Элизабет Джордж - Всего одно злое дело
– Ты имеешь в виду на фото? То есть убрали ли все данные с фото?
– Именно это я имею в виду.
– И позволено мне будет спросить, почему это так важно для тебя?
– Думаю, что сам сможешь догадаться. Так ответишь ты мне или нет?
Митчелл замолчал. Барбара стояла в лифте, и двери уже закрывались. Ее охватил страх, что он или не ответит, или они разъединятся.
Наконец Корсико сказал:
– Никаких дат, Барб. Это я для тебя сделал. Назовем это жестом доброй воли.
– Конечно, – сказал Хейверс и отключилась. Название они придумают позже.
Лукка, Тоскана
Хадия хотела, чтобы Линли сел вместе с ней на заднее сиденье, и он был рад это сделать. Ло Бьянко позвонил в больницу Лукки, а затем сообщил Анжелине Упман и Таймулле Ажару, что Хадию нашли в доминиканском монастыре в Альпах, что она жива и здорова и что через девяносто минут ее доставят в больницу для общего обследования. Не смогут ли они встретить его и инспектора Линли там, в больнице?
– Niente, niente, – несколько раз повторил он в трубку, как бы отмахиваясь от избыточных проявлений благодарности. – И il mio lavoro, Signora[295].
На заднем сиденье Линли прижимал Хадию к себе, и это, казалось, ей нравилось. Принимая во внимание период времени, который она провела на вилле Ривелли, это совсем не отразилось на ней – по крайней мере, на первый взгляд. Сестра Доменика Джустина, как Хадия называла Доменику Медичи, хорошо за ней ухаживала. За исключением последних нескольких дней, девочка свободно гуляла по территории виллы. Испугалась она только в самом конце, сказала Хадия. Только когда сестра Доменика Джустина потащила ее в подвал, в эту грязную, липкую, вонючую комнату со скользким и липким мраморным бассейном в полу; только тогда она впервые испытала нечто похожее на ужас.
– Ты очень смелая девочка, – сказал ей Линли. – Большинство девочек в твоем возрасте, да и мальчиков тоже, испугались бы с самого начала. А почему ты не испугалась, Хадия? Ты можешь мне рассказать? Ты помнишь, как все это началось? Можешь рассказать?
Она подняла на него глаза, и Томас увидел, какая же все-таки она хорошенькая. Лучшие черты матери и отца перемешались в ней и сформировали ее невинную красоту. Хадия нахмурила свои изящные брови, когда услышала вопрос. Глаза ее наполнились слезами – может быть, от того, что она поняла, что сделала что-то не так. Ведь каждый ребенок знал: никогда никуда не ходи с незнакомцами, неважно, что бы они ни говорили. Но и Томас, и Хадия знали, что именно это она и сделала.
– В этом нет ни хорошего, ни плохого, – тихо сказал Линли. – Это просто произошло. Ты же знаешь, что я полицейский, и ты, наверное, догадываешься, что мы с Барбарой очень хорошие друзья.
Девочка серьезно кивнула.
– Великолепно. Я должен выяснить, что произошло. И всё. И ничего больше. Хадия, ты сможешь мне помочь?
Она уставилась на свои колени.
– Он сказал, что мой папа ждет меня. Я была на рынке с Лоренцо, и я слушала аккордеониста рядом с воротами, и он сказал: «Хадия, это от твоего папы. Он ждет тебя за городской стеной».
– «Это от твоего папы?» – повторил Линли. – Он говорил с тобой по-английски или по-итальянски?
– По-английски.
– А что было от твоего папы?
– Открытка.
– Как поздравительная? – Линли подумал о фотографиях туристов, которые те сделали на mercato. Сначала с открыткой в руке стоял Роберто Скуали, а затем нечто похожее было видно в руке Хадии. – А что было в открытке?
– Там было написано идти с этим дядей. И не бояться. Было написано, что дядя приведет меня к моему папе.
– А она была подписана?
– Там было написано: «Папа».
– А это был папин почерк, Хадия? Как думаешь, ты смогла бы узнать его?
Девочка пожевала нижнюю губу, посмотрела на него, и из ее больших карих глаз потекли слезы. Это был ответ, понял Линли. Ей было всего девять лет. Сколько раз в своей жизни она видела почерк своего отца и почему она должна была запомнить, как он выглядит? Томас обнял ее и прижал к себе сильнее.
– Ты не сделала ничего плохого, – опять повторил он, на этот раз прижавшись губами к ее волосам. – Думаю, что ты очень скучала по своему папе. Думаю, что тебе очень хочется его увидеть.
Хадия кивнула; слезы все еще капали из ее глаз.
– Вот и хорошо. Отлично. Он в Италии. Он ждет тебя. Он искал тебя с того самого дня, как ты пропала.
– Khushi, – сказала она ему в плечо.
Линли улыбнулся, повторил это слово и спросил ее, что оно значит, и девочка объяснила, что «счастье». Так папа всегда называл ее.
