Самид Агаев - Ночь Волка
— Зарплата, — не стипендия, не пенсия, не пособие — не подачки от государства, а заработанные деньги.
— Я работал в бакалейном отделе: соль, мука, сахар, мыло, спички. После работы мы шли в чайхану, всем коллективом, кроме директора, разумеется. В магазине работали одни мужики, женщина была только одна — уборщица. Сидели в чайхане дотемна, потом по домам. Через год я влюбился. Она была моим постоянным покупателем, девушка по имени Гульниса. Она была из местных, узбечка. Я никогда ее не обвешивал, с самого начала, еще до того, как понял, что влюбился. Я пригласил ее в кино, она так на меня посмотрела, что у меня язык отнялся. Понимаете, у них это не принято, кино-мино, домино — это только после того, как посватаешься к девушке. Две недели после этого она была строга со мной, ни разу не улыбнулась. Жора, мой напарник, армянин, посоветовал спросить, может у нее жених есть. Я набрался духу и спросил: " У тебя есть суженый?". «Нет», — ответила она ледяным тоном. Я посоветовался с ребятами. И они вызвались быть сватами. Директор на своей машине ребят подвез даже, хорошо ко мне относился. Отец девушки сказал им: "Раз вы за него ручаетесь, то у меня возражений нет, но есть одно условие: мой зять должен быть мусульманином". Ребята вернулись расстроенными, я же наоборот повеселел, было бы хуже, если бы мне отказали по другой причине: безродный, мордой не вышел или беден. Но вопрос веры — это частное дело самого человека, он сам решает, что ему делать, класть поклоны или петь псалмы, или читать суры из Корана, или петь мантры. Мне понадобилось несколько дней, чтобы принять решение. Рассуждал я следующим образом: кто я такой, кто мои родители, какой они были веры. Ни на один из этих вопросов я не могу дать ответа. Моя мама могла быть украинкой? Могла, а папа — татарином? Вполне, или евреем; а то, что у меня наружность русская — это еще ничего не значит, могли же меня в Рязани зачать, или в Костроме, или здесь, в Новгороде, не зря же меня в конечном итоге сюда потянуло. Короче говоря, я решил принять Ислам. Ребята пробовали меня отговорить, говоря, мол, не стоит из-за девушки менять веру. Мало ли, что в жизни бывает, вдруг придется еще не раз жениться, что опять веру менять, но я был непреклонен. Пошел к мулле. Он заставил меня сказать " ля иллахи аллах", что по-арабски означает, — нет Бога, кроме Аллаха. Объявил меня мусульманином и отпустил на все четыре стороны, велев сделать обрезание…
Мы все трое ужаснулись и едва ли не в один голос спросили, неужели сделал?
— Сделал, — радостно сказал Петр, — могу показать.
— Не надо, — отказались мы и так верим. Кто-то с состраданием спросил:
— Больно было?
— Да нет, ерунда, чего там больно? Лезгин мне обрезание делал. Почему-то по этому делу специалисты — все лезгины. «Отвернись», говорит.
Я отвернулся, он чик ножом, и нету.
— Лишнего то не отрезал? — морщась, спросил его другой.
Петр засмеялся и сказал, — нет.
— И что, отдали тебе девушку в жены.
— Отдали.
Дальше он стал рассказывать о том, как, узнав о постановлениях по развитию фермерского хозяйства, собрался в дорогу и таким образом оказался в Новгородской области. Мне это уже было неинтересно, и я заснул. Вот собственно и весь рассказ.
— Не густо, — снисходительно сказал Шилов.
— Пять, — восторженно сказала Вероника.
— Что, пять, — ревниво спросил Шилов.
— За рассказ пять, — пояснила Вероника.
— Подумаешь, пять, я сейчас расскажу на шесть.
— Таких оценок нет, — сказала Галя.
— Тогда на пять с плюсом, — настаивал Шилов.
— Вот расскажешь, тогда посмотрим, но это, увы, без меня, я ухожу спать.
— Как спать, королева, я, понимаешь, весь вечер выражаю вам свое восхищение, а вы спать. Королева Вероника, так нельзя.
— Шилов, если хочешь сделать мне приятное, называй меня Королева Елизавета.
— Почему?
— Она мне больше симпатична.
— Понимаю, Королева-девственница, — ухмыльнулся Шилов.
— Понимай, как хочешь, — парировала Вероника, но для общего развития запомни, что девственницей ее называли вовсе не потому, что она ею была, просто она не была замужем и это автоматически делало ее девственницей.
— Я это запомню, — сказал Шилов.
— Ты лучше запиши, — посоветовала Вероника и встала из-за стола, — Галя, ты не идешь спать?
— Да рано еще, — ответила Галя, — посижу еще.
— Тогда всем спокойной ночи, — сказала Вероника и показала Марату язык.
