Ольга Лаврова - Естественная убыль
-- Маслов, вы не догадываетесь, почему жена сбеЁжала?
-- Вы же ее знаете. Пал Палыч! Ирина -- женщина не очень уравновешенная, бывает у нее иногда... Может, первый раз осознала по-настоящему свое прошлое, а? Начала рассказывать и вдруг поняла, какое это произвоЁдит впечатление на честного человека. И убежала просто от стыда, просто не посмела взглянуть мне в глаза при свете дня! Это очень на нее похоже!
-- При свете дня... Эх, Маслов, "я", "я" -- без конца "я"! А она?
-- Но ведь я же...
-- Снова "я"! Да подумайте и о ней тоже! Она ведь не с курорта приехала, многое пережила за это время.
-- Я понимаю, и я радовался, что она вернулась. Но...
-- Но узнали кое-что новое. Я-то уж меньше всего склонен забывать, что ваша жена совершила преступлеЁние. Но к вам она пришла как к самому близкому челоЁвеку, кто-кто, а вы обязаны были выслушать. А вы ее грубо отталкиваете. И после того ее же обвиняете в нетактичности!
-- Но позвольте! Неужели вы не понимаете моих чувств?!
-- Чего тут не понять? В сущности, вы выставили жену из дому!
-- Нет! Я ее не оскорбил, не ударил! А если что и сказал, так не могла она ждать, что я обрадуюсь! За что вы меня упрекаете? Да любой бы на моем месте! Если он порядочный человек!
-- Хватит уже негодовать. Сотрите пену с губ. Не верю я в вашу беспредельную наивность! Не тот возраст.
-- Но... о чем вы?
-- О том, что в глубине души вы давно все знали.
-- Как знал?! Ни минуты, ни секунды!! Действительно ошарашен. Что доказывает силу самообмана. Ничего иного не доказывает.
-- Знали, Николай Семенович. Конечно, знали. Таких вещей нельзя не знать. Другое дело, что ни в коем случае не желали осознавать, запрещали себе думать. Потому избегали ее разговоров о неладах с Кудряшовым, не любили точных денежных расчетов, принимали на веру удивительное умение Ирины Сергеевны вести xoзяйство и за гроши покупать дорогие вещи.
-- Нет... нет... вы ошибаетесь...
-- Не ошибаюсь. Я вам больше скажу -- вас очень устраивало положение дел. Вольготная, обеспеченная жизнь, обеды в ресторане. Словно с неба, валятся дубленки и портсигары с камешками. Кстати, где портсигар?
-- У меня...
-- Вот видите, жена при вас снимала серьги и кольца, а вы промолчали о том, что в кармане лежит, благо вас не обыскивали.
-- Но... это же моя личная вещь.
-- У Ирины Сергеевны был еще браслет в виде змеи. Он где?
-- Браслет Ира продала -- мы копили на машину.
Ах, тебе еще машину хотелось! Ну, естественно, настоящий мужчина имеет машину. В рифму получается. А он куда противнее, чем Кудряшов. Оба ее эксплуатировали. Но тот не лицемерит, даже отстаивает свою филосоЁфию. Этот -- кот. Не в смысле кошачьей грации. Муж Масловой -- кот. И потому тоже роковая фигура в ее судьбе.
-- Кому продан браслет?
-- Не знаю... Опять вы мне не верите! И, вообще, вы такого про меня наговорили!.. -- он в отчаянии стиснул руки.
-- Давайте разберемся, -- Знаменский достал один из томов дела, раскрыл. -- Здесь список ценностей, сданных вашей женой, и опись домашнего имущества.
-- Да, я вижу.
-- Проанализируем эти документы с одной точки зреЁния: сколько сюда попало мужских и сколько женских предметов. И какова сравнительная стоимость. Прочтите.
Маслов читал.
-- Замечаете закономерность? У нее -- не ахти какие сережки, у вас, по характеристике Кудряшова, -- очень ценный портсигар. У вас две шубы -- у нее одна. И так во всем.
-- Ей нравилось делать подарки. Я же не просил.
-- Но с удовольствием принимали. И вспомните еще кое-что, не внесенное нами в опись, -- обилие детских вещей. Дескать, меня возьмут, а дети будут расти, им надо в чем-то бегать. Ирина Сергеевна понимала свою обреченность. А вы постоянно жили рядом и ничего не понимали?
-- Я не знаю... нет-нет, я не сознавал!..
-- Ну, допустим. Человеческая слепота порой феномеЁнальна. И все-таки в ее судьбе есть доля вашей вины, поэтому не вам от нее отрекаться!
Бесполезно. Он будет только защищать себя. Святое "я". Вон уже еле шелестит:
-- Возможно... но я просто не мог иначе...
Гнев схлынул, Знаменский устал.
-- Вы погубили все, чего я достиг: признание, раскаЁяние... Одним махом. До смерти испугались за свою репуЁтацию.
-- Нет, но нельзя же так! Вы меня считаете за бездушЁного карьериста. А у меня исследования, как вы не пониЁмаете! Если меня отстранят, кто их закончит? Это просто катастрофа! Три года труда!
