Филлис Джеймс - Женщина со шрамом
И была еще одна причина, почему Шарон должна была умереть. Она видела, как я уходила из Манора после того, как убила Роду Грэдвин. Теперь она, которая всегда должна была хранить свою тайну, узнала тайну другого человека. Я почувствовала, как она торжествует, как она довольна этим. И она рассказала мне о том, что собирается сделать у Камней, о своей последней дани уважения и любви Мэри Кайти, об акте памяти и прощания. Да и почему бы ей не рассказать мне об этом? Мы ведь обе убили, нас обеих связало это страшное преступление, опровергающее устоявшиеся представления общества. А потом, в самом конце, после того как я обвязала веревку вокруг ее шеи и облила всю ее керосином, я не смогла зажечь спичку. В тот миг я поняла, кем я стала.
Я мало что могу рассказать вам о смерти Роды Грэдвин. Самое простое объяснение — я убила ее, чтобы отомстить за смерть дорогого друга, Аннабел Скелтон; но простые объяснения никогда не открывают всей правды. Вправду ли в ту ночь я пошла к ней в палату, чтобы ее убить? Ведь я все-таки всерьез старалась отговорить Чандлера-Пауэлла от того, чтобы он принял ее на операцию в Манор. Потом я подумала, что нет, я хотела только напугать ее, привести в ужас, сказать ей правду о ней самой, заставить понять, что она уничтожила юную жизнь и огромный талант, что если Аннабел совершила плагиат всего лишь четырех страниц диалога и описаний, весь остальной роман был совершенно оригинален и прекрасно написан ею самой. Но когда я убрала руку с ее горла и поняла, что общения между нами никогда больше не будет, я почувствовала облегчение, освобождение, столько же физическое, сколько и психологическое. Казалось, что одним этим актом я смыла с себя всю вину, все отчаяние и все сожаления прошедших лет. В один опьяняющий миг все это умчалось прочь. И я до сих пор ощущаю какой-то след этого чувства освобождения.
Сейчас я верю, что, отправляясь к ней, я понимала, что собираюсь ее убить. Зачем же иначе я стала бы надевать хирургические перчатки, которые я потом разрезала в ванной комнате пустовавшей палаты? Я пряталась в этой палате после того, как вышла из Манора, как обычно, через главный вход, и вернулась позже через боковую дверь, открыв ее своим ключом до того, как Чандлер-Пауэлл запер ее на ночь, и на лифте поднялась в отделение для пациентов. Риска, что меня обнаружат, практически не было. Кому пришло бы в голову осматривать пустой номер в поисках проникшего туда чужака? После всего я спустилась на лифте, ожидая, что придется отодвигать засов на двери, но оказалось, что он не задвинут. Шарон вышла из дома раньше меня.
То, что я говорила после смерти Робина Бойтона, в основном соответствует действительности. Он придумал совершенно абсурдную теорию насчет того, что мы скрыли реальную дату смерти отца, заморозив его труп. Сомневаюсь, что он сам это придумал. Все шло от Роды Грэдвин, и они собирались расследовать это дело вместе. Потому-то, после более чем тридцати лет, она вдруг решила избавиться от шрама и предпочла оперироваться именно здесь. Потому-то Робин явился сюда и в ее первый приезд, и когда она приехала оперироваться. Конечно, их план был смехотворен, но существовало несколько фактов, из-за которых в него можно было бы поверить. Поэтому я поехала в Торонто — встретиться с Грейс Холмс: она была при моем отце, когда он умирал. Вторая причина моего визита к ней — выплатить ей единовременную сумму взамен пенсии, которую, как я чувствовала, она вполне заслужила. Я ничего не говорила брату о том, что собирались делать Грэдвин и Робин, у меня и так хватило бы доказательств, чтобы обвинить их обоих в шантаже, если они замышляли именно это. Но я решила вести свою игру до тех пор, пока Робин не увязнет окончательно, а тогда насладиться и его разочарованием, и собственным отмщением.
