Лесли Чартерис - Убийство на голубой яхте
— Где ты ее взял? — наконец выдавил я из себя, стараясь сохранить спокойствие.
— Она до ремонта висела в каюте. Я хранил ее в трюме. Как вы думаете, она подойдет?
Я пробормотал, что, пожалуй, подойдет, и Ральф с выражением большого удовольствия на лице исчез в ночной темноте.
Спустя пять минут я позвонил лейтенанту и спросил, не может ли он со мной встретиться. Лейтенант был сонный и в его голосе звучало явное раздражение. Он просил говорить погромче, но я боялся разбудить Мэри. Мне не хотелось волновать ее лишний раз. Кроме того, Ральф мог притаиться под окнами и подслушивать. А я не собирался возбуждать его подозрений, особенно ночью.
— В чем дело? — спросил лейтенант. — Если это очень важно, то я могу немедленно выехать к вам.
— Нет, — шепотом запротестовал я, — я хотел бы сам подъехать к вам. Не хочу беспокоить жену. Видите ли, сегодня с ней произошел несчастный случай.
— Несчастный случай? — встревожился он. — Что-нибудь серьезное?
— Вывихнула лодыжку, — шептал я. — Завтра рано утром я еду в Нью-Йорк и мог бы по дороге завернуть к вам. Во сколько вы отправляетесь на работу?
— Завтра у меня выходной, — ответил лейтенант. — Я весь день буду дома. Сейчас объясню вам, как ко мне проехать.
Он дал мне подробные указания. Я поблагодарил его и повесил трубку. Назавтра ранним утром я поехал к Рейнольдсу.
Прощание с Мэри было очень теплым и нежным. Я принес ей кофе и сделал все, что мог, чтобы скрасить ей пребывание в постели. Мне очень хотелось оставить ей револьвер и попросить не забывать запирать двери, смотреть в оба и при малейшем подозрительном шорохе немедленно звонить в полицию, но я не посмел это сделать. Испугался, что она совсем потеряет голову от страха. И я беззаботно посвистывал во время бритья, громко напевал, принимая душ, а про себя молился, чтобы действия полиции — в случае чего — хоть на этот раз оказались бы четкими и быстрыми. В конце концов мы ведь платим налоги, не так ли? И государство обязано нас охранять. Пусть лейтенант наконец-то покажет себя в деле.
Ральф помог мне уложить вещи в багажник и магнитофонные ленты на переднее сиденье. Крепко пожав мою руку, он признался, что с удовольствием поехал бы со мной в Нью-Йорк.
Ложь? Откуда мне знать… Я отъехал, не сказав ни слова, и глухими извилистыми дорожками, на которых не встретил ни души, добрался до дома лейтенанта. Это был маленький, очень скромного вида домик, скорее лачуга, расположенный в конце узкой песчаной дороги. Со всех сторон его окружали пастбища, по которым бродили овцы. Лейтенант, одетый в рубашку и старые брюки, ждал меня на крыльце. На его худощавом загорелом лице я заметил выражение беспокойства и даже страха.
Он провел меня в небольшую комнату с выбеленными стенами. Через открытую дверь было видно другую, такую же, только с кроватью. Голый пол из простых, некрашеных досок. Словом, жилище настоящего отшельника.
— Я вас слушаю…
Я рассказал ему обо всем, что произошло о том, как Мэри подвернула ногу; о том, как странно она смеялась; о том, что несчастье произошло на палубе «Психеи». И во время всего рассказа я старался направить подозрения лейтенанта на Ральфа Эванса. Рейнольдс слушал внимательно, не перебивая. Когда я кончил, он заметно расслабился и даже улыбнулся.
— И это все? Знаете, вы порядком напугали меня своим вчерашним звонком. Я уж подумал, что в самом деле…
Лейтенант поднялся с расшатанного плетеного кресла и потянулся. Сейчас, когда он стоял передо мной без привычного пиджака, я отметил прекрасно развитую мускулатуру.
— Ральф Эванс — убийца? Чепуха. Об этом не может быть и речи. Мы проверили его со всех сторон. Его и его приятеля Бо. Они вне подозрений. В ту ночь их вообще не было в наших краях. Неужели вы считаете, что если бы у меня имелись хоть малейшие сомнения, я позволил бы ему остановиться у вас.
— А оловянная лампа?
— Такие лампы встречаются на каждом шагу. На любой яхте имеется оловянная лампа… И вот еще что…
— Что?
Он снова уселся в кресло и, чему-то улыбаясь, уставился на пол.
— Вам что-нибудь известно?
— Наверное, мне не следовало бы вам этого говорить, — он продолжал улыбаться в пол. — В сущности, я нарушаю инструкцию, но если вы торжественно пообещаете, что все останется между нами… Иначе у меня могут быть неприятности…
— Конечно же… ради бога.
— Может я немного опережаю события, но, кажется, мы распутали это преступление. Братья Тайкс…
— Братья Тайкс… — вырвалось у меня.
