Павел Саксонов - Можайский — 1: начало
В общем, поколебавшись — и поколебавшись серьезно, — Гесс решился:
— Вы знаете Сушкина?
— Репортера?
— Да.
Петр Николаевич улыбнулся; на этот раз — немного снисходительно:
— Конечно. Кто же его не знает?
— Ну, так вот…
И в течение следующих примерно минут двадцати Вадим Арнольдович рассказывал владельцу «Анькиного» то, что читателю уже известно.
33
Гесс по-прежнему сидел на стуле, а Петр Николаевич расхаживал по комнате, останавливаясь иногда у низкого окошка. На улице всё также было темно, но временами в окошке мелькали ноги: освещенные уличным фонарем и лившимся из комнаты светом.
— Такого я себе и представить не мог. — Петр Николаевич в очередной раз остановился у окна: вполоборота к нему и также к Гессу. — Далее страховых мошенничеств я не пошел. Но чтобы убийства? Массовые? Ну и ну…
— Вы говорите, что Молжанинов и Кальберг работали сообща и что именно Молжанинов поставлял клиентов барону?
— В этом нет никакого сомнения. Лично мне удалось проследить их связь приблизительно… — Петр Николаевич на мгновение запнулся, что-то высчитывая в уме. — Да: на пять без малого лет.
Гесс вздрогнул.
— Тогда еще Молжанинов не был настолько богат, хотя и являлся наследником изрядного состояния своего ба… — Петр Николаевич тоже вздрогнул и с невольным испугом в глазах посмотрел на Гесса. — …тюшки… Это что же получается? Он и отца своего… того-с?
Гесс стал мрачен — почти так же, как мрачен бывал Можайский. Владелец «Анькиного» ему не уступал. Оба смотрели друг на друга с недоверием и чуть ли не с ужасом.
— Что же это? Пять лет, а не год с небольшим?
— Может, убивать они стали недавно, а раньше только страховками занимались? В конце концов, именно возможность не зависеть от собственного отца, как это мне удалось выяснить, и подтолкнула Молжанинова к аферам…
— Хотелось бы верить, но…
— Согласен: проверить необходимо.
— Это просто кошмар какой-то! — Гесс схватился за голову. — Уму непостижимо!
Петр Николаевич кивнул и вдруг стремительно выбежал из комнаты, сделав Вадиму Арнольдовичу знак подождать. Вернулся он через пару минут с бутылкой водки и рюмками. Увидев их, Гесс застонал:
— Я и так этой ночью…
Петр Николаевич налил себе, мгновенно проглотил, налил снова и наполнил рюмку для Вадима Арнольдовича.
— А, пропади оно всё пропадом! — Гесс схватил рюмку и, опрокинув ее содержимое в горло и даже не поморщившись, тут же наполнил ее снова.
— Так немного полегче.
Гесс, на бледном лице которого проступил легкий румянец, согласно кивнул и выпил еще. Петр Николаевич сделал то же.
— Хорошо, с этими всё ясно. А что с Мякиниными? Вы говорили, что именно у вас они встречались с людьми Кальберга и Молжанинова.
— Да. Но не спешите.
— То есть?
— Проблема в том, что работать-то вместе Кальберг и Молжанинов работали, но недавно между ними произошел разлад. Кошка между ними пробежала вот такая! — Петр Николаевич развел руки, показывая размер гипотетической кошки. — Что именно случилось, выяснить мне не удалось…
Гесс вскочил со стула и, перебив Петра Николаевича, взволнованно воскликнул:
— Пожар! Пожар на молжаниновской фабрике!
Петр Николаевич покачал головой:
— Нет, пожар тут ни при чем.
— Но как же? — Гесс начал загибать пальцы. — Во-первых, фабрика была застрахована в «Неопалимой Пальмире», говоря иначе — у Кальберга. Во-вторых, возмещение Молжанинов за фабрику не получил: была использована та же схема, что и в других случаях — уверток, отговорок, странных «экспертиз» и заключений, подписанных невесть откуда взявшимися, но, на первый взгляд, уважаемыми людьми. В-третьих…
— Да нет же! — Петр Николаевич, подойдя к Гессу, чуть ли не силой усадил его обратно на стул. — Остыньте, Вадим Арнольдович. Говорю же: пожар тут совершенно ни при чем, а уж мне-то в этом вопросе вы можете поверить.
— Но…
— Нет. Разлад между Кальбергом и Молжаниновым произошел совсем недавно, а фабрика сгорела около года назад. То, что Молжанинов не получил возмещение, укладывается в общую схему их совместных мошеннических проделок. В этом случае вы… гм… — Петр Николаевич покосился куда-то в сторону и даже усмехнулся. — В этом случае Можайский упустил одну важную деталь: фабрика была заложена. Понимаете?