– Он сказал Khushi, – сказала она дрожащими губами. – Этот дядя назвал меня Khushi.
– Мужчина с открыткой?
– Понимаете, папа сказал, что приедет на рождественские каникулы, но не приехал… – Она заплакала сильнее. – Все повторял: «Скоро, Khushi, скоро», – в своих письмах. Я думала, что он приехал, чтобы сделать мне сюрприз, и что он ждет меня. А этот дядя сказал, что мы поедем к нему на машине. Мы все ехали, и ехали, и ехали, и наконец он привез меня к сестре Доменике Джустине, а папы там не было. – Хадия всхлипнула, и Линли постарался успокоить ее, хотя и не был экспертом в этом деле.
– Плохо, плохо, плохо, – рыдала она. – Я поступила очень плохо. Я всем доставила неприятности. Я плохая.
– Совсем нет, – возразил Томас. – Посмотри, какой храброй ты была с самого начала. Ты не испугалась, а это очень хорошо.
– Он сказал, что папа уже едет, – объяснила Хадия. – Он сказал, надо подождать, и папа приедет.
– Я понимаю, как это все произошло, – сказал инспектор, поглаживая ее по голове. – С самого начала и до конца ты вела себя на отлично, Хадия, и никто не будет тебя ругать. Запомни это хорошенько. Тебя не за что ругать…
Потому что – что еще мог сделать этот ребенок, кроме как дожидаться отца? Хадия не представляла, куда Скуали привез ее. Рядом не было домов, куда бы она могла убежать. Монахини в монастыре видели ее, но предполагали, что она родственница их служанки. Они не заметили ничего необычного, так как девочка спокойно играла на территории виллы. Если она и походила на кого-нибудь, то точно не на жертву похищения.
Линли выудил носовой платок из кармана и вложил его в ручки Хадии. Ло Бьянко посмотрел на него в зеркало. Томас понимал, о чем думал сейчас старший инспектор: им надо найти эту открытку, которую Скуали вложил в руки ребенка, и надо установить связь между Скуали и кем-то, кто знал детское прозвище Хадии «Khushi».
Когда они подъехали к больнице в Лукке, Анжелина Упман бросилась к машине, распахнула заднюю дверь и схватила свою дочь, без устали повторяя ее имя. Выглядела она ужасно – всё, начиная с тяжелой беременности и кончая невероятным беспокойством за жизнь своего ребенка, оставило на ней свой след. Но сейчас самым главным была Хадия.
– О боже, благодарю тебя, благодарю тебя! – выкрикивала Анжелина и лихорадочно водила руками по дочери в поисках возможных повреждений.
– Мамочка, я хочу домой, – сказала Хадия.
А затем она увидела отца, который выходил из дверей больницы, сопровождаемый Лоренцо Мурой.
– Папа, папочка! – закричала Хадия.
Пакистанец рванулся к ней. Когда он добежал до нее и Анжелины, то обнял их обеих. Они образовали плотную группу, и Ажар наклонился, чтобы поцеловать Хадию в голову. Потом поцеловал и Анжелину.
– Это лучший вариант из всех возможных, – сказал он. А когда Линли и Ло Бьянко вылезли из машины, он стал благодарить их.
Сальваторе опять что-то пробормотал о своей работе: добиваться лучшего в худших ситуациях. Линли ничего не ответил. Вместо этого он наблюдал за Лоренцо Мурой, пытаясь понять, почему его лицо было таким темным, а в глазах сверкала ярость.
Лукка, Тоскана
Скоро Томас все понял. Пока Анжелина водила дочь на осмотр к одному из врачей, Линли и Ло Бьянко остались с Мурой и Ажаром. Они нашли уголок в приемной, где можно было поговорить без свидетелей, и там полицейские рассказали двум мужчинам не только то, что произошло на mercato, но и кто, куда и зачем увез Хадию.
– Это сделал он! – Реакция Лоренцо была мгновенной, как только рассказ был закончен. На тот случай, если они еще не поняли, кого он имел в виду, Мура указал на Ажара, кивнув в направлении пакистанца. – Разве вы не понимаете, что это сделал он?
Ажар сдвинул свои темные брови:
– Что вы имеете в виду?
– Это ты сделал! Анжелине. Хадии. Мне. Ты нашел ее и хотел, чтобы она страдала…
– Signore, signore, – проговорил Ло Бьянко спокойным, примиряющим голосом. – Non c’è la prova di tutto ciò. Non deve…[296]
– Non sa niente! [297] – прошипел Лоренцо.
Затем последовал обмен на итальянском с такой скоростью, что Линли не смог понять ни одного слова. Что он понял, так это было заявление Ло Бьянко, касающееся доказательств: ничто не указывало на то, что Ажар был замешан в похищении. Он, Ло Бьянко, понимал, что связь между Микеланджело Ди Массимо и лондонским частным детективом Дуэйном Доути выглядела не совсем безупречно, но дело в том, что Лоренцо Мура ничего об этой связи не знал. Сейчас он говорил на нервах, а они у него были натянуты до предела вот уже много недель.
