Найо Марш - Перчатка для смуглой леди
Перегрин вытащил помятый листок бумаги, покрытый его неразборчивым почерком.
— Послушай, — сказал он, — я знаю, что скажут. Что все это уже было и не раз. Более того, пьеса станет любимой мишенью для изощренных насмешек шекспироведов и прочих любителей. Один состав действующих лиц чего стоит: Анна Хатэвей[7] и вся остальная команда. Знаешь, мою пьесу выставят на посмешище. Она провалится еще до премьеры.
— Лично я не вижу никакой лубочной белиберды в диалогах.
— Да, но представлять на сцене самого Шекспира… Какая наглость!
— Он позволял себе подобные вещи. Разве нельзя сказать: «Ну и ну! Вывести на сцену Генриха VIII! Ладно, давай ближе к делу, кого ты наметил на роль Шекспира?
— По-моему, и так ясно.
— Каким он был? Рассерженным молодым человеком елизаветинской эпохи? Одиноким. Удачливым. Рисковым. Блистательным, как дневное светило. Пегас в стойле Хатэвей. Жутко сексуальным и выглядел точно так, как на портрете Графтона, которому я безоговорочно верю.
— Я тоже. Ну так что же, кто похож на него лицом, и темпераментом?
— О боже! — произнес Джереми, заглянув в список актеров.
— Именно, — подхватил Перегрин. — Я же говорил, что и так ясно.
— Маркус Найт, черт возьми.
— Разумеется! Он вылитый Шекспир на портрете Графтона, а что до темперамента! Вспомни его Готспера[8], и Генриха V[9], и Меркуцио[10]. А Гамлет? Я уж не говорю о его Пер Гюнте.
— Сколько ему лет?
— Сколько бы ни было, по нему не определишь. Он может выглядеть и стариком, и юношей.
— Найт — дорогая штучка.
— Ну да ведь это все не всерьез.
— Разве не с его подачи при каждой постановке возникают крупные грязные склоки?
— С его.
— И разве не он каждый раз подрывает сплоченность труппы?
— Подрывает.
— А помнишь тот случай, когда он прервал спектакль и велел опоздавшим после антракта сидеть спокойно или убираться к чертовой матери?
— Отлично помню.
— И как остальные актеры в едином порыве покинули сцену?
— Фиаско случилось при мне, я делал ту постановку.
— А теперь, говорят, когда его обошли с рыцарским званием в последнем заходе, он стал совсем невыносим.
— Да, я знаю, он совершенно помешался на рыцарстве.
— Что ж, — сказал Джереми, — тебе решать. Я смотрю, ты объединил пылкого юношу, возлюбленного друга и «мистера В. Х.»[11] в одном лице?
— Все так.
— Как ты посмел! — проворчал Джереми.
— И большим безумствам свидетели мы были.
— Верно. В результате получилась весьма любопытная роль. Каким ты его видишь?
— Очень светловолосым. Очень мужественным. И очень дерзким.
— В. Хартли Гроув?
— Возможно. По типу подходит.
— Разве он не отъявленный проходимец?
— Бывает, досаждает.
— А как насчет смуглой леди[12]? Так называемой Розалин? Здесь написано Дестини Мед.
— Да, я бы предпочел Дестини. У нее в голове кирпич вместо мозгов, но она умеет создать впечатление потаенной страстности и прямо-таки неукротимой женственности. Она может сыграть что угодно, если ей объяснить на самом простом английском и очень-очень медленно. Кроме того, она живет с Марко.
— Это может оказаться и плюсом, и минусом. Следующая — Анна Хатэвей.
— О, любая нормальная актриса с заурядной внешностью и хорошим напором, — сказал Перегрин.
— Вроде Герти Брейси?
— Да.
— Джоан Харт — лакомый кусочек. Я знаю, кто должен ее сыграть. Эмили Данн. Ты знаком с ней? Она помогает в нашем магазине. Ты видел ее в каком-то телевизионном шоу, и она тебе понравилась. В Стратфорде она неплохо справлялась с нериссами, гермиями и селиями[13]. Впиши ее в список.
— Ладно. Вот, жирной точкой я подписал ей приговор.
— С остальными, похоже, трудностей не будет, но сердце кровью обливается, как подумаешь о ребенке.
— Он умирает еще в первом акте.
— Лучше бы он вовсе не появлялся. Мне страшно представить себе этакого чахлого недоросля, выпендривающегося на сцене.
— И конечно, имя у него будет Гэри.
— Или Тревор.
— Ну да черт с ним.
— А кому ты поручишь художественное оформление?
— Не будь идиотом — конечно, тебе.
— Это было бы интересно, — сказал Джереми, усмехаясь. — Заметь, было бы.
