Александр Смирнов - Раб и Царь
А у дочки тоже сейчас не свадьба. У неё брачная ночь. Может и нам тряхнуть стариной?
Андрей Борисович под одеялом пробрался к жене и стал гладить её.
Помнишь, как у нас это было? — спросил он.
У тебя так не получится.
Это почему же?
Потому что молодожёны так водку не хлещут.
Обижаешь. Я в прекрасной форме. А если ты поможешь, так и молодым фору дам.
Банкир сбросил на пол одеяло, стянул трусы и снял с жены ночную рубашку. Он залез на жену и стал целовать её грудь. Руки жены стали ласкать тело банкира, подбираясь к самым интимным местам.
Вот хорошо, — шептал Андрей Борисович. — Я уже готов.
Женские руки ощупали самое главное достоинство мужа.
И это ты называешь готов?
Сейчас, сейчас. Яички мне погладь.
Нежная ладонь обняла яички.
Вот теперь хорошо. Теперь я действительно готов.
И я готова.
При этих словах женская рука сжалась и со всей силы рванулась в сторону. Андрей Борисович даже не успел ни о чём подумать. От нестерпимой боли он потерял сознание, придавив под собой Ольгу Петровну. Та брезгливо столкнула мужа и встала с кровати.
Вот и нет у тебя больше гормонов, гнида. Одни только деньги остались.
Глава 16
Артамонов проснулся, но глаза не открывал. 'Поваляюсь немного' — подумал он. Ему вспомнился сон, который он видел ночью. Будто бы его жена оторвала ему яйца. Приснится же такое? Он захотел повернуться на другой бок, но стоило ему шелохнуться, как резкая боль пронзила всё тело. Он открыл глаза и огляделся. В белоснежной больничной палате стояла только его кровать. Рядом с ней стоял стул, на котором сидел милиционер в наброшенном на мундир халате.
Проснулись, Андрей Борисович? Вот и славненько, — улыбнулся милиционер.
Где я?
Вы в больнице, вас прооперировали. Сейчас вашей жизни ничего не угрожает.
Не понял!
Вот и мы ничего не понимаем. Давайте подумаем вместе, может быть, разберёмся.
Что со мной было?
Я не знаю, как это по медицински… — милиционер замялся и отвернулся, чтобы спрятать улыбку. — Если говорить попросту, вас кастрировали.
Артамонов поднял одеяло и посмотрел себе между ног. Однако, кроме бинтов, он ничего не увидел.
Убедились? — спросил милиционер.
Значит это не сон?
Какой сон?
Я думал, что мне приснилось, будто жена оторвала мне…
Яйца, — помог милиционер.
Да.
Продолжайте, продолжайте, я вас внимательно слушаю.
А что продолжать? Вот, собственно и всё.
Где оторвала, кто оторвал, при каких обстоятельствах?
Точно. Это был не сон. Это была моя жена. Мы вернулись из коттеджа, пошли спать, а она взяла и оторвала.
Не оторвала, а отрезала или отрезал, — уточнил милиционер.
Как жена могла отрезал, она же женщина!
Ваша жена здесь ни при чём. Её в это время дома не было.
Как это не было? Я же помню, это была она.
Во-первых, вы только что мне сказали, что вам всё это приснилось, во-вторых, у вашей жены алиби. Она после свадьбы не поехала домой, а осталась ночевать в коттедже. Свидетелей полным-полно. А кого вы домой привели я и пытаюсь выяснить.
Разговор с милиционером ни к чему не привёл. Андрей Борисович выпил, конечно, прилично, но не до такой же степени, чтобы всё забыть? Банкир стал уже сам сомневаться и грешить на свою голову: не чокнулся ли он.
Между тем, в больнице с такой травмой долго держать его не собирались, и, слава Богу. Больной испытывал сильнейший стресс, когда выходил из палаты. Всё время за своей спиной он слышал шептание и хихиканье: 'Вон, смотрите, кастрат идёт. Его собственная жена кастрировала'. Артамонов оборачивался, но никого не видел. Порой ему казалось, что шепчутся стены между собой. Единственное, что заставляло его как можно дольше не выписываться это страх. Он даже представить себе не мог, как он вернётся на работу, как посмотрит в глаза жене и дочери, и вообще, как теперь разговаривать с людьми. Это ведь такое заболевание, как аппендицит никого не интересует, а с таким диагнозом прохода не будет нигде. Даже дикие коты изгоняют из своего круга кастрированного кота, чего уж говорить о людях.
Тем не менее, как бы ни было тяжело банкиру, час выписки настал. Андрей Борисович, боясь показываться и на работе и дома, решил сразу из больницы идти в банк.
Как всегда, у порога его встретил клерк.
Как ваше здоровье, Андрей Борисович? Поправились?
