Аркадий Вайнер - Умножающий печаль
– Во даете! Прям как у Штирлица с Мюллером…
КАК БЫЛО ДЕЛО
Конвойный ордер – милицейский «Жигулъ» и черная «Волга» с проблесковым фонарем на крыше – уже прошел Ленинградское шоссе и по длинному плавному съезду стремительно выходит на Окружную кольцевую дорогу в сторону Дмитровки. В полукилометре за ними следует грязная «девятка», ведущая их от аэропорта. Наводящий из «девятки» – человек с неразличимым лицом потного призрака – переговаривается с кем-то по рации.
С площадки отдыха – много впереди подъезжающего конвоя – трогается несколько машин. Большой тяжелый грузовик, полуфургон «Газель», поношенный неприметный «опель». Они занимают крайний левый ряд и растягиваются по трассе. Конвой приближается и на большой скорости начинает обгонять их в правом ряду. Мчащийся впереди «опель» вдруг делает резкий рывок направо и ударяет первую машину конвоя – милицейский «Жигулъ» – в левое заднее крыло. Это профессиональный удар недобросовестных гонщиков. От неожиданного бокового удара «Жигулъ» на скорости вылетает с полотна дороги, падает в глубокий кювет и переворачивается через крышу.
Угрожающе и бессильно воет сирена, над разбитой машиной продолжает вспыхивать пульсирующими сполохами сигнальная рампа.
Фомин за рулем «Волги» пытается погасить скорость и выйти налево, чтобы обойти перекрывающий ему путь «опель». Но слева на них тяжело надвигается борт грузовика.
– Тревога! – кричит Фомин. – Оружие к бою!… Нападение!…
Майор Котов ревет перепуганному Смаглию:
– На пол!… На пол, мать твою!… – выхватывает пистолет, заталкивает на пол кабины слабо сопротивляющегося Смаглия и ложится на него, прикрывая арестованного своим телом.
Офицеры сопровождения открывают стрельбу по грузовику. Поздно – им не хватило нескольких секунд. Грузовик всей своей чудовищной железной массой наваливается на «Волгу» и волочет ее по обочине навстречу уже остановившемуся «опелю», из которого выскакивают два человека с автоматами наперевес. «Волга» врезается в «опель», и сдвоенная автоматная очередь разрезает монотонный негромкий рокот автострады. Киллеры стреляют внутрь машины до последнего патрона в магазине, бросают автоматы на землю и на ходу прыгают в фургон «Газель». Туда же забирается водитель грузовика. Из притормозившей «девятки» невзрачный человек с рацией кричит:
– Пошли! Пошли!…
Машины быстро набирают скорость, сворачивают на Алтуфьевское шоссе, влетают в город, за первым перекрестком киллеры пересаживаются в две иномарки, и машины разъезжаются в разных направлениях.
На месте побоища немо вспыхивает сигнальная рампа на крыше исковерканного «Жигуля», курится дымок над расстрелянной «Волгой», в кабине – кровавое месиво. Мертвый майор Котов прикрывает собой Смаглия, во лбу у которого круглая пулевая дырочка.
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: ВСТРЕЧА
Наш джип с мягким утробным рокотом вспорол сумрак городских окраин и будто рубильником включил для меня разноцветные переливающиеся огни празднично-нарядной Москвы. Ярко иллюминированные здания, томная подсветка зелени, огромный тускло-золотой кулич храма Христа Спасителя, загадочный свет в окнах незнамо откуда возникших небоскребов, прыгающие вспышки рекламы, зовущие пятна биллбордов, дорогие витрины и подъезды ресторанов, сладкий запах жареного попкорна, ватажащиеся в стаи развеселые мужички и панельные девки – шикарная ярмарка жизни. Все продают. Кто покупает?
Красиво! Мне нравится. Мне нравится быть гостем в моем родном городе.
Володька Фомин предлагает подсменить меня в штаб-квартире во Франции. Он не знает, что разница между гостеванием в Париже и постоянной жизнью там приблизительно такая же, как между посещением театральной премьеры и работой в этом театре осветителем.
Из автомобильного приемника доносилась залихватская киркоровская песня «Ой, мама, шикодама». Интересно, что такое «шикодама»? Водитель нажал клавишу на панели приемника – в кабину рванул развязно-агрессивный голос радиообозревателя:
– …Безусловно, решение Александра Серебровского баллотироваться в губернаторы Восточно-Сибирского края внесет известное разнообразие в наш унылый политический ландшафт. Во всяком случае, эго недвусмысленно означает, что большие деньги хотят большой власти… Андрей Черкизов, радио «Эхо Москвы»…
Въехали во внутренний двор огромного делового билдинга. Мои молчаливые сопровождающие ввели меня в высокий мраморный вестибюль: рамы металлоискателей, контрольные кордоны – бойцы службы безопасности в серой униформе, трехкратная проверка документов. У растворенных дверей отдельного лифта охранник сказал любезно, не допускающим обсуждения тоном:
– Я вас провожу…
В просторной кабине полированного красного дерева, с фацетованными зеркалами в бронзовых рамках, похожей на ампирный платяной шкаф, мы поехали, воздев очи вверх, как на молитве в храме, и на лицах моих спутников было такое ожидание, будто на световом табло-счетчике этажей сейчас проступит чудотворный лик Одигитрии-путеводительницы.