Я пригласила его встретиться со мной в старой кладовке. Крышка морозилки была опущена. Я спросила, как он предполагает договориться с нами, и он сказал, что, по его мнению, он имеет моральное право на треть семейного состояния. Если эта сумма будет ему выплачена, никаких претензий в будущем он предъявлять не станет. Я предупредила, что ему вряд ли удастся обнародовать сведения о том, что я фальсифицировала дату смерти отца без того, чтобы его самого не обвинили в шантаже. Он признал, что мы оба находимся друг у друга во власти. Я предложила сойтись на четверти состояния, с выдачей пяти тысяч фунтов сразу же — для начала. И сказала, что деньги — наличными, а не чеком — лежат в морозилке. Мне нужно было получить его отпечатки на крышке морозилки, а я знала, какой он жадный, и была уверена, что он не устоит перед соблазном. Возможно, у него возникли сомнения, но ему нужно было посмотреть. Мы вместе подошли к морозилке, и когда он открыл крышку, я неожиданно для него схватила его за ноги и опрокинула внутрь. Я — пловчиха, у меня развитые плечи и сильные руки, а он не был тяжеловесным мужчиной. Я захлопнула крышку и заперла защелку. И сразу почувствовала необычайное изнеможение, дышать стало тяжело, но ведь я не могла устать: опрокинуть его оказалось легко, словно он — ребенок. Я слышала какие-то звуки изнутри морозилки, крики, стук, приглушенные мольбы. Несколько минут я стояла, слушая, как он кричит. Потом прошла на кухню, приготовила себе чай. Звуки становились все слабее, и когда они совсем смолкли, я пошла в кладовку, чтобы его выпустить. Он был уже мертв. Мне хотелось только привести его в ужас, но теперь я думаю, пытаясь быть совершенно честной — только кто из нас вообще способен на это? — что я обрадовалась, когда нашла его мертвым.
Я не испытываю жалости ни к одной из моих жертв. Рода Грэдвин уничтожила истинный талант и причиняла боль и горе многим ранимым людям, а Робин Бойтон был настоящий овод, незначительное, немножко забавное ничтожество. Сомневаюсь, что о ком-то из них станут горевать или хотя бы скучать.
Вот и все, что я должна сказать. Хочу лишь ясно и четко добавить, что все, что я совершила, я делала одна. Я никому ничего не говорила, ни с кем не советовалась, ни у кого не просила помощи и никого не вовлекала ни в свои действия, ни в последующую ложь. Я умру без сожалений и без страха. Оставлю эту пленку там, где могу быть полностью уверена, что ее найдут. Шарон расскажет вам свой вариант этой истории, а правду вы и так уже подозревали. Надеюсь, у нее все сложится хорошо. Что до меня, у меня нет ни надежды, ни страха».
Дэлглиш выключил плеер. Все трое откинулись на спинки стульев. Кейт заметила, что дышит глубоко, словно приходя в себя после тяжкого испытания. Не говоря ни слова, Дэлглиш принес из кухни и поставил на стол кофеварку, а Бентон разлил кофе по трем чашкам и подвинул на середину стола сахар и молоко.
— Если учитывать то, что сообщил мне вчера вечером Коксон, чему в этом признании мы можем верить? — спросил Дэлглиш.
Подумав с минуту, Кейт ответила:
— Мы знаем, что она действительно убила мисс Грэдвин. Это доказывает хотя бы один факт: никому в Маноре не было сообщено, что мы обнаружили доказательство использования латексных перчаток, которые затем были разрезаны и спущены в унитаз. И смерть эта не была непреднамеренным убийством. Никто не пойдет к жертве, надев перчатки, если цель прихода — всего лишь напугать эту жертву. Кроме того, мы имеем нападение на Шарон. Это не могло быть притворством. Она собиралась ее убить.
— Разве? — возразил Дэлглиш. — Не уверен. Она убила и Роду Грэдвин, и Робина Бойтона и объяснила нам свои мотивы. Вопрос в том, поверят ли коронер и его коллегия присяжных, если он станет проводить следствие с присяжными, в истинность этих мотивов?
Теперь заговорил Бентон:
— Разве сейчас мотив будет иметь значение, сэр? Я хочу сказать, он имел бы, если бы дело слушалось в суде. Мотив нужен присяжным — и нам тоже. Но вы всегда говорили, что физические доказательства, неопровержимые факты, а не мотивы, решают дело. Мотив всегда остается загадочным. Мы не способны заглянуть в чужой ум. Кэндаси Уэстхолл привела нам свои мотивы. Они могут выглядеть неадекватными, но мотив убийства всегда кажется таким. Не вижу, как мы могли бы оспорить то, что она говорит.
— Я этого и не предлагаю, Бентон, во всяком случае, не предлагаю оспорить это официально. Она ведь сделала то, что по сути является предсмертным признанием, заслуживающим доверия, подтвержденным доказательствами. Главная трудность для меня лично — верить ее признанию или нет? Это наше расследование нельзя назвать особенно успешным. Оно уже закончено или скоро закончится — после коронерского следствия. Но осталось несколько странностей, связанных со смертью Робина Бойтона. Давайте-ка сначала послушаем ту часть пленки еще раз.
Бентон не устоял перед соблазном высказаться:
— Зачем ей надо было все это снова рассказывать? У нас уже есть ее показания о подозрениях Бойтона и о том, что она решила поводить его за нос.