Банкир внимательно посмотрел на клерка, и ему показалось, что тот еле сдерживается, чтобы не рассмеяться.
Пошёл вон отсюда! — крикнул управляющий, — чего зубы скалишь?
Клерк удивился и быстренько поспешил убраться. Зайдя в приёмную, он увидел секретаршу, которая болтала по телефону и хихикала.
Что это за смех во время работы? — закричал он на неё. — Я вам устрою здесь такой цирк, плакать захочется!
Такого рабочего дня у Андрей Борисович ещё никогда не было. Всё время ему казалось, что за его спиной раздаются смешки в его адрес. Если кто-то улыбался, то он, наверняка, знал, что это смеются над ним, а если подчинённые, наоборот, слишком серьёзны, то несомненно, что так они пытались скрыть своё отношение к той трагикомической ситуации, в которой оказался их начальник. Эти мысли не давали возможности сосредоточиться. Они, как пиявки, высасывали из него силы, с той лишь разницей, что пиявки, насытившись, отваливались от своёй жертвы, а мысли, чем больше сосали, тем крепче сковывали сознание.
В этот день банкир не принял ни одного решения, не подписал ни одного документа и не рассмотрел ни одного проекта. Единственное, что он делал — раздевал тумаки своим сотрудникам, которые в одночасье превратились в его врагов и, забыв, про всё добро, которое сделал их благодетель, откровенно потешались над ним. День, который тянулся целую вечность, слава Богу, закончился. Андрей Борисович, как ошпаренный, выбежал из банка и сел в свою машину, чтобы поскорее убраться из этого кошмара.
Куда прикажете? — спросил водитель. Домой?
Домой, домой, и побыстрее.
Мерседес рванулся вперёд. Неожиданно жигули, мчавшиеся по соседней полосе, обогнали мерседес и резко затормозили.
Вот козёл! — выругался водитель.
Андрей Борисович не видел этой ситуации, потому что глядел в другую сторону, зато слово 'козёл' услышал отчётливо.
'И этот туда же' — зло подумал он про водителя. 'Теперь каждая шавка будет хлестать по морде, а мне даже сказать нечего'.
Машина плавно затормозила у подъезда. Водитель вышел из автомобиля и открыл дверцу банкиру.
Всего хорошего, — сказал он хозяину.
Банкир выбрался из мерседеса и зло посмотрел на водителя. Тот, не понимая, что происходит, сделал удивлённоё лицо и пожал плечами.
Что ты мне гримасы строишь? Козёл!
Артамонов вошёл в дом и громко хлопнул за собой дверью. Грохот двери, как будто привёл его в чувство.
'А что я скажу дома?' — подумал он. По рассказам следователя выходило, что после свадьбы он находился один. Нет не один конечно. Был ещё кто-то. Но кто? Жена не в счёт, она приснилась, молодые остались тоже в коттедже. Тогда кто? Он вдруг вспомнил, что в больнице никто из домашних ни разу его не навестил. 'Что же они себе надумали?' — ломал он себе голову. То жуткое состояние, от которого он сбежал из банка домой, вдруг нахлынуло с новой силой.
Здесь, в собственном доме, его ждали тоже враги. И если на работе он знал, что про него думали, здесь ещё предстояло разобраться.
Он, дрожа от страха, тихо вошёл в прихожую. Сейчас он войдёт к себе в кабинет, успокоится, разложит всё по полочкам и решит, как себя вести. Увы, планам не суждено было сбыться. Из своих комнат вышли жена и дочь.
Явился, кабель вонючий? — с вызовом спросила жена.
Оленька, солнышко, что с тобой? Ты всё неправильно понимаешь. Я всё тебе объясню.
Однако, что же он объяснит, если сам ничего не знает?
Объясняй, мы слушаем, — властно сказала жена.
Не здесь же? Зачем при ребёнке?
Твой ребёнок давно уже вырос. Говори здесь.
Артамонов умоляюще посмотрел на дочь, но та и не пыталась никуда уходить.
Что ты молчишь? — наседала жена. — Расскажи, как ты шлюх сюда водишь. Говори, не стесняйся. Чем ты, извращенец старый, их так обидел, что они тебе яйца отрезали.
Почему их? Разве кроме нас был ещё кто-то?
Ну вот, уже начинается проясняться. Значит, шлюха всё же была.
Оля, Ты неправильно меня поняла.
Это ты до сих пор ничего не понял. Я развожусь с тобой и начинаю процедуру раздела имущества.
У Андрея Борисовича подкосились ноги. Он прислонился к стене и стёк по ней на пол.
Какого имущества? — еле выговорили его белые, как снег губы.
Совместно нажитого. Какого же ещё?
Ты хоть отдаёшь себе отчёт, о каких деньгах идёт речь?
