Иван Путилин - 40 лет среди грабителей и убийц
Моим молодцам этого было достаточно. Они мигом распахнули дверь и ворвались в комнату. Раздался страшный крик перепуганной Анны.
Я вошел за ними, тотчас запер дверь и зажег фонарь. Это было делом одной минуты.
Перед нами стояла Анна в длинной сорочке.
— А где Мишка? — спросил я.
Она продолжала кричать как резаная.
— Какой Мишка? Я ничего не знаю. Вы всех забрали, оставьте меня!
— Ну, братцы, идите прямо к двери, на ту сторону, — сказал я, — да осторожно. Смотрите направо, он там может быть, за печкой.
Я не успел закончить, как Анна бросилась к двери и заслонила ее собой.
— Пошли вон! Не пущу! — вопила она.
Я потерял терпение.
— Берите ее! — крикнул я.
Она стала сопротивляться с яростью дикой кошки, но мои силачи тотчас управились с ней. Смирнов сдернул с кровати широкое одеяло, ловко накинул на нее, и через две минуты она лежала на постели спеленутая и перевязанная по рукам и ногам.
Тогда она стала кричать:
— Спасайся!
В ту же минуту распахнулась дверь, и из нее выскочил Мишка Поянен, страшный, как сибирский медведь. В руках у него была выломанная из стола ножка.
— А, ты здесь, почтенный! — крикнул я ему.
Мой голос привел его в бешенство, и он, забыв о двух моих пособниках, с ревом кинулся на меня и… в ту же минуту лежал на полу.
Петрушев подставил ему ногу и сразу насел на него. Через пять минут он уже лежал связанный.
На другой день мы снимали с него допрос. Личность его была удостоверена раньше. Ему было всего тридцать лет. Выборгский уроженец, он был у себя на родине четыре раза под судом за кражи и два раза был сечен розгами по сорок ударов каждый раз. Это все, что мы о нем знали.
Сам он от всего отрекался. Не узнавал Славинского, Стефании, Калины, меня. Отрицал всякое соучастие в преступлениях и, хотя его убеждали и я, и Келчевский, и Прудников, и пристав, и даже пастор, все-таки не сказал ни одного слова признания.
Но улики против него были слишком очевидны, чтобы он мог избегнуть наказания.
* * *С Перфильевым дело было гораздо труднее, но мне помог случай.
Кстати, о «случае».
В деятельности сыскной полиции очень часто встречается этот «случай», а незнакомые с нашими приемами люди часто даже иронизируют по этому поводу, приписывая все наши открытия случайности.
Но случайность случайности рознь. Действительно, нам всегда помогает «случай», но дело в том, что мы сами ищем этот «случай», мы гоняемся за ним и в долгих, неустанных поисках наконец натыкаемся на него.
Мы знаем темные, трущобные места, где могут проговориться и дать хотя бы косвенные улики. Мы знаем места, где разыскиваемый может ненароком попасться, и в этих местах беспрерывно дежурим, часто с опасностью для жизни.
И «случай» оказывается, но насколько удача наших поисков будет обязана случайности — это еще вопрос, и я склонен думать, что не будет нескромностью приписать что-нибудь и нашим способностям, и энергии. Но я отвлекся.
Итак, оставалось найти Александра Перфильева, чтобы все «душители» были пойманы.
Об этом Александре Перфильеве мы знали только, что ему около сорока двух лет, что он из крестьян города Лермонтова Костромской губернии, сидел в Петербурге в тюрьме за бродяжничество, был выдворен на родину, откуда снова бежал года два назад и, проживая в притоне у Сверчинского, завел дружбу с «душителями». Душил извозчиков с Федором Ивановым, Калиной и Пояненом, грабил и воровал в компании со всеми. Ко всему этому я знал его в лицо, так как видел его у Славинского.
В то время в Петербурге еще не было образцового порядка, который заведен теперь, особенно в отношении полицейском. За паспортами следили слабо. Не только отдельные дома, но целые кварталы являлись притонами для всяких бродяг и проходимцев. Поэтому нетрудно представить, какой сложной задачей являлся розыск хотя бы в Петербурге этого Перфильева. А если он ко всему ушел в уезд? Но я храбро взялся за дело.
Прежде всего обошел все известные мне притоны и подозрительные места и везде, где у меня были приятели, а такие среди воров и бродяг у меня всегда были, пообещал их наградить за любые сведения. Затем установил наблюдение за будками номер девять и одиннадцать, а также за всеми заставами. Наконец, я сам, переодеваясь в разные костюмы, заходил всюду, где бывают воры, и смело заводил разговоры о пойманных «душителях», оканчивая их не без хвастливости:
— Ну, да не всех еще переловили! Сашка-то гуляет еще! Он им задаст еще трезвона!
Но на эту удочку никто не ловился, очевидно не зная ни «душителей», ни Сашки.
