Ира Зима - Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая
— Ну, ты даешь. Все в порядке? Ты меня так заикой сделаешь! Что такое?
— Мне показалось, что там под плащом Алена, мне видимо домой пора, а не за «кубок» бороться…
— Видимо, — Ромка усадил меня на табуретку и подошел к плащу, дернул его, чтобы демонстративно показать, что это все мои нервы, а из-под него выпал ярко рыжий парик с курчавыми локонами как у Алены, тот самый, что я искала. Когда парик выпал, Ромка с криком отскочил от него как от крысы!
— Фу ты! Гадость какая! Как ты узнала, что парик там?
— Да не знала я…
— Забудь ты эту стерву, вот она тебе покоя не дает, она-то поди забыла, как тебя зовут…
— Да нет, не забыла…
Говорю задумчиво, а сама вспоминаю слова Алены, что она сказала мне накануне, когда я наведалась к ней: «Ты забрала его», и показала жестом на фотографию, которую я прихватила тогда из ее квартиры, и имела в виду она не Ромку, как я думала, а его отца. И все сразу встало на свои места! Весь этот скандал с Ромкой с самого начала казался мне фиктивным, ненастоящим, а настоящей всегда была ее ненависть ко мне, с самого начала; а кто как не Алена знает меня лучше всех, она знала, как меня можно достать, конечно «не пустить в Краков», и конечно «увести Ромку»! И все эти страсти из-за Валевского, но другого! Что произошло? Что? Откуда взялась у нее эта ненависть? Игорь вдруг увидел, что я похожа на мать? И судя по его нахальности, развязности, он мог все это сказать Алене в открытую и закончить отношения сразу, как они стали ему не нужны. Тем более что он отчаливает «за кордон», и видимо ее с собой брать и не собирался. И тогда Алене действительно нужно было попасть в Краков, она хотела вернуть его, хотела остаться с Валевским-старшим? «Кубок» был ее шанс, но только без меня в команде, может так, так все сходится, и ее поведение наконец-то выглядит логичным. Ну да! Блин! И как я не заметила? Игорь пялился все время, с самого начала сезона, так вообще стоял как-то и нюхал меня, но я, конечно, решила, что мне это показалось. А как все его мелкие и странные поступки выглядят сейчас? Так я еще и капитаном команды стала! Да я «жизнь ее украла», — так решила Алена…
Все мне теперь ясно, это Игорь убил Алену, уж не знаю, что стало таким веским аргументом: ее ненависть ко мне или ее нежелание прекращать с ним отношения, шантаж или еще что, не знаю, но он сделал это! И значит, он знает, где ее тело! Парик это знак, я должна найти Алену! И почти совсем не осталось аргументов, что Игорь не маньяк, ведь маньяк никогда раньше не нападал на кого-то из нашего лагеря, не нападал там, где обитает, теперь же вполне допустимо — у него съехала «крыша», потому что я так похожа на мою мать и на всех этих блондинок сразу! Так он еще и сваливает из страны, и тогда это вполне себе оправданный риск «напоследок», там-то наверно уже не поманьячишь! Понять бы, зачем ему блондинки, если со мной все ясно и спланированное убийство Алены объяснимо. Но не все сразу, в конце концов, я не опер и не психиатр, это уже не моя работа, узнаю, где ее тело, а там все, пусть Егор и сотоварищи маньяка крутят! Вот только найду Алену…
И вдруг в голову пришла очевидная мысль: после этой истории с Игорем Валевским, если я ее раскручу, Ромка никогда не станет общаться со мной, никогда не простит меня, никогда! Вот что нас разведет… И как же мне его уберечь от этого? Подняла на него глаза и сердце в мятый бумажный мешок сжалось, только хлопка не хватает, дожать и треснет, а Ромка понимает все по-своему, наклоняется и целуется долго, я его не тороплю, возможно больше никогда такого не будет, я знаю что не будет… Поднимаюсь, а я так и сидела в отрешенном озарении на колченогой табуретке, беру парик и выхожу, останавливаюсь в дверях:
— Ром, что бы ни случилось, ты должен знать, что ни в чем не виноват, и… я тебя очень люблю, и ничто никогда этого не изменит… — и выскочила из радиорубки поскорее, пока еще не реву.
