Фридрих Незнанский - На исходе последнего часа
Швеция и Эстония наблюдали за этим событием на экранах телевизоров.
Возле одного такого экрана сидел Марченко, отложив учебник эстонского.
Вот на экране мелькнул борт с оборванной надписью «…ата», вот камера субмарины сместилась вправо и открылась зияющая дыра в кормовой части. Зазубренные, вспученные края…
– Да, – сказал Марченко, ни к кому, собственно, не обращаясь, – взорвали все-таки, гады, из-за поганого золота девятьсот человек угробили.
Камера сместилась дальше, видны были остовы выпавших из парома автомобилей, в одном из них, показалось Марченко, мелькнула чья-то фигура.
Камера приблизилась.
Люди, прильнувшие к экранам в двух странах, ахнули от ужаса. Сквозь лобовое стекло на них смотрели мертвые глаза молодой женщины.
Марченко от досады хлопнул по столу ладонью.
Он бы и матернулся, но боялся теперь и слово произнести по-русски. Он и фамилию уже решил поменять. Будет теперь Маар.
Субмарина двинулась дальше, но, видно, что-то не замеченное ею зацепилось за один из манипуляторов.
Изображение дернулось, пошло мелкой полоской, камера неловко отползла в пустоту, но потом выровнялась и снова повернулась к парому.
Он вдруг словно ожил, медленно повернулся на бок, и из-под него вырвался огромный воздушный пузырь, распадающийся на тысячи других пузырей, устремляющихся кверху…
…Похороны продолжались.
Еще двадцать тел нашли спасатели после погружения субмарины.
Марченко распорядился, чтобы вместе с погибшими на «Ренате» похоронили шведского гражданина эстонского происхождения Рейна Мяяхе.
Короче, я не помер тогда, хотя уже и распрощался с этим светом. И даже, хотите верьте, хотите нет, мне открылось что-то главное про эту жизнь, в последний момент. Точно открылось. У меня, помню, аж дух захватило, так это было верно и здорово…
Вот только забыл я.
Открываю глаза – а надо мной тот самый мужик угрюмый. И улыбается.
– Жизнь, – говорит, – прекрасна и удивительна…
Может, это и была та самая истина?…