Я продолжал свои поиски, не теряя надежды. И вот однажды в Спасском переулке я прошел мимо двух проституток, из которых одна говорила другой:
— А Сашка опять в Стеклянном объявился! Вот башка!
— К Машутке, чай…
— А то к кому же? Петька вчера навалился на него и кричит: «Донесу!» А он его как шарахнет!
«Сашка! Отчего это и не быть ему?» — тотчас мелькнуло у меня, и, прикинувшись пьяным, я задел этих фурий.
— Пойдем, красавчик! — предложила одна из них.
— А што ж! — согласился я, — Коли пивка, я с удовольствием!
Через минуту я сидел с ними в скверной пивной и пил сквернейшее пиво. Они спросили себе папиросок и стали дымить каким-то дурманом. В такой обстановке притвориться пьяным ничего не стоило.
— Ты откуда? — спросила меня одна из красавиц. — Может, с нами пойдешь? Ночлег есть?
Я замотал головой.
— Зачем? Я и так заночую! Мне не надо! Я выпить — выпью. Вот Сашку встречу, и еще деньги будут! Пей!
— Сашку? Какого Сашку? — спросила другая.
— Перфильева, какого! Его самого. А деньги есть! — Я звякнул монетами в кармане.
— Пойдем с нами, миленький, — ласково заговорила первая фурия. — Тебе у нас хорошо будет. И Сашку повидаешь.
— Сашку? — переспросил я. — Большого? Рыжего?
— Его, его! — подхватила другая. — Пойдем!
— В оспе?
— Да, да, лицо все в оспинах. Ну, идем!
— Нет, — ответил я, — сегодня не пойду, пьян. Спать пойду.
Бросив на стол деньги, я вышел из пивной и, притворяясь пьяным, с трудом дошел до угла.
Придя домой, я стал думать, как мне изловить этого Сашку. Что это он, я уже не сомневался, но идти в Стеклянный флигель Вяземской лавры, куда мы даже во время обхода не всегда решались заходить, и брать оттуда Сашку — дело было невыполнимое.
Я решил выследить его днем и арестовать. Для этого я взял с собой опять своих силачей и Ицку. Переодевшись оборванцами, мы в пять утра уже были во дворе лавры против Стеклянного павильона.
Поднялись тряпичники и пошли на работу, потащились нищие, а там пошли рослые поденщики дежурить на Никольском или у пристаней, прошли наборщики. Двор на время опустел, а Сашки все не было.
— Сидит там и пьет, — пояснил Ицка. Вдруг я узнал вчерашнюю знакомую. Я тотчас подал знак своим, чтобы они исчезли, и подошел к ней.
— Не узнала? — прохрипел я.
Она вгляделась и широко улыбнулась.
— Ах, миленький! Ко мне? Пойдем-пойдем, хозяйка чуланчик даст, хо-о-роший…
— Некогда. Мне Сашку надо. Здесь он?
— Здесь, здесь. Сейчас с Машуткой его видала.
— Поди, позови его, — сказал я. — Скажи ему, Мишка зовет. Запомнишь? А там пить будем.
— Сейчас, сокол! В одну секундочку!
И она, шлепая галошами, побежала по лестнице.
Я быстро подошел к Ицке и шепнул:
— Как махну рукой, хватайте!
Я стоял вполоборота к лестнице, приняв осанку Мишки, и ждал с замиранием сердца.
Ждал минут пять и вдруг услышал визгливый голос своей дамы:
— Вон он. Мишка-то! Иди к нему! Говорит, дело есть! Огромный, как медведь, рыжий, растрепанный, на босу ногу и в одной холщовой рубахе Сашка стоял на пороге крыльца в нерешимости. Я сделал вид, что не вижу его, а моя красавица тащила его за руку.
— Иди, что ли! — кричала она.
— Эй, Мишка!
Я обернулся и медленно двинулся, кивая головой. Лицо мое было завязано, картуз надвинут на глаза. Перфильев знал, что Мишка должен прятаться, и потому ничего не заподозрил. Поддавшись на мою хитрость, он пошел мне навстречу, но не успел подойти.
Опытные помощники, едва он отодвинулся от двери, отрезали ему путь к отступлению и встали за его спиной. Я махнул, и в то же время четыре сильные руки схватили Сашку. Он заревел, как зверь, и рванулся, но его снова схватили мои силачи и поволокли со двора.
— Ну, вот и встретились! — сказал я Сашке.
Он только сверкнул на меня глазами, а моя красавица разинула рот, развела руками и застыла. Уходя со двора, я обернулся. Она все еще стояла в той же позе.
Привод Перфильева был моим триумфом. Запирался Перфильев недолго и после нескольких очных ставок покаялся во всех преступлениях.
С этого времени сам граф обратил на меня внимание и стал давать мне труднейшие поручения.