-- Вы любите свою работу? -- с любопытством спросил Знаменский.
Он любит что-то, кроме себя?
-- Боже мой, неужели нет!
-- Рад слышать... Хотелось бы верить, что вы неплохой человек. -Попробуем сыграть на этой струне.
-- Конечно! Я хороший человек!
-- И привязаны к жене, хотя и наводили справки о разводе.
-- Когда все так складывается, поневоле начинаешь думать... Но это же не потому, что я равнодушен к Ирине.
-- Тогда, может быть, для нее не все потеряно. Слушайте. И ей, и вам предстоит еще много перенести. Будут очень трудные годы. Дайте Ирине Сергеевне надежду. От вас зависит, каким человеком она выйдет на волю. Бездомным, обозленным. Или готовым начать новую жизнь.
-- Боже мой, как это тяжело!.. Вряд ли я смогу...
Я понял. Ты вряд ли сможешь. Уже решил, что не будешь. Осталось последнее средство. Расчет на трусость.
-- Вы полагаете, Маслов, достаточно во всеуслышаЁние отказаться от жены и можно уйти в сторонку? В чистеньком дедероновом костюмчике? Обязан разочаровать. С вашей работы пришло письмо. Коллектив просит сообщить, как следствие оценивает вашу роль во всей этой истории.
Тон следователя сулил недоброе, Маслову сделалось душно, он расстегнул пиджак.
-- Пока я не ответил. Вы нисколько не удерживали жену на честном пути, но вы можете помочь ей на него вернуться. Моя оценка будет зависеть от этого. Я достаточЁно ясно выразился?
Жестокий удар. Впервые Знаменский наблюдал на красивом лице отражение напряженной мысли. БезусловЁно, Маслов понял. Как никогда, в нем сейчас свирепЁствовал эгоизм: восставал против жертв, которые предЁстояло принести, и он же убеждал, что лишь ценой жертв удастся сохранить свою научную шкуру. Кажется, начал зябнуть -- застегнулся, да не на ту пуговицу. Для столь опрятного котика -- равносильно раздиранию рубахи.
Знаменский встал.
-- А сейчас постарайтесь найти Ирину Сергеевну. Раньше, чем найдем мы. До свидания.
Маслов уходил на полусогнутых, не замечая, что одна пола ниже другой.
-- А портсигар, между прочим, принесите, -- сказал Знаменский в спину.
Маслов возвратился и положил портсигар на стол.
Золотой, гравированный, с изумрудами. Хорош. И весьма тяжел. Внутри "Мальборо". Скажите, какое сходЁство вкусов!
Но я-то, я каков! На кого понадеялся! Неспроста в проходной тюрьмы защемило сердце. Надо было расскаЁзать ему о статье, которая грозит жене, проследить его реакцию. Я по-глупому поддался на ее слезные просьбы -- и где она теперь? Паспорт дома, хлопнется на улице с сердцем, свезут в больницу. А если инфаркт? А если того хуже? Ну как я мог?..
Три дня от Томина не было ни слуху ни духу. Маслов отчитывался о проведенных мероприятиях (безрезультатЁных). Саша только раз позвонил спросить, получил ли уже Знаменский нагоняй от Скопина. Получил и еще получит.
-- Поделом, Паша, -- и разъединился.
На четвертый день Томин встретил ее в парке. Нельзя сказать, что смолокуровские фотографии соответствоваЁли нынешнему оригиналу. Вид у женщины был загнанЁный, круги под глазами, ступала она на тонких каблуках торопливо, но неуверенно, можно подумать, хлебнула лишнего. Томин хищно обрадовался.
-- Простите, вас зовут Ирина Сергеевна? -- этакий охотник за одинокими дамами.
Масок в запасе много. Некоторые по необходимости он носил долго, иные менял с калейдоскопической скоЁростью.
-- Общие знакомые уверяли, что фамилия ваша -- Маслова.
-- У нас нет общих знакомых. Пустите, я спешу!
-- У нас есть общие знакомые. Например, Кудряшов.
Это Томин попутно проверял разные версии. Могла проявить интерес, могла испугаться. Маслова восприняла равнодушно.
-- Да оставьте вы меня в покое!
-- Куда бы ни спешили, должен проводить. Дело в том, что у нас еще один общий знакомый -- некто Пал Палыч Знаменский.
-- Ах, вот вы откуда...
Пришпилилась к песочку аллеи.
-- Заглянем пока в беседку. А то дети могут вас увидеть, они направлялись сюда.
Вошли, сели.
-- Вот мы с вами и встретились, -- Томин был доволен. -- Земля, знаете, до того круглая, негде спрятаться.
-- Кто вы такой?
Томин показал удостоверение. Она обессиленно прислонилась к дощатой стенке, спросила бесцветным голосом:
-- И что теперь?
-- Немножко посидим. У Пал Палыча из-за вас неЁприятности.
-- А у меня радости? Мне своих бед хватает! -- с аллеи донеслись детские голоса, она встрепенулась.
-- Ваши?
-- Да вам-то что?
-- Ну зачем ребятам видеть, как их мамочку уводит чужой сердитый дядя?
-- Вы меня... заберете?