Гесс — в самом прямом смысле — захлопал глазами:
— Заложена? Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Просто его сиятельство, наш с вами князь, — Петр Николаевич, в не совсем обычном употреблении использовав знаменитое прозвище Можайского, опять усмехнулся, — наш с вами князь, Вадим Арнольдович, не подумал о такой возможности. Да и с чего бы? Молжанинов представлялся ему человеком добросовестным, а поэтому — жертвой. Но я-то знал о ровно обратном: о недобросовестности этого господина. Еще когда случился пожар, первое, что я сделал, это навел соответствующие справки. И вот еще что — просто для сведения: еще тогда у меня было желание… побуждение, если угодно, вывести Молжанинова на чистую воду. Но…
Петр Николаевич замолчал и закусил губу. Его только что одухотворенный взгляд померк.
— Но?
— Плюнул я на это дело, посчитав его незначительным. — В голосе Петра Николаевича появилась горечь. — Признаюсь, как на духу: все эти страховые мошенничества не кажутся мне тем, за что людей следует так уж преследовать. В конце концов, страховщики и сами — жулики изрядные. Все, как один. Да и банкиры эти… я вообще о банкирах, Вадим Арнольдович, а не только о тех, у которых Молжанинов свою фабрику заложил. Тоже, в общем, те еще фрукты. Вы не согласны?
Гесс двусмысленно пожал плечами, не давая прямой ответ. Однако за кое-что другое он уцепился и задал вопрос с укоризной:
— Страховщики — допустим. Но как же их жертвы? Получается, вы и на жертв этих людей плюнули точно так же?
Петр Николаевич покачал головой:
— Бог с вами: какие же они жертвы?
— То есть как — какие? — Гесс изумился настолько, что даже снова привстал со стула. — Помилуйте! Но ведь сколько людей погибло!
— Да ведь я ничего не знал про убийства! — Петр Николаевич побледнел, а потом покраснел и снова стал мрачным. — Я видел совершенно другое: добровольный отказ от собственности в пользу благотворительных обществ. Страховые возмещения на этом фоне выглядят просто жалко. Мне и в голову не пришло…
Петр Николаевич схватился за рюмку. Вадим Арнольдович вздохнул:
— Сколько несчастий было бы можно предотвратить, расскажи вы Юрию Михайловичу об этих… страховых проделках!
Кабатчик поставил рюмку на стол и, глядя прямо в глаза Вадиму Арнольдовичу, произнес почти шепотом:
— Это несправедливо.
Гесс вздрогнул и покраснел — на этот раз от стыда:
— Господи, Петр Николаевич, простите меня! Совсем уже не понимаю, что говорю! Голова кругом идет!
Петр Николаевич кивнул:
— Согласен. И есть от чего. Но давайте вернемся к сути. Итак, я утверждаю, что пожар на фабрике Молжанинова к его разладу с бароном Кальбергом отношения не имеет. Забудьте об этой теории. И все же разлад — налицо. Произошел он, повторю, сравнительно недавно, но практически сразу принял буйную фазу.
— Как это?
— Очень просто. — Петр Николаевич перекрестился. — Началась война.
— Война? — Гесс явно не понял, что это означает.
— Именно. Люди разделились на два лагеря: за Кальберга и за Молжанинова. И пустились во все тяжкие.
— Какие люди? В какие тяжкие? — Вадим Арнольдович умоляюще сложил руки. — Петр Николаевич! Говорите ясней!
Петр Николаевич прошелся по комнате, постоял у окна, как будто стараясь что-то разглядеть в пятне фонарного света, и вдруг, подойдя к стулу, уселся на стул каким-то махом — резко, быстро, почти упав.
— Организация Кальберга и Молжанинова была довольно многочисленной. Они вовлекли в нее самых разных «специалистов»: от пожарных до медиков. Зачем им были нужны и те, и другие, я, признаюсь, не понимал и доискаться до правды не смог, хотя и старался. Но уж очень хорошо поставлено было дело. Уж очень хорошо подобраны были люди. Уж очень хорошо заметались следы. Удивительная вещь: вроде бы вот, прямо здесь, в моем заведении, те же Мякинины встречались со студентами, говорили, языки распускали, но что говорили, понять было нельзя. Вроде бы и по-русски разговоры велись, но так, что уж лучше бы на английском или французском стрекотали…
Гесс перебил Петра Николаевича:
— Какие студенты?
— Военно-медицинской Академии.
— Что?! — Гесс опять в буквальном смысле подскочил на стуле. — Вы уверены?
Петр Николаевич посмотрел на Гесса с укоризной:
— Конечно. Разве у вас когда-нибудь были поводы сомневаться в собранной мной информации?
