Ира Зима - Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая
А я сижу как лом проглотила, врезать руки так и чешутся, но держу их прочно за спиной, за спинкой стула, словно связанная.
— Что делать собираешься после сезона, куда поступила?
— Никуда, мне еще год учиться, а я слышала, вы покидаете родину…
— Да это не я, это дед все хотел внука в «Оксфордах» учить, а этот дармоед наотрез отказался, меня-то и тут все устраивает, так что… Вот выиграете путевку в Краков, там и встретимся.
— А если не выиграем? — что-то от этого разговора намеками и пластов вдруг потревоженной информации у меня реально голова начала гудеть.
— Ты права, будем исходить из обстоятельств! Знаешь, а я уже привык, что ты блондинка, а не брюнетка как твоя мать, не убирай больше волосы, не нужно «дежавю», ты это ты.
— У вас был роман? — откуда такие страсти по моей матери?
— Нет, ни разу… то есть не было романа. Лиза считала, что с женатым встречаться невозможно, а я был женат, и кажется весь этот «фестиваль» она затеяла, чтобы добраться до твоего отца, поляка своего, короче, до меня ей дела не было, — при этом он запускает руку за ворот моей рубахи, и тут все, терпеть такое не могу больше.
— Ясно, ну с меня сегодня хватит апельсинов и кофе, я пошла… — порывисто вскочила со стула, а то сейчас моя афера сорвется, так и не начавшись, и ходить бы Игорю с фингалом, да удержалась, но скулы от напряжения у меня уже гудят.
— Обиделась… ну я как есть говорю, больше никаких сравнений… — удерживает за руку и смотрит снизу вверх как-то покаянно, и стегануло внутри взглядом маньяка, но словно издалека, эхом.
— Не обиделась, но мне кажется, вы забыли, что я из соседнего заведения, и… я зайду еще на кофе. И лучше без сравнений, — «неужели это он», — думаю про себя.
Маньяк вылез из Валевского, или сейчас маньяк стоит за моей спиной в лесу? И стихии трут мое эго как о стиральную доску, изнахратилась я вся, и этот шквал информации, превратившийся во внутренние ломки, мне не расшифровать, потому что это — я, это мое тело, и душа моя стоит на огневой позиции, и быть отстраненной не выходит, как можно быть отстраненной, если убивают меня.
— Поэтому и провожать не стану, так что я вполне осознаю ситуацию… — возможно, если бы он меня проводил, то я бы поняла, рядом маньяк или он наблюдает сейчас за нами?
— То есть для вас привычно пионерок клеить? — и смотрю ему в глаза, а чего уж ломаться, раз все так дубово откровенно. И прислушиваюсь…
— Не вполне, обычно это вожатые, но все больше от вас… ну и сколько того пионерства осталось? Неделя? Я подожду…
Сказал он это уже мне в спину, я обошла все столики и под пристальными взглядами девиц и Валевского-старшего ушла по аллее и только на окраине пролеска снова поймала присутствие маньяка. И что это значит? Он это или не он? Валевский-старший — маньяк или просто спихнул Алену, потому что она ему перекрыла какие-то планы? А она может, Алена могла спровоцировать такого беспринципного на такое радикальное решение! Или Игорь — «одуванчик», только с гнильцой и страстью к только вызревшим, неопытным девкам, что вполне можно оправдать, если рядом такая «гарпия» Викуша? Или всех его девиц и косит Викуша, потому что он такой похотливый козел? Вот только изнасиловал меня мужик, и вряд ли Викуше такой процесс по плечу! Короче, бред все это! Спать! Ромка и Ванька спят на надувных матрасах на полу, меня воротит от одной мысли о Ромкином отце и сил видеть Ромку нет никаких, лучше бы он у Бабочки отвисал. Ванька чуть прихватил меня за ногу, мол, пришла, перевернулся на другой бок и засопел, а я борюсь с приступом тошноты от мерзости по отношению к себе. Игорь весь вечер меня трогал, руками не успел, но там внутри себя он это сделал, и я словно до сих пор это чувствую…
Наутро сбылись мои обещания команде, мы гоняли новую программу на «стадионе», музыку врубили через динамики, и на этот дико-страстный индонапев из «Танцора Диско» собралось невероятное количество зрителей и из нашего лагеря, Викуши на них нет, как и разномастных гостей из «Пансионатов». Ни одного «костюма» на трибунах не видно, сплошная пестротень, репетиция это же не официальное мероприятие, так в этом сменяющемся калейдоскопе под плавящим и преломляющим все солнечным светом не вычислить никого! Маньячная суть уже висит на моем загривке, и Игорь Валевский маячит в натуральную величину, да так, что все его должны видеть, и вот как тут выдрать из астрального информацию — где есть кто? Смогу ли я убить хладнокровно