Ира Зима - Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая
Но мир сотворен из меня, из моей плоти и крови, из плоти каждого, неважно, на какой стороне мира он находится, хоть среди мертвых, хоть среди живых, каждый вошел в этот мир миллионы раз, вышел и оставил свой прах, и крест, и долг, и величайшее благословление, и надежду, что в этот раз получится все. Но память сердца не прорывается из-за завесы, и преступления против себя самого становятся все горше, и уже некому возвращаться, а возможно и некуда, и войны для этого уже не нужны, достаточно нарушить последнее равновесие духа, нарушив все человеческие законы. Если людской род так и не смог стать «человеком» в своем общем массовом значении, то значит «человек» так и не был сотворен, значит в теле человечества властвует не высшее сознание, а пустое мертвое зерно. И тогда не столь важно наверно, что случится после — мир останется и начнется все заново, или дух обнулит себя до периода начала, до «большого взрыва». Кто с нами? Кто против нас? Какая разница, либо мы вместе и одно, все за каждого и каждый за всех, либо нет никого.
Кто что оставил здесь после себя, тот то и получил, и все настолько тонко и многочастотно, что юродивый мелкий ум и не должен сметь к тому прикасаться, потому что незыблемо и вдохновенно в мире все. И каждый из нас — причинная ценность, мир для нас и ради всех нас, ради каждого, и рождаясь снова я говорю миру: «Это я, я пришла быть тобой, я твое тело, твой ум и твое эго, я знаю тебя, я это ты, и я отдам тебе все, мы — целое, одно и вечность наш дом». Возможно ли тогда разочароваться в этом мире? Только дела наши искажают и губят его…
Все это записано в нас и мы не хотим терять тех, кто соткан из тех же родственных мыслей и чувств, что так укрепляют веру в мир и в нас в нем, кто так неравнодушен к лучшему, к бесценному, мне кажется, что со всеми ребятами мы знакомы не несколько лет, а знались и столетия назад. И вот время общности, утробности ушло и нам пора разлетаться, отдавать все, что имеем, надо суметь не пропасть раньше срока, сохраниться своим целым нутром. А я уже пропала, меня уже нет, меня выкосило уже тут, в самом начале, словно нет завтра, словно завтра у меня нет, и все очень конкретно. Завтра «вторник» и я пропущу его и никогда не смогу восполнить, буквально — «вторника нет», вот такая информация потусторонне заселилась в меня. Ну и ладно, нет и нет, но адресами я со всеми ребятами обменялась, и радостно делилась планами, и верила, что все будет, пусть и не в этой жизни, и мандраж ожидания сошел с сердца как наледь, потом мы все вместе пошли завтракать.
Пошли не к нам в столовку, а в кафе «Спортивного», ребята из спортотрядов тоже с нами, они полноценные участники нашей программы и это принесло в общение какую-то особую общность, особую атмосферу. На столах сегодня поставили, можно выразиться, тазы с угощениями — гостеприимство на грани абсурда, все это изобилие лежит как восковое, воображение поражает, но никто особо и не есть. Все перевозбуждены и не только «финалом» игры, в конце концов, бодаемся за победу только мы, две команды, но настроение общее для всех, для большинства из нас это последний сезон, вот это всех и задевает, об этом все и говорят. Многие хотят остаться друзьями, общаться, встречаться, меняются оборванными листами с адресами, но какие могут быть адреса, если мы не знаем, кто как устроится, и где придется жить. Кто-то даже предложил устроить встречу через год в Москве у «Главпочтамта» почему-то, десятого сентября в десять часов, и так каждый год, интересно, кто поверит в эту причуду, у кого из нас получится. И вообще, будет ли для меня завтрашний день, если я сама взрываю под собой стул?
Потом команды разбрелись, кто готовится к выступлению, кто просто болтается по лагерям, а нам с Женькой мало сегодня напрягов, так у Полушкина сдали нервы, он хватал ртом воздух и пил валидол, такая ответственность его явно совершено извела, и мы отвели его к Тае, резонно пообещав ему, что все устроится, все и так пройдет хорошо. В медпункте мы встретили Наташкиного отца, узнав о нездоровье нашего главного организатора, он сразу взял некоторые обязанности на себя, конечно Ким и бровью не повел, ему вообще невдомек, почему Полушкин так психует. И уж очень я этому обстоятельству рада, а то этот нервный мужичонка Полушкин меня совсем извел, уж чего стоят его сальные глазки, так и без этого он редкий паникер, все нервы мне за три дня вытрепал, не делает ни хрена, а только орет и всех отвлекает, пусть уж тут сидит. Мы с Женькой собрались уходить. Тая вдруг подошла и обняла меня, словно мы какое-то время не увидимся, ну конечно ее насторожило то, что я выпросила у нее столь сильный препарат, наверно это вообще преступление должностное, давать мне такое, но со стороны все выглядело так, что она желает мне победы сегодня.
Вышли мы, наконец, из изолятора, и я вдохнула:
— Вот нехорошо так говорить, но я чуть ли не рада, что Василь Петровичу поплохело, ужас как он всех достал! Как там Наташка, она вам звонила? — я повернулась к Боре Киму, все вместе мы шли к стадиону.
