Дональд Стэнвуд - Седьмой лимузин
Занятное чувство. Хочется рассмеяться, наблюдая за всей этой пантомимой. Слезы наворачиваются на глаза, когда Люсинда скрывается из виду.
Топорков продолжал вести съемку.
— Что за женщина! Возможно, Карл, вам не следовало покупать ей королевский лимузин. Мне кажется, она из-за него так расхрабрилась.
Гривен даже не подумал просигналить своим сотрудникам, чтобы они опустили кран. Он прыгнул в траву — и плевать ему было на сразу же разболевшуюся щиколотку, на засмеявшуюся, тычущую в него пальцем, толпу. Еще несколько шагов — и он оказался на линии старта, рядом с Элио Чезале, который внезапно побледнел и лишился дара речи.
— Господи, Карл, пожалуйста, успокойся…
— Ты ее на это подбил?
— Конечно же нет! Да ты и сам знаешь!
Общий шум, казалось, доносился до них сейчас откуда-то издали.
— Но ты ей что-то сказал. Я же видел.
— Сейчас не время, Карл.
Элио беспокойно заерзал, держа руки в карманах. Женский голос окликнул Гривена. Но это оказалась не Люсинда, а фройляйн Шнайдер. В руках у нее был переносной телефон. О Господи! Да сейчас, должно быть, перезванивается по трассе вся съемочная бригада.
— Алло! Разумеется, знаю! — Такими словами прервал Гривен чей-то лепет на линии. — А с кем это я?
Один из парней Хеншеля, а докладывает он с крайне рискованного поворота у Пфланцгартена. Первый вестник того, что Люсинда решила промчаться по всему Кругу. Карусель, Мецгефельд, Шведенкройц — из каждого узлового пункта ему докладывали одно и то же.
— Вы бы только посмотрели на нее, господин Гривен! Она только что обогнала мерседес и «Альфу».
Гривен шваркнул трубкой и обнаружил, что Элио смотрит на него с чересчур серьезным видом.
— Ты, конечно, находишь все это страшно забавным.
— Спроси меня об этом завтра. — Элио развернул карту трассы. — Сейчас Люсинда должна быть здесь, за аэродромом. На той скорости, на которой она едет, она вернется сюда через шесть, максимум через семь минут.
Этого времени, наверное, должно хватить. Гривен рванулся к судьям на другую сторону дороги.
— Пошли со мной. Тебя они послушают.
На самом деле они выслушали их обоих и даже пообещали свое содействие, но лишь до известного предела.
— Разумеется, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы снять ее с гонок.
Но любой другой вариант развития событий казался им исключенным.
Гривен не стал спорить. Не сейчас, когда вся грохочущая и жмущая на клаксон орава уже стремительно накатывалась на них. Шум становился все громче, все опасней, — и вот из-за поворота выползло облако дыма и, окутанные пылью, показались машины лидеров; остро запахло дымом и горелой резиной. Первым шел мерседес… Широн… Бенуа… и… о Господи, Люсинда! Гривен и Элио, стоя по одну сторону дороги, и судьи — по другую, принялись бешено сигналить ей.
Но им ничего не удалось, кроме как привлечь к себе внимание толпы. Все увидели, как фройляйн Краус вступила в игру, побивая профессионалов по их собственным правилам. Приветственные выклики, рукоплескания. А уж теперь, разумеется, Люсинда просто не могла не заметить их. Она, извиняясь, кивнула головой — мол, прости, Карл, но меня требует публика — и помчалась дальше, набирая скорость, — и вот она уже перегнала Бенуа.
— Тринадцать минут двадцать три и семьдесят пять сотых секунды, — сверился Элио с секундомером. — Карл, это всего на две минуты уступает рекорду трассы!
— Ты сошел с ума? — Нет, надо успокоиться, вздохнуть разок-другой, избавиться от онемения пальцев. — И что прикажешь делать? Натянем сетку посреди дороги?
— Долго она не выдержит. Два круга, максимум три. У нее и бак не полный.
— А ей самой об этом известно?
— Я ей показывал…
Но последнюю реплику Элио произнес неуверенно. Мимо пронесся мерседес, за ним Широн… потом еще один «Бугатти», но не тот, который вела Люсинда. Тринадцать минут. И вдруг Гривен почуял запах собственного страха, зверино-пронзительный, и его глаза принялись всматриваться вдаль в надежде увидеть Люсинду! Ослепительно сверкнул на солнце радиатор… да, это Тридцать седьмая модель… и вот она уже несется прямо на него, и на губах у него улыбка, и он разом забыл все свои страхи…
Но следующие несколько секунд нельзя было удержать, как гётевское мгновенье, даже с помощью секундомера в руках у Элио. Оглушительный треск — но не выстрел… это лопнуло переднее колесо… «Альфа», заметавшись и избегая того, чтобы врезаться в публику, выскочила на полосу Люсинды. Описала большую дугу влево, тогда как Тридцать седьмая модель повернула вправо, в сторону главных трибун. Тысячи людей разинули рты, оскалив белые зубы, когда руки Люсинды, вцепившись в руль, вывернули машину так, что она, избежав столкновения с трибуной, боком врезалась в бетонное заградительное сооружение.