— Помните медаль, которую обнаружила ваша жена… Та, из вашего чемодана. Мы отправили ее на экспертизу, и там установили, что она принадлежит Честеру Тайксу. Ни в какой регате он ее не завоевал, а получил в 1931 году за участие в конкурсе на лучшую модель судна. Он изготовил маленькую яхту.
— Черт побери… А как же…
— Вы имеете в виду их алиби? — опередил меня лейтенант.
— Да, ведь капитан рыбацкой шхуны подтвердил, что в ту ночь — пятнадцатого октября — братья находились у него на борту и участвовали в лове устриц.
— Именно так он и утверждал, но знаете, что выяснилось? Этот капитан — родной дядя Тайксов.
— Невероятно! В самом деле? В таком случае…
— Разумеется, — лейтенант снова стал прогуливаться по комнате. — У нас уже есть ордер на их арест, но мы никак не можем отыскать этих субъектов. Они словно в воду канули. Но считайте, что они у нас в руках; это вопрос двух, максимум трех дней…
И он дружески похлопал меня по плечу.
— А что касается Ральфа Эванса — будьте совершенно спокойны. Я за него ручаюсь.
Слушая Рейнольдса, я старался обрести уверенность и приободриться. Как было бы здорово, если бы он действительно оказался прав. Братья Тайкс арестованы. Тайна голубой яхты раскрыта. Однако лейтенант уже столько раз будил во мне надежду, что и на этот раз я не мог избавиться от сомнений.
Рейнольдс почувствовал мой скептицизм.
— Посудите сами… разве я осмелился бы отпустить вас в Нью-Йорк и оставить миссис Лидс дома совершенно одну, если бы имел хоть малейшие опасения?
— Наверное, нет.
— Хотите, на время вашего отсутствия я лично позабочусь о безопасности вашей супруги?
— О, конечно, — обрадовался я. Наконец-то мне стало гораздо спокойнее. Словно с моей груди свалилась огромная тяжесть.
— Значит договорились. Правда, я очень занят, но обещаю как минимум раз в день навещать вашу жену. А теперь отправляйтесь в дорогу и ни о чем не беспокойтесь. Когда ваш концерт?
— Завтра вечером.
— А когда собираетесь вернуться?
— В четверг после обеда.
— Прекрасно. Это совсем ненадолго. Я буду беречь миссис Лидс, как зеницу ока, и предупрежу Эванса, чтобы он остерегался братьев Тайкс, если им вдруг взбредет что-либо в голову. Этот Эванс — настоящий силач.
— К счастью…
Рейнольдс проводил меня к дверям. С окрестных лугов доносилось блеяние овец. Приятный, поистине успокаивающий пасторальный звук.
— Желаю успеха, — сказал лейтенант на прощание.
Я отъехал от него в гораздо лучшем настроении, испытывая чувство выполненного долга. Мэри оставалась в надежных руках, под охраной двух молодых, сильных мужчин. И теперь я собирался всецело заняться своими делами. В конце концов я ждал этого момента и трудился ради него многие месяцы.
Оставив позади себя городок, я выехал на автостраду и уже к часу дня добрался до Нью-Йорка. Неплохо пообедав в маленьком, но с прекрасной кухней ресторане, я вернулся в отель и немного вздремнул. После сна я принял душ, побрился и переоделся в спортивную куртку и серые фланелевые брюки. Затем уселся в ожидании корреспондентов из журнала «Взгляд». Вид на город, открывавшийся из окна моего номера, был великолепен.
Прямо передо мной раскинулся Центральный парк, утопающий в яркой свежей зелени, окутавшей его словно ажурная изумрудная шаль. Между деревьев неторопливо прогуливались люди в разноцветных одеждах. С обеих сторон этого необыкновенного зеленого оазиса гигантской стеной вздымались небоскребы, пылающие в лучах заходящего солнца. Они мигали тысячами окон, переливались красками, и казалось, что они двигаются, наполняясь звуками большого города. Звуки эти были поистине неповторимы и восхитительны: абстрактные, безликие, неземные. Будто протяжный грохот, составленный из бесчисленных разнородных звучаний. Подобного эффекта я стремился достичь в «Метопи». Меня охватил неописуемый восторг. Я впитывал в себя этот необыкновенный город и его хаотичную бетонную музыку. Наконец осуществилась моя мечта — я настоящий композитор, я создал Великое Творение.
Когда весенним солнечным днем смотришь из окна нью-йоркского отеля, то видишь перед собой гигантскую корону. Там, внизу, простирается многоцветный, сверкающий бриллиантами, отливающий пурпуром и изумрудом ореол славы и успеха. Кажется, достаточно одного волшебного слова, и этот поистине королевский венец материализуется. И состоится коронация. И в твою честь поднимутся миллионы бокалов. И расстелется королевский ковер, протянувшись в бесконечность…
