Андрей Белозеров - Роскошь нечеловеческого общения
Сначала это были предположения, но потом они подтвердились. После того как Панков выписался из последней больницы, его вызвали в военкомат, и в ходе недолгой беседы с мужчиной в штатском, но с отчетливой военной выправкой, Панков понял, что ни один человек — из тех по крайней мере, кто был на войне и хоть как-то там себя проявил — не канул для государства в безвестность. Все на учете, все отслеживаются и находятся до поры до времени в резерве… А надо будет — снова Родина позовет. Куда и зачем — это уже другой вопрос.
В Москве с Панковым провели несколько бесед в разных местах — от Генеральной прокуратуры до каких-то грузинских ресторанчиков. Позже он совершенно случайно, в частном, необязательном разговоре с одним из коллег узнал, что молодой человек, с которым он встречался в грузинском заведении, работает в администрации Самого.
Молодой человек тогда недвусмысленно заявил, что в случае успешно проведенной операции Алексея Владимировича ждет хорошее повышение по службе. «Вы даже представить себе не можете, что это значит, — сказал молодой человек. — Не простое повышение, а со всеми делами…»
Что это за «все дела», Алексей даже размышлять не стал.
Панков испытывал к Гречу не больше личной неприязни, чем ко всем остальным отечественным политикам. Но приказ есть приказ. Дело, на первый взгляд, было несложным, тем более что генерал Смолянинов, курирующий всю операцию, дал на мэра полный расклад — коррупция, превышение полномочий… Материала было достаточно. В свете информации, преподнесенной Смоляниновым, фигура демократического мэра приобретала жутковатый оттенок.
Однако при ближайшем рассмотрении дело, еще не оформленное, собственно, как «дело Греча», ибо никаких прямых доказательств его незаконной деятельности не было, стало разваливаться на глазах. Взяли Ратникову, надеясь, что она выложит на мэра Города тонны компромата, но из этого ровным счетом ничего не вышло. Злоупотребления самой Ирины Владимировны имели место, и кое-что она признала, однако фигура Павла Романовича ни в какой связи с махинациями Ратниковой не всплывала. Да и сами делишки главы фирмы, торгующей недвижимостью, если честно, не тянули на уголовное дело. Так, административные правонарушения. Вполне можно было отделаться штрафом.
Панков, уже тогда сильно сомневавшийся в виновности мэра, предложил зайти с какой-нибудь другой стороны, так нет — в Москве уперлись, перевезли Ирину Владимировну в столицу, упаковали в Бутырку и начали «прессовать». Ни к каким результатам, кроме нескольких сердечных приступов обвиняемой, это не привело, в итоге Ратникова оказалась в тюремной больнице, а на сцену вышел Бекетов.
История с проворовавшимся партийцем закончилась примерно так же, как и с «бизнес-вумен», с той только разницей, что Бекетов лежал не в тюремной больнице, а в обычной.
Параллельно активным действиям Панкова в Городе развернулась психологическая травля Греча со стороны ультранационалистических организаций, подпитываемых бандитскими структурами.
Пользуясь тем, что органы внутренних дел, по негласному указанию из Москвы, особенно травле мэра не препятствовали, ребятки эти разошлись не на шутку. Самыми громкими их акциями были забрасывание петардами окон Греча в новогоднюю ночь и совсем уже выходящий за рамки разумного поджог дачи Лукина.
Вот чего, на взгляд Панкова, совсем не следовало бы делать. Тем более что насчет Лукина никаких указаний не было, в отличие от всех остальных членов команды Греча, которые были названы Смоляниновым. В случае необходимости против Суханова, Крамского, Манкина, Журковского и прочих могли быть использованы любые методы давления, но Лукин шел по особой статье. Судя по всему, в Москве не решались наезжать на бывшего разведчика, который имел, по слухам, серьезные связи во всесильном Комитете.
Панков ждал ответного хода со стороны бывшего гэбешника, но, к его удивлению и даже некоторому облегчению, никаких ударов со стороны ФСБ не последовало. Видимо, Лукин просто не хотел развязывать большую войну, справедливо полагая, что тогда спасти репутацию мэра будет еще сложнее, чем теперь, когда потоки грязи с газетных страниц лились на него ежедневно и в возрастающих объемах.
Алексей Владимирович давно понял, что выборы, даже в том случае, если Греч их проиграет, не остановят буксующее «дело» и его будет нужно при любых обстоятельствах довести до конца. В работу втягивались новые люди, число их росло, много было среди них тех, с которыми в нормальных условиях Панков никогда не сел бы за один стол, не подал бы руки и даже не ответил бы на приветствие, но в искусственно выстроенной ситуации «дела Греча» приходилось и руки жать, и за стол садиться, только что не целоваться «по-брежневски»…
Множилось и количество неприятных дел, которые пытались пристегнуть к Гречу. Но при этом большинство темных дел, творившихся в городе и вытащенных на свет божий усилиями бригады Панкова, каким-то образом становились известны Гречу и он предпринимал свои меры. Кое-что он предал огласке, а кое-что оставил для своей книги, которая должна была выйти в свет со дня на день. У Греча оказалось гораздо больше приверженцев, чем предполагал Панков в начале операции, и они — самые разные люди, академики и дворники, библиотекари и милиционеры, рабочие и директора магазинов, не говоря уже о творческой интеллигенции, обласканной в свое время Павлом Романовичем, — сообщали Гречу все, что им становилось известным о шагах, предпринимаемых прокуратурой, националистами или просто бандитами (ведь не боялись же, ай, что делается!) против опального градоначальника.