этого вялого человека, похотливого самца? Но по мне так он никакой не злодей, а слегка дурковатый красавчик, который в какой-то момент застрял сам в себе, и на этом сомнительном потенциале не перерос возраст «тин», так и сидит на своей невызревшей сексуальности. Заголенность девицы все еще приводит его в восторг, только нужна ему особая девица, какая-нибудь недоступная и чудаковатая для разнообразия страстей. Ну и я вполне в «формате» — этакий «волчонок», так еще и копия матери, которая ему так и «не дала», так что достать меня для Игоря удовольствие «в корне», и конечно он заслуживает хорошего пинка и даже сломанного носа за это! Но не косить же его скальпелем, на смертоубийство его грешки явно не тянут, если бы не похоть, временами он похож на добряка, вполне себе нормальный…
Игорь пялится, сидя на парапете восточной трибуны, никого не смущаясь, и аура-поле маньяка прочно висит со мной рядом и сулит все те же озабоченности. Все всегда сводится к одному: к власти, сексу и подавлению, непомерному обогащению; все больше и больше растлевая себя, получаешь желанный внутренний жар, но только оттого, что горит душа, этот едкий дым съедает истинную сущность, и человек обнуляет себя до предела, нечем теперь быть, некому перерождаться… Вот честно, не секу — зачем все это? Разве можно получить от меня то, чего у меня нет? Зачем столько страстей, планов и суеты ради обладания моей душой и убийства моего тела, если в итоге все зря? Ну, умерла и умерла, ну и что? Мне-то по фигу, а убийцы уже нет нигде и никогда…
Неужели действительно нет того, ради чего стоит тратить себя, неужели за столько лет не нашлось такого дела для души, за что стоит жить и пропадать? Неужели там внутри так все постыло и скудно? Ну, если не летает душа, так не заработала полетных качеств! Если власть и лихое богатство отягощают душу свинцом, то истребление других это убийство вечного себя. И зачем маньяк это делает, если хочет обратного? «Дай другому то, что ищешь сам» — собственно и все, вот и весь закон, так раз от раза душа растет и истончается, становится пластичной, идентичной «высшему» духу и однажды поднимается как перо, а то и становится реактивной, стремительной и устремляется куда угодно, стоит лишь подумать о месте назначения — такая душа может все. И это не эзотерическая мистика, а обычное повседневное состояние, научиться помнить настоящее «я» просто, нужно окунуться в себя и найти там большее, что за стеной наживного «я», что старше этой жизни, пора уже постичь все то, что тут случилось, нам пора уже разобраться во всем. Но из-за скудности некоторых «недочеловеков», их нежелания собственной внутренней мышцей наполнять свое нутро, и я не могу жить, все нет времени идти вперед, даже вспомнить себя не успеваю, как уже умерла.
Может, и правда все зло не от злодеев как таковых, а от глупых, трусливых и ленных людей, которые не живут, которые не живут, а нагромождают увечья своими страхами и оправданиями злонамеренных порожденных трусостью дел? Труса напугать, так он постреляет всех, не глядя, и сожалеть не станет, найдет чем оправдать себя, и сделает это снова… Где оно зло? Так я приду и уничтожу его! Но прихожу и вижу обоссанных щенков, которых отпущу домой, а они вырастут и вернутся с новым злом, но приложишь такому дуло в лицо, а он снова стоит обоссан; себе того ужаса, что сотворил другим, он не желал. В этом вся проблема — с кем бороться. А если мечом и пламенем выжигаешь болезнь, так и самое ценное, ради чего все затевалось, задохнется в трупной золе. Что с этим делать, как заселить в трусливую душу бесстрашие, а в низкотелую высоту, если все так и не народилось от опыта перерождений, не вызрело непомерной ценой человеческой истории? Все наоборот, вытупленная сущность находит в «истории» оправдание своему нутру, обесценивая все нами уже заплаченное, истребляя бесценное, вытаптывая священное, словно нет ничего в этом мире достойного, ради чего стоит геройствовать, словно каждый сам за себя. И честно признаю, не готова я снова и снова платить эту цену по незрелости трусов, совершенно это уже невозможно… Выходит на стыке рождения миров я выберу обратный путь? Не могу я убить морального урода за то, что он урод, и изменить не могу, его душа не моя территория, а как такими душами высеивать вечность? Никак нельзя… Маньяка убью, но я должна находиться в состоянии абсолютности, зная, что это он, убью не для того, чтобы убить — во мне нет мести, я просто его остановлю, мне пора его остановить.
