Конечно, конечно, я уверен. Разумеется, я слышал о Кондукисе. А кто не слышал? Вы представляете себе, какой шум поднимется, если вещи окажутся подлинными?
— Только об этом и думаю. Я хочу сказать, вот они лежат перед нами — детская перчатка и записка, предлагающая поверить в то, что однажды летним утром 1596 года страдфордский ремесленник изготовил пару перчаток и подарил их своему внуку, проносившему их всего один день, а затем…
— Скорбью наполнился дом по умершему младенцу?
— Да. Прошло много времени, двадцать лет, и отец мальчика написал завещание, отписав носильные вещи своей сестре, Джоан Харт, и составив для ее сведения вот эту записку. Я хочу сказать, его рука оставила след на этом обрывке бумаги, если, конечно, перед нами не подделка.
А затем, два века спустя, некто с инициалами И. М. кладет перчатку и записку в викторианский письменный прибор с уведомлением о том, что прапрабабушка получила эти вещи от Дж. Харт, а бабушка говаривала, что они принадлежат Шекспиру. Вполне вероятно, что речь идет о Джоан Харт. Она умерла в 1664 году.
— Я бы не стал полагаться на такие свидетельства, — сухо заметил эксперт.
— Конечно, вы правы.
— Говорил ли что-нибудь мистер Кондукис об их стоимости? Даже если существует хотя бы малейший шанс, что они чего-то стоят, то… Я не стану утверждать, что могу определить их цену в деньгах, но мы здесь не можем не думать об этом.
Несколько секунд Перегрин и эксперт молча поедали друг друга глазами.
— Полагаю, у него есть соображения на этот счет, — сказал Перегрин, — но должен заметить, что в данном случае он проявляет некоторое легкомыслие по отношению к своей собственности.
— Мы легкомыслия не допустим, — заверил его эксперт. — Я выдам вам квитанцию и попрошу задержаться, пока вещи не будут надежно упрятаны.
Он склонился на секунду над маленькой сморщенной перчаткой.
— Неужто она подлинная! — пробормотал он.
— Я понимаю вас, — взволнованно подхватил Перегрин. — Страшно подумать, что тогда обрушится на нас: оголтелое любопытство, алчность, зависть.
— И не за такое убивали, — небрежно заметил эксперт.
4
Месяц спустя Перегрин, измученный, с коричневатыми кругами под глазами, поставил точку в своей новой пьесе и приписал внизу: «Занавес». Вечером он прочел пьесу Джереми, который одобрил ее.
От мистера Гринслейда не было ни слуху ни духу. Здание «Дельфина» по-прежнему стояло на своем месте. Джереми спрашивал в агентстве недвижимости разрешения осмотреть его, но ему сказали, что они более не распоряжаются театром и, по всей видимости, он снят с продажи. Разговаривали с Джереми довольно сухо.
Молодые люди иногда в разговоре вспоминали о «Дельфине», но удивительная интерлюдия Перегрина теперь представлялась странно нереальной, и порою Перегрину казалось, что он все выдумал.
В предварительном заключении о перчатке и документах эксперты музея написали, что в ходе проведения тестов не выявлено никаких следов подделки чернил или бумаги и к настоящему моменту не имеется никаких доводов против аутентичности исследуемых вещей. Специалист по старинным документам и почерку находится сейчас в Америке, и по возвращении с ним проконсультируются. Если его заключение будет положительным, соберется совет экспертов.
— Ну что ж, — сказал Джереми, — по крайней мере, они не выставили вас немедленно вон с вашим барахлишком.
— По крайней мере.
— Ты пошлешь заключение Гринслейду?
— Разумеется.
Джереми накрыл веснушчатой рукой рукопись Перегрина.
— А что ты скажешь об открытии «Дельфина» в это же время ровно через год премьерой «Перчатки», новой пьесы Перегрина Джея?
— Иди ты!
— А почему бы и нет? В конце концов, что нам мешает, черт побери, наметить актеров? Давай-ка подумаем.
— Я уже подумал.
— Дай взглянуть.
Перегрин вытащил помятый листок бумаги, покрытый его неразборчивым почерком.
— Послушай, — сказал он, — я знаю, что скажут. Что все это уже было и не раз. Более того, пьеса станет любимой мишенью для изощренных насмешек шекспироведов и прочих любителей. Один состав действующих лиц чего стоит: Анна Хатэвей[7] и вся остальная команда. Знаешь, мою пьесу выставят на посмешище. Она провалится еще до премьеры.