— Так я только что вернулся от ее Митяя, с его родителями знакомился, и Наташа с Митяем сегодня сели на поезд до Москвы, билеты на самолет не достали, даже через связи, а Меркуловский «борт» ради такого снимать мне совести не хватило, пусть привыкают к трудностям, раз сами жить хотят.
— Так у них значит все хорошо, раз родители все утрясли, я рада. Не знаете, когда в гости объявятся?
Ким сегодня тоже без «костюма» в простых выбеленных джинсах и белой майке как та, что была у меня с Джоном Ленноном, только размер побольше, я к ней присмотрелась, и сердце больно кольнуло, свою-то майку я уже выкинула.
— Говорили, весной Митяя домой отпустят перед «чемпионатом», который кажется в Праге пройдет, — он проследил мой взгляд на майку с вопросом в глазах.
— Значит уже едут в поезде, что-то мне тоже хочется куда-нибудь махнуть да подальше… У меня такая же майка была, да я ее в походе изнахратила, «дежавю».
— Сегодня выиграете «кубок» и махнете, только весной, но зато сразу в Краков, и майку тогда я тебе задарю в честь победы, чтобы без всяких «дежавю».
— Вы так уверенно это говорите, словно все уже получилось, а майку не надо, это я так, к слову пришлось.
— Да сто процентов выиграете, я видел вашу репетицию на стадионе перед отъездом, и тут даже сомневаться не стоит, жаль, если Виктория Павловна такое пропустит! Да ты не стесняйся, сколько лет мы знакомы? Ты лучшая подруга моей дочери, неужели не примешь подарок, все равно надо как-то вас отблагодарить за победу, столько лет наш лагерь ничего не выигрывал!
— Думаете, Виктория Павловна не успеет на «игру», она обещала, такое ощущение, что ей победа нужна больше чем нам всем, а самой не будет…
— Да у нее те же проблемы с билетами, неизвестно, может, и успеет, вечером ее ждем, выиграете, так в Кракове увидит все. Там же повтор программы намечается? Конечно, ее гордость задета, что ни одного «кубка» у нас так и нет, а у «Факела» целых три.
Вернулись на стадион. Ким так лихо взялся за наши проблемы, что мы диву давались, и через какое-то время, посвятив его во всю нашу кухню, каждый занялся своими делами. Женька помогал монтировать декорации, а я зависла с прогонами и последними приготовлениями для «показательной программы». Когда же все потянулись на обед, я побежала в наш корпус за своим снаряжением, да и в порядок привести себя пора, раз сегодня день «икс». Все это время я игнорировала своего новоявленного поклонника, хотя он всюду маячил и перекрывал своим постоянным вниманием мне горизонты, но я делала все, чтобы не пересекаться с ним, я не знала, как поступить, и что я могу сделать. Сегодня Игорь Валевский должен понять, что я все же интересуюсь им и все такое, но, признаюсь, больше всего мне хочется куда-нибудь уехать, очень завидую Наташке. А поездка в Краков кажется теперь такой бестолковой и призрачной, даже если мы выиграем, есть ощущение, что у меня есть все шансы встретить маму на той стороне, а не на ее могиле в Кракове, и выигрышем я не воспользуюсь, словно ветер уже летит через мой затылок, словно там дырка. Странно. Вряд ли маньяк стрелял в кого-то, и на территории лагеря никто у нас с револьверами не ходит… Наверно все это из области нервозов и я давно выдохлась, мой внутренний навигатор уже не отличает маньяка от Валевского, и я совсем запуталась.
Накануне приготовила целую сумку вещей, сегодня прямо-таки день перевоплощений! Сначала в «индианку» переоденусь для мюзикла, потом в «красного комиссара» для выступления в конкурсе «капитанов» — у меня настоящий военный мундир и даже накладные усы есть, потом превращусь в глянцевую «лолитку» ради истончения бдительности Игоря, и только напоследок стану Аленой. Прямо сейчас облачусь в пионерку «не реальную», а из помыслов тех диких фильмов, что крутят у нас в видеосалонах ночами по рублю за сеанс, короче, оденусь как Полинка! И вести себя буду так же — как идиотка и дура восторженная, буду прыгать и скакать в укороченной ради такого дела юбке, только леденец посасывать не стану, а то блевану от себя самой и все испорчу. Ну, мне надо добить эту историю именно сегодня, либо сдохну, либо домой поеду; как с утра влипла в ауру маньяка, так сразу приободрилась и за дело взялась; прыгать как «лолитка» так прыгать, да я как угодно готова опозориться, только бы все закончилось сегодня! Конечно, у моего дурковатого вида отпетой прожженной пионерки есть оправдание, мы открываем показательную программу небольшой заставкой, и наш «выход» как символ «пионерства»: юбка, рубашка и алый галстук на шее, и «ирландская чечетка» по стилю — это такой танцевальный марш-бросок, чтобы создать должное настроение публике. И возможно мы больше никогда не оденем этот галстук, возможно, это мой последний пионерский день, так даже в горле защипало и драйвом зал мы конечно зарядили.