Вот хоть сегодняшний случай. Конечно, провокация со взрывчаткой на кладбище несла на себе некий оттенок пораженчества, истерики, была не очень правдоподобна, но тем не менее выжать из нее готовое уголовное дело было легче легкого. И тут, откуда ни возьмись, этот сторож. Надо же!
«Знал бы, где упасть, соломку бы подстелил…» — думал Панков. Хорошо еще, что оказался на месте этот стукач Радужный (Алексей Владимирович искренне презирал такой тип людей), — сидел у Греча, выпивал-закусывал, о высоком, вероятно, беседовал и застал, между делом, сумасшедшего кладбищенского алкоголика. Ну, «стукнул» Смолянинову, понятное дело. А если бы не «стукнул»? Если бы они начали операцию? Жена Павла Романовича уже на приеме у начальника УВД… Сраму было бы — не то что на весь Город, на всю страну.
Смолянинов смотрел на Панкова без всякого выражения. Такой взгляд, Панков знал это из собственного опыта, обычно предвещает самое неприятное.
— В общем, так, Леша, — повторил Смолянинов. — Операция должна быть завершена.
— Каким образом? — спросил Панков с непонимающим видом.
— Каким образом?.. Это, Леша, ты сам должен решить. У тебя есть опыт. Ты меня понимаешь? Там, — Смолянинов кивнул на телефон, — нам дают карт-бланш. Ты руководишь операцией…
— Формально, — заметил Панков, но Смолянинов сделал вид, что не расслышал последнего слова.
— Они, — генерал снова покосился на телефон, — идут на принцип. Если ты думаешь, что мне это все очень приятно…
— То есть дана команда на….
— Я вижу, ты правильно меня понял, — сказал Смолянинов.
— Ну и?
— Что — «ну и»? Действуй. Свяжись с Генделем. Через него лучше всего.
— С Генделем…
Панков усмехнулся. Трансформация Алексея Генделя происходила прямо на его глазах. Бандит, «авторитет», которым был Гендель, несмотря на свою молодость, после выборов мгновенно превратился если и не в уважаемого, то, во всяком случае, в очень солидного предпринимателя.
— С Генделем, — повторил Панков, покачав головой.
Генерал молча наблюдал за ним.
— И что я ему скажу?
— Назовешь сумму. И сроки. Он все сделает.
— А сумма?..
— Сумма вот.
Генерал неожиданно наклонился и извлек из-под стола небольшой кейс.
— Тут вся сумма. Распоряжайся по своему усмотрению.
— Срок? — еще не вполне поверив в то, что происходило сейчас в кабинете, спросил Панков.
— Срок… Как сам думаешь?
— Думаю, неделя…
— Много. Все маршруты объекта нам известны. Все его рабочее расписание тоже. Даю на все про все три дня. И никаких! — выкрикнул Смолянинов, заметив, что Панков пытается возразить. — Это последняя акция. Мы должны закрыть дело. Хоть так, хоть эдак. — Он снова кивнул на телефон. — Сам понимаешь… Все, иди работай.
Глава 4
«Серьезно за него взялись. И их уже не остановишь. Если такие слова говорятся, значит, решение принято на самом верху. Ну, может быть, не на самом, но на верху, это точно. И против такого танка с пустыми руками не попрешь… Размажет… Мне, судя по всему, тоже кранты. То-то я думал — что это они набрали такую бригаду следователей? Все из провинции, все неженатые… Всем золотые горы посулили… Правильно. Выгорит дело — можно кинуть кость. Не выгорит — можно и в расход списать. Никто не хватится. Никто защищать не будет. И плакать никто не будет. Да наплевать им на защитников, просто шуму не хотят. А исчезну я — не то, что шуму не будет, и не заметит никто… Он в Думу баллотируется. Из-за этого сыр-бор, что ли? Конечно, и из-за этого тоже. Он мужик мощный, много им вреда может принести. И знает много… Ох, много… Напортачили мы. Теперь, конечно, если он после всех наших с ним игр в Думу пройдет… Мне-то по хрену, а этим… генералам паркетным, полковникам банным… им по шапке крепко настучат. Вот и решили убрать. Моими руками… А куда денешься? Откажусь — меня же первого сделают крайним. По полной схеме. А так — еще есть шанс. Он все равно не жилец. Все равно…»