Разъехались створки дверей, и мы выкатились в просторный, заделанный под старину холл. А навстречу из-за бюро уже топает еще один стерегущий, приветливо улыбается, кланяется и быстро, как писали раньше в театральных ремарках – «в сторону», говорит лифтовому сопровождающему:
– Свободен…
И тот сразу же провалился обратно в кабину, будто откуковавшая кукушка в ходики.
Мне было видно, что вмонтированный в бюро пакет TV-мониторов просматривает и контролирует весь наш путь от самой входной двери. Этажный стерегущий проводил в приемную – незатейливое сооружение, размером и дизайном напоминающее католический собор. Сбоку у приставного столика сидели двое мужиков – не то референты, не то посетители, а может быть, снова охрана.
Из-за большого секретарского стола, уставленного бесчисленными телефонами, поднялась немолодая, элегантно одетая женщина:
– Добро пожаловать, Сергей Петрович! Вас ждут… Она открыла дверь в кабинет, а вся моя охранная свита, слава Богу, будто натолкнувшись на незримый барьер, осталась у входа в приемную.
Я вошел в какое-то неярко освещенное пространство и увидел в перспективе зала, далеко-далеко, как в воротах на футбольном поле, своего дружка Сашку Серебровского. Он полусидел, полулежал в кресле и разговаривал по телефону:
– …Слушай, не забивай мне баки! С этим траншем еврооблигаций вопрос очень простой. Если у них есть лицензии, если они готовы дать перформенс-бонд на сто миллионов, я буду разговаривать…
Он помахал мне рукой – иди сюда, мол.
– Хорошо-хорошо! Сейчас мне не до этого. Ты завтра позвони Кузнецову, объясни ситуацию. А он мне доложит. Пока… А почему министр? Хорошо, я его послезавтра увижу… Скажу… Пока…
Он нажал кнопку – трубка испуганно пискнула, упав на стол. Сашка смотрел на меня с явным удовольствием, но его ехидные змеистые губы складывались в привычную ироническую улыбку. Потом он гибко и резко вскочил навстречу:
– Ну что? Прибыл, Верный Конь?
Мгновение мы молча стояли друг перед другом, внимательно всматриваясь, потом крепко обнялись, и я увидел, как саркастическая улыбка Серебровского блекнет, и он горячо, негромко, на выдохе сказал:
– Господи, как я тебя ждал, Серега!
Я только сейчас заметил, что я почти на голову выше субтильного маленького Серебровского. Я смотрел на него с нежностью.
– Сашка, Хитрый Пес, ты зачем сюда вскарабкался?
– Кто знает? Тайный ход карт… Или призыв судьбы…
– Доволен?
– Врагу не пожелаю.
– Тогда зачем?
– От меня это не зависит…
– Как это? – удивился я.
Он усмехается, и в его усмешке вновь проскользнуло снисходительное высокомерие.
– Серега, это на бегу не объяснишь… Это сложно… Во всяком случае, альпинист на траверсе не может сказать: притомился я маленько, надоело, пойду домой… Надо переть вверх. Или…
– Или?…
– Или – внизу кучка мясного фарша с обломками костей…
Серебровский возвратился к столу, нажал кнопку переговорника:
– Надя, сделай малый созыв. Нам – аперитивы.
КОТ БОЙКО: ВИД, УДОБНЫЙ ДЛЯ ЛОГАРИФМИРОВАНИЯ
Я вышел из ванной и увидел, что мой страж Валера, развалясь в кресле, тупо глядит в телевизор. Я предложил:
– Может, в ресторан спустимся?
– Да сейчас сюда принесут!
– Не выдумывай… Не уважают они тебя – забыли.
– Не забыли… Сейчас в кабаке самый крутеж. Придут, денег всем хочется.
Я с сочувствием посмотрел на охранника – тугого, мускулистого, остро пахнущего потом. Здоровенный ком жесткого мяса.
– Глупо так торчать, – попробовал я его уговорить. – Пошли вниз – девочек подснимем, гормональную нагрузку снизим. А?
– Нельзя! – горестно-твердо отказал мне конвоир. – Николай Иваныч запретил из номера выходить.
– Смотри, как у вас с дисциплиной хорошо поставлено! – восхитился я.