В этот момент раздался волчий вой, более протяженный и более высокий.
— Совсем Гедовян распоясался, — сказал Веронике Шилов, но она, не ответив, скрылась за занавесом отделявшим спаленку.
— Окружают, — обратился к Марату Шилов.
— Наливай, — посоветовал Марат.
— И то, — сказал Шилов и наполнил стопки.
В этот момент послышался новый вой, где-то рядом.
— Прямо таки продукты зря переводим, — пожаловался Шилов, — мы пьем, пьем, они воють и воють, никакого кайфа, враз трезвеешь.
— Не расстраивайся, — успокоил его Марат, — водки у нас много, на всю зимовку хватит.
— Ну, давай, что ли выпьем за белое безмолвие, — предложил Шилов.
— Я бы не сказал, что Белое такое уж безмолвное, но все равно выпьем, — с оговоркой согласился Марат.
Мужчины поднесли стопки к губам. В этот момент раздался стук в окно.
— О, Господи удивилась Галя, — кого это принесло в такую погоду?
— Может это оборотень, — предложил Шилов, застыв с рюмкой у рта.
— Пей, не останавливайся, — сказал Шилову Марат и медленно выпил; после этого повернулся и отдернул занавеску.
За окном стоял человек, весь засыпанный снегом; в кромешной тьме, царящей за окном, лица его было не разглядеть.
— Откройте, — крикнул он, — за мной гонятся волки.
— Спроси, кто он такой, — посоветовал Шилов.
— Кто вы? — спросил Марат
— Охотник я, заблудился, откройте, пожалуйста, здесь волки, прошу вас, откройте.
— Надо пустить его, — неуверенно сказала Галя.
— А если это оборотень, — повторил Шилов.
— Ты, что совсем сбрендил от своей водки, — спросила Галя и пошла к дверям.
Шилов, прихватив ружье, немедленно последовал за ней.
Когда они вышли, Марат подошел к своему «винчестеру», стоящему в ближайшем углу, вогнал в магазин три патрона, больше не успел и вернулся на свое место. Галя подошла к дверям и стала отодвигать засов. Шилов стоял сзади, светя фонариком. Когда нежданный гость шумно ввалился в дом, Марат, взяв в руки, свечу, тоже вышел в прихожую, прибавив света.
Вошедший оказался мужчиной среднего роста, круглолицым, с белесыми усами, на которых висели крошечные сосульки. Одет он был в пятнистую телогрейку военного образца, на плече его висело ружье, а за плечами тощий рюкзак, и, что больше всего поразило всех, на ногах у мужчины были резиновые болотные сапоги.
— Ну, ты блин даешь мужик, — сказал Шилов, — кто же в такой мороз, в резиновых сапогах ходит.
— Ничего не поделаешь, товарищ механик, — ответил человек.
Он скинул сапоги, сел на пол, морщась и растирая скрюченные ступни, в особенности пальцы, — бедность.
— Я не механик, — гордо сказал Шилов, — я бард.
— Ничего не поделаешь, товарищ бард, — сказал человек, — многодетный я, в теплых сапогах дети ходят мои, а я в резиновых, уже привык.
— Откуда вы взялись? — спросила Галя.
— Заблудился, — ответил человек, — метель началась, деревню проскочил.
— Какую деревню? — спросила Галя.
— N.
Шилов посмотрел на Галю, та подтверждая, кивнула головой, но сказала:
— В N давно уже никто не живет.
— У меня там, в одной избе уголок оборудован, дрова, сухой паек. Я бы и вас проскочил, хорошо стрелять начали, я на звук ломанул.
— А волки? — спросил Марат.
— Волки по пятам шли.
— А что же ты не стрелял?
— Патроны посеял, рюкзак прохудился, я ружье за ствол уже держал, как дубину, от волков отбиваться. Мне бы водки выпить, согреться, а то моя бутылка в ту же дырку провалилась.
После некоторого молчания Марат сказал:
— Водка у нас есть, у нас, приятель, еды нету.
— А еда у меня есть, — страдальчески ответил пришелец, и застонал, вытягивая ногу, — там, в рюкзаке лежит, подайте, пожалуйста.
Шилов бережно взял рюкзак за ремень и пододвинул его к незнакомцу. Охотник развязал мешок и вытащил из него освежеванную тушку.
— Ето хто? — глумливо спросил Шилов, — нутрия?
— Обижаете, заяц чистокровный.
— Опять рагу, — вздохнул Шилов.
— Ладно тебе, — махнула на него рукой Галя, — лучше, чем с голоду умереть.
— У вас, кажется тоже не все в порядке? — спросил незнакомец.
— Это вы, верно, подметили, — согласился Марат, — у нас машина не заводится, и еда кончилась.
— Вас здесь трое? — спросил мужчина.