С париком и плащом — прикрыла от чужих глаз свою затею, накрутив надежно плащ на парик — я вернулась в корпус, закрылась в комнате и от осознания всего скомкалась в угол; стать бы меньше и исчезнуть, так лучше было это сделать прямо в начале сезона. Знать бы это заранее, да так не бывает, если так должно быть, это нарыв, который должен был вскрыться, и цена еще не вся заплачена, я знаю. И это все, у меня нет будущего, и дело не в том, что маньяк, скорее всего, меня прибьет, и моя затея окончится ничем, а в том, что когда все это всплывет, моя жизнь закончится в любом случае — Ромка не простит меня, потеряю его безвременно, навсегда и это оказывается самое страшное, самое жуткое это. Ночью, ну конечно, после такого моего высказывания, признаюсь, не думала о последствиях — как я объясню Ромке свой порыв-признание, он забрался спать ко мне, но это было как в походе, мы просто были вместе. И нечего тут обсуждать, все равно это последний день, завтра я проверну свою аферу и все закончится.
* * *Утро вместо сигнала гонга размножилось автобусными гудками, в лагерь еще с зарей приехали все команды, участвовавшие в фестивальном марафоне; и все команды, кроме двух последних соперников, участвуют в показательной программе, которая начнется уже в четыре часа после пополудни, и только поздним вечером назначена последняя игра. Даже петухи еще не продрали горло, а весь отряд стоит на центральной аллее и встречает автобусы — нам сегодня и размещать, и развлекать гостей весь день. Раньше вся эта процедура была проще, наша команда еще ни разу не выходила в «финал», а тут и беготня на нас, так еще и финальную игру отыграть надо качественно и на высоте. И как все это выйдет? И уж тем более мне верится с трудом, все кажется таким нереальным в свете нового дня, потяну ли я лихо намеченную на сегодня персональную программу. Но я намерена продавить болевую точку до конца, выжечь ее с корнем, если честно, совершенно не знаю, чем все закончится. И какие бы сомнения ни посещали меня, как бы в конце дня я ни умоталась, не смогу отложить задуманное, словно время пришло и уже ничего не изменить. Просто нужно очень четко отыграть свою роль, и даже в отключке пойду и сделаю все, вся история должна завершиться сегодня, я готова. Припасла необходимое заранее, со скальпелем вообще не расстаюсь, без него мне спокойно не живется; только скальпель позволяет, если чувствую его в заднем кармане в мягком чехле, иметь мужество постоянно натыкаться на присутствие маньяка; из нового — сонник-галлюциноген в ампулах, пару флаконов на всякий случай, рыжий парик и Аленино платье. Еще мне пригодились бы навыки артистки, пора талантливо раскрутить Валевского-старшего и вытащить из него все, что вылезет — маньяк, убийца Алены или похотливый самец. Признаться, все варианты развития событий для меня опасны, и какой страшит больше? Наверно последний.
Сегодня весь день во всех лагерях особая обстановка и никаких режимных мероприятий, встретили гостей. Женька развел их по корпусам «спортивного», а я сопроводила организаторов размещать костюмы и декорации по гримеркам, которые успели отстроить для каждой команды за восточными трибунами стадиона. Меня порадовало, что никакой бравады и резких победных выкриков от наших соперников не исходило, скорее это было состояние чего-то грандиозного и необыкновенного, как вдруг реализованное чудо из детства, зато ребята обсуждали планы на будущее, сможем ли мы снова встретиться. Все хотели увидеться еще как-нибудь, всем ломко-муторно внутри, что мы не будем вот так каждый год встречаться и играть в КВН, это не просто выход из зоны комфорта, это полная утрата всего, что было важно, и многие не готовы к таким безапелляционным переменам.
Мир пугает своей оголтелостью, равнодушием и постоянно доказывает, как, в сущности, никому нет ни до кого дела — кто пропадет, кто останется, и за что одним одно, обездоленное, а другим все. Вышел наружу мира как в пустыню из утробы и стоишь на «семи ветрах»: сколько бы ни готовился, все равно не готов, так и не понимаешь этот мир. Страх, что мир тебя уничтожит, стоит в горле вместе с песком и предчувствием крови, либо он тебя, либо ты его, и уже не замечаешь, как идешь по судьбам, по живым, выживая, и удивляешься — а откуда трупы? Неужели я это сотворил из-за слабости, нечуткости, глухоты, отсутствия нутра, настроенного на мир? И стоит ребром вопрос: «почему?» И врезается вопрос в следующее поколение уже не ребром, а серпом, и косит без разбора невинных… Убийцы рождаются в трусости, убийства рождают черные дыры пространства, черные дыры скручивают время и жизнь обратно, вспять, и нет уже никого. Трус не выживет, останется только тот, кто легче времени, чей духовный звук по частотности поднялся к богу. И даже эти духовные переселенцы не будут праздновать победу, когда черная дыра сожрет мир, они остались без дома, их дом разрушен, и где их место, если дома нет, и где взять силы начать все снова после такого смертоносного эха? И сколько среди нас таких высокородных, добравшихся в своем духе до небес. Кто знает таких, может, их и нет? Может, такие и не народились вовсе или не выжили, впали червоточиной в вечную кому от невыносимости зла творимого человеком.
