Эллери Куин - Тайна греческого гроба. Грозящая беда
— Вы очень фотогеничны, — продолжал Уолтер, придвигаясь ближе. — У вас нос как у Мирны Лой[47], а глаза и рот напоминают мне…
— Мистер Спет… — смущенно пробормотала Вэл.
— …мою мать, — закончил Уолтер. — У меня есть ее фотография. Я имел в виду… каким образом эти ребята вас не заметили?
— Они годами висели у меня на хвосте, — сообщила Вэл, — но я всегда давала им от ворот поворот.
— Почему?
— В кино я бы не преуспела.
— Чепуха! — горячо возразил Уолтер. — Держу пари, из вас вышла бы превосходная актриса.
— Вздор. Понимаете, я родилась в Голливуде и отлично знаю эту кухню. К тому же я ненавижу соболя и низкие каблуки. И вообще, на мне написано, что я не домашняя девушка. Так что видите, насколько это безнадежно?
— Должно быть, вы считаете меня дураком, — буркнул Уолтер, чьи большие уши становились все краснее.
— О, простите, — виновато сказала Вэл, — но вы сами напросились… Потом эти экранные поцелуи… Смотрите! — Она внезапно притянула его к себе и крепко поцеловала в губы, после чего вздохнула и снова принялась за апельсин. — Я могу только так.
Уолтер смущенно улыбнулся и вытер помаду.
— Я имела в виду, — продолжала Вэл, — что в кино актеры изображают страстную любовь, но когда дело доходит до поцелуя, они просто клюют друг друга. А я когда целую, то целую по-настоящему.
Уолтер соскользнул с перил.
— Как вы проводите время? — внезапно осведомился он.
— Развлекаюсь, — ответила Вэл.
— Я знал, что с вами что-то не так. Наверное, никогда в жизни не занимались стиркой?
— О боже! — простонала Валери. — Он реформист! — Она положила в рот последнюю дольку. — Слушайте, мой худой и голодный друг! Папа и я живем и даем жить другим. У нас имеются кое-какие деньги, и мы стараемся избавиться от них как можно скорее, пока их у нас не отняли.
— Из-за таких, как вы, — с горечью промолвил Уолтер, — и происходят революции.
Вэл уставилась на него, затем разразилась смехом.
— По-моему, мистер Спет, я вас недооценила. У вас ловкий подход! Очевидно, следующим шагом будет предложение устроить сидячую забастовку на двоих в ближайшем парке?
— Так вот что вы понимаете под развлечениями!
— Да я сейчас шлепну вас по вашей нахальной физиономии! — Валери задохнулась от гнева.
— Вся беда с вами, богачами, в том, — вздохнул Уолтер, — что вы жутко твердолобые.
— Только послушайте его! — воскликнула Вэл. — Кто вы такой, чтобы читать мне нотации? Я слышала о вас и вашем отце. Вы такие же пиявки, как мы, жиреющие за счет государства!
— Ну нет, — усмехнулся Уолтер. — Можете называть моего старика как хотите, но я сам зарабатываю себе на жизнь.
— Каким же образом? — фыркнула Вэл.
— Рисованием. Я газетный карикатурист.
— Подходящее занятие для мужчины! Надо будет не забыть посмотреть в завтрашней газете новые приключения малыша Билли. Не сомневаюсь, что ваш юмор сразит меня наповал!
— Я рисую политические карикатуры для «Лос-Анджелес индепендент»! — рявкнул Уолтер.
— Так вы еще и коммунист!
— О господи! — В отчаянии взмахнув длинными руками, Уолтер зашагал прочь.
Вэл с довольным видом улыбалась. Этот молодой человек так похож на Гэри Купера![48]
Обследовав с помощью зеркальца свои губы, она решила, что должна очень скоро снова повидаться с мистером Уолтером Спетом.
— А вечернее свидание, — крикнула она ему вслед, — категорически отменяется!
Глава 2
Однако последовали другие вечера и встречи, и вскоре мистер Уолтер Спет в отчаянии ощутил, что мисс Валери Жарден появилась на земле с единственной целью сделать его жизнь невыносимой.
Рассматривая мисс Жарден in foto[50], подобную участь можно было считать приятной, однако именно это делало ситуацию столь раздражающей. Денно и нощно Уолтер боролся со своей чувствительной совестью, иногда даже пытаясь окунуться в ночную жизнь кишащего красавицами Голливуда.
Однако все заканчивалось тем же самым — в праздной и легкомысленной мисс Жарден было нечто, чему он не мог противостоять.
Поэтому Уолтер на четвереньках приползал назад и принимал каждый знак внимания, который изволила даровать ему мисс Жарден, испытывая радость терзаемого блохами пса, которого почесывает хозяйка.