— Не волнуйся, инстинкт подсказывает мне, что ничего не получится ни с перчаткой, ни с театром, ни с пьесой. Это вроде наваждения, к реальности отношения не имеет.
Внизу брякнули крышкой почтового ящика.
— Вот оно. Судьба стучится в твою дверь, — сказал Джереми.
— Мне уже все равно, — отозвался Перегрин. — Однако из чистого благородства я спущусь за письмами.
Он сошел вниз, взял почту, в которой для себя ничего не обнаружил. Наверх он поднимался медленно. Открывая дверь, с деланным равнодушием произнес:
— Как я и предсказывал, никаких неожиданностей. Все, окончен бал, погасли свечи. На почту смотреть противно, такая скука!.. Ох, извини!
Джереми разговаривал по телефону.
— Вот, уже пришел, — сказал он. — Секундочку.
Зажав трубку рукой, Джереми прошептал:
— Мистер Гринслейд желает побеседовать с тобой. Он просто душка сегодня.
Глава третья
Вечеринка
1
«Год назад, — размышлял Перегрин, — февральским утром я стоял вот здесь, на улице Речников. Солнце вышло из-за туч и позолотило башенку покалеченного «Дельфина». Мое сердце пело, когда я любовался им! Я вспоминал о мистере Руби и желал оказаться на его месте. И вот, Бог тому свидетель, я снова стою здесь, словно Золушка, осчастливленная доброй феей, только подарены мне не хрустальные туфельки, а лакированные штиблеты мистера Руби».
Он смотрел на отреставрированных кариатид, на пляшущих морских чудищ и позолоченную надпись, на ослепительно чистый фронтон, изящные кованые решетки, и все ему здесь нравилось.
«Что бы ни случилось, — подумал он, — сегодня самый счастливый день в моей жизни. Что бы ни случилось, я буду вспоминать этот день и говорить: «В то утро я познал блаженство».
Пока он так стоял, на улице появился служащий братьев Фипс.
— Привет, начальник, — обратился он к Перегрину.
— Доброе утро, Джоббинс.
— Выглядит как конфетка, а?
— Просто великолепно.
— Да уж, совсем другое дело. Не то что годик назад, когда вы там искупались.
— Верно.
— Кхе-кхе… Вам, случайно, не нужен сторож? Работы вот-вот закончатся. Дневной или ночной. В любое время.
— Думаю, понадобится. А почему вы спрашиваете? Есть на примете порядочный человек?
— Себя хвалить вроде бы негоже.
— То есть вы сами хотите занять это место?
— Не буду ходить вокруг да около, начальник, именно этого я и хочу. Там, в моей нынешней конторе, чересчур сыро для моей дыхалки. У меня хорошие рекомендации, начальник. Многие могли бы замолвить за меня словечко. Так как вы на это смотрите? С положительной стороны или с отрицательной?
— Думаю, с положительной, — улыбнулся Перегрин.
— Так вы не забудете про меня?
— Не забуду, — пообещал Перегрин.
— Желаю здравствовать, начальник, — просиял Джоббинс и удалился в переулок, где находился склад братьев Фипс.
Перегрин пересек тротуар и вошел под портик театра. На стене висело объявление в рамке:
ТЕАТР «ДЕЛЬФИН»
ПОВТОРНОЕ ОТКРЫТИЕ
В НОВОМ СОСТАВЕ
А прямо над объявлением трепетал обрывок викторианской афиши, которую Перегрин обнаружил в свой первый незабываемый визит.
СВАДЬБА НИЩЕНКИ
По многочисленным просьбам уважаемых зрителей!!!
Мистер Адольфус Руби…
Когда маляры чистили и красили фасад, Перегрин велел им оставить случайно сохранившийся обрывок в неприкосновенности. «Он исчезнет отсюда вместе со мной», — сказал он Джереми.
Перегрин открыл двери парадного входа. На них красовались новые замки, а самим дверям, отмытым и отскобленным, был возвращен первоначальный достойный вид.
В фойе кипела жизнь. Здесь красили, наносили позолоту, полировали, расставляли мебель. Повсюду стояли стремянки, лестницы, висели люльки. Огромная люстра сверкающей грудой лежала на полу. Два толстеньких купидончика, умытые и приукрашенные, сияли улыбками над обновленной кассой.
Перегрин поздоровался с рабочими и поднялся по изгибающейся лестнице.
Зеркало в фигурной раме осталось на прежнем месте, в задней стенке бара, но теперь собственное отражение надвигалось на Перегрина через отполированную до блеска стойку из красного дерева, с медными уголками. Бар сиял разноцветьем напитков. «Просто, удобно и никакой дешевки», — подумал Перегрин.