Не один Гривен, весь мир вскочил на ноги и бросился туда, откуда повалил густой дым, — люди с огнетушителями впереди всех. Над Люсиндой наклонились, ее подняли, самым чудодейственным образом извлекли оттуда, где уже мгновенье спустя вспыхнул оранжевый огненный шар. Взорвался пустой бак, — сказал Элио. Ее тело поникло, в нем не было признаков жизни, когда его волокли к носилкам, — ах ты, Господи, как раненая птичка, и миллион сломанных косточек! — но тут она, увидев Гривена, затрепетала, потянула своего спасителя за рукав, чтобы ее опустили наземь, кое-как встала на ноги.
— Не сердись, — беззвучно прошептала она. — Я ничего этого не придумывала заранее. Но их было так много — и все наперегонки. Не могла же я отстать. — Улыбка, одна из ее лучших улыбок. — Пожалуйста, Карл. Руки у меня не отвалятся.
Пока она не сказала этого, он не осознал, с какой силой в нее вцепился. Высвободившись, она сняла очки, встретилась с ним глазами, — но не только с ним. Да, он же начисто забыл об Элио, а тот ведь был рядом, и сейчас, не в силах сдержаться, принялся целовать Люсинду, принялся осыпать ее поцелуями. Правда, он целовал ее осторожно, памятуя о возможных внутренних повреждениях.
Гривен забыл также о том, что все это разыгрывается на публике. С главной трибуны неслись охи и ахи, там смеялись, били в ладоши. Там находился социологически грамотный срез общества, а обществу в целом всегда хочется увидеть счастливый конец.
— Видишь? — Люсинда подняла голову. — Они меня прощают. А разве такая уйма народу может ошибиться?
Съемочная группа на следующей неделе выехала поездом в Ле Ман, по-прежнему укладываясь в график, однако об участии Люсинды в первом Гран-при «Бугатти» речи больше идти не могло. Гривен был не в состоянии скрыть факт и обстоятельства нюрнбергской катастрофы, тем более, что Топорков запечатлел ее на пленке во всех деталях.
— Так с ней все в порядке? — воскликнул в телефонном разговоре Эрих. — Значит, нам надо использовать материал, уже отснятый Николаем. Это же просто замечательно! К счастью, авария не пропала понапрасну.
Но сотрудники помельче рангом все еще трепетали и рвали на себе волосы. Больше никаких приключений для нашей ослепительной и незаменимой звезды. Что означало, наряду с прочим, и следующее: Гривену предстояло найти дублершу Лили, по крайней мере — для общих планов, какую-нибудь девицу, которая сможет провести по трассе гонок чудом воскресшую Тридцать седьмую модель.
С учетом столь сжатого графика Элио выразил по этому поводу сильные сомнения. Да и Гривен, столкнувшись с проблемой, почувствовал себя неуютно. Опытный водитель мерседеса из команды Автосоюза Вернер Хассельман был весь в шрамах, короткий бобрик на голове не скрывал, а только подчеркивал лысину, а в петличке у него блестела маленькая серебряная свастика.
— Но он одного роста с Люсиндой, — в отчаянии пробормотал Элио. — В ее униформе, с изрядным количеством грима…
Хассельман хищно улыбнулся, услышав о том, что ему предстоит. Гривен отвел Элио в сторону.
— И мне тоже, Карл, не по душе его политические взгляды. Но ведь кино — это иллюзия, не так ли? А в деле он очень хорош.
Что Хассельман и доказал, выиграв гонку с результатом менее трех часов. Какая жалость, что он не мог сойти за Лили в тот миг, когда его снимали крупным планом среди других победителей и призеров. Во всяком случае, не в пятичасовом освещении. К тому же, он снял с себя гонщицкие доспехи, когда толпа поливала его шампанским и ликующе несла на подиум. А потом публика, вытягивая шеи, принялась ждать. В толпе прошел слух: победитель получит не только очередное бронзовое страшилище, но и какую-то особую награду.
Элио приехал на ослепительно сверкающей Тридцать пятой модели, небесно-голубой и только что выпущенной, в ее хвостовой части словно бы заранее звенели медали. Гривену удалось мельком заглянуть ему в глаза: подобно Люсинде в Нюрнберге, Элио сейчас смотрел куда-то за линию горизонта, словно собираясь умчаться на своей машине в бесконечность. Но вместо этого он поехал осторожно и вязко, финишировав сразу же вслед за Хассельманом. Затихнув, публика ждала от победителя короткой, но страстной речи.