Будучи абсолютно слепым в отношении женских хитростей, Уолтер не понимал, что мисс Жарден также проходит тяжкое испытание. Но у ее отца, Риса Жардена, было развито шестое чувство, обычно свойственное матерям.
— Ты шесть раз промазала, играя в гольф, — сурово заметил он однажды утром, когда Пинк терзал его на массажном столе спортзала, — а вчера вечером я обнаружил на террасе мокрый носовой платок. В чем дело, юная леди?
— Ни в чем! — Вэл сердито хлопнула ладонью по сумочке.
— Как бы не так! — усмехнулся Пинк, продолжая массаж. — Вчера ты опять поцапалась со своим чокнутым грубияном.
— Заткнись, Пинк, — сказал Рис. — Неужели отец не может спокойно побеседовать с дочерью?
— Если этот тип снова назвал тебя паразиткой, Вэл, — проворчал Пинк, погружая кулаки в живот Жардена, — я выбью ему все зубы. Кстати, что такое паразит?
— Ты подслушивал, Пинк! — возмущенно крикнула Вэл. — Не дом, а черт знает что!
— Как я мог не слышать, когда вы орали во все горло?
Вэл с ненавистью посмотрела на него и сняла с полки в стенном шкафу две спортивных булавы.
— Ну-ну, Пинк, — усмехнулся Рис. — Мне тоже не нравится, когда подслушивают… А как еще называл ее Уолтер?
— Разными забавными именами. Тогда она стала ругать его в ответ, а он вдруг схватил ее и поцеловал.
— Пинк! — зарычала Вэл, размахивая булавами. — Ты форменная гнида!
— А что же сделал мой котенок? — продолжал допытываться Рис. — Теперь грудную клетку, Пинк.
— То, что сделала бы девчонка из кордебалета. Поцеловала его в ответ. И как!
— Очень интересно, — прищурился Рис.
Вэл швырнула булаву в сторону массажного стола, а Пинк увернувшись, как ни в чем не бывало продолжал растирать загорелую плоть своего босса. Булава вонзилась в дальнюю стену.
— Я могла с таким же успехом развлекать моих друзей на голливудском балу! — захныкала Вэл, садясь на пол.
— Уолтер — славный парень, — заметил ее отец.
— Он зануда! — фыркнула Вэл, вскакивая на ноги. — Меня тошнит от его социальных идей!
— Ну, не знаю, — промолвил Пинк, не прерывая массажа. — Что-то в них есть. У маленького человека нет никаких шансов…
— Пинк, не лезь не в свое дело!
— Понял, что я имею в виду? — пожаловался Пинк. — Хозяева и слуги! Я не должен лезть не в свое дело. Почему? Потому что я всего лишь раб! Перевернись-ка, Рис.
Жарден послушно перевернулся на живот, и Пинк принялся растирать ему спину.
— Тебе не следует видеться с этим парнем, Вэл… Ой!
— Думаю, — мрачно отозвалась Вэл, — я достаточно взрослая, чтобы самой решать свои проблемы. — И она выбежала из зала.
Уолтер и впрямь был проблемой. Иногда он веселился как мальчишка, а иногда становился угрюмым и сердитым. Иногда он был готов задушить Вэл в объятиях, а иногда ругал ее последними словами. А все потому, что она не интересовалась рабочим движением и могла отличить левое крыло от правого только в жареном цыпленке.
Ситуация стала особенно затруднительной, потому что в последнее время Вэл приходилось буквально сидеть на собственных руках из-за развившегося в них своеобразного зуда. Им хотелось то поглаживать взъерошенные черные волосы Уолтера или его вечно небритые щеки, то щелкать его в самый кончик длинного носа.
Положение усложнял тот факт, что Соломон Спет и ее отец стали деловыми партнерами. После стольких прекрасных лет праздности Рис Жарден занялся бизнесом! Вэл не могла решить, почему она так не любит румяного Солли — то ли из-за него самого, то ли из-за того, что он сотворил с ее отцом. Эти тоскливые совещания с адвокатами, особенно с вечно потным низеньким субъектом по фамилии Руиг, переговоры, контракты и тому подобное… На целых три недели Рис забросил яхту, гольф и поло — он едва находил время для упражнений на шведской стенке под руководством Пинка.
Но самым худшим было то, что произошло в Сан-Суси, когда все контракты были подписаны.
Сан-Суси был родом из золотых безоблачных дней. Словно предназначенный для уединения, с его десятифутовой оградой из крепких ивовых кольев, он занимал полдюжины акров на Голливудских холмах; ограда удерживала на расстоянии торговцев и туристов, за ней высились гигантские королевские пальмы.
Внутри находились четыре сооружения из черепицы, штукатурки и дымчатого стекла, выглядевшие подлинно испанскими, хотя не являлись таковыми.
