Марлон Джеймс - Краткая история семи убийств
«ОТ КОНЦЕРТА ДО КОММУНАЛЬНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА – ГОД СПУСТЯ»
«…назад из четырнадцатимесячной ссылки после покушения на его жизнь 3 декабря 1976 г. Концерт открыл Его королевское высочество кронпринц Эфиопии Асафа Уозен… «Это были плоды двух лет кропотливого труда», – заявил политический активист ЛПЯ Рэймонд “Папа Ло” Кларк. «Слишком много войны и насилия на улицах, время объединиться. Поступления от концерта пойдут на всевозможные проекты бытового обустройства, прежде всего на достойное оборудование канализации и новое помещение клиники Западного Кингстона», – сказал старший активист от ННП Роланд “Шотта Шериф” Палмер. В центре усилий была суперзвезда регги, прилетевшая домой на остров после почти двухгодичного отсутствия».
Хватит, Ким Кларк. Отложи эту дрянь.
«С начала этого года произошло три сотни убийств, которые, по негласным сведениям, можно назвать политически ангажированными».
Ким Кларк, перестань читать.
«Фото на развороте: рукопожатие политических активистов над средствами, собранными от концерта».
Не смотри, Ким Кларк. Лучше отвернись.
«Слева направо: министр молодежи и спорта Ямайки, политактивист ЛПЯ Рэймонд “Папа Ло” Кларк, политактивист ННП Роланд “Шотта Шериф” Палмер».
Ким Кларк, прекрати смотреть, прекрати читать, прекрати рыскать.
Не смотри: вот Папа Ло – белый верх, черный низ; грудные мышцы выпирают, как бабьи титьки. Отвернись: Шотта Шериф в штанах хаки, как у студента или солдата. Снимок черно-белый, но ты знаешь, что это хаки. Не рыскай глазами с лица на лицо, на лица, что смотрят в объектив, и те, что отворачиваются, и те, что смотрят вдаль. Чертово фото. Рядом с Папой Ло стоит женщина. За женщиной – еще один мужчина в темных очках. Личность знакомая, не так ли? Он от тебя не прячется, это ты прячешься от него. Да закрой же газету, Ким Кларк. Вот он сзади – без улыбки, не смотрит и не соглашается ни на какое, бомбоклат, замирение. Ему нужно не замирение, ему нужна ты. Два года в бегах, а он в поисках тебя. И отыщет. Ты дура. Он тебя найдет.
– Ким, что там происходит?
Ким?
Ким?
Два года бега по прямой, которая в итоге превращается в круг. Ты подходишь к воротам. Теперь тебя ничто не остановит. Никто тебя не подталкивает, но ты все равно подходишь к воротам, потому как что еще остается, кроме как двигаться вперед? Подходишь и гладишь себе живот, как беременная. Не обращая внимания на треск хлопушек, хотя до Рождества еще шагать да шагать, а значит, и до хлопушек тоже. Видишь, как навстречу тебе выскакивает какой-то темнокожий – девятый час, за окнами уже темень, – замираешь как вкопанная и не можешь пошевелиться. Он пялится на тебя, раздевает и прощупывает взглядом. Сзади какие-то вопли, возня, а откуда-то по шоссе близится вой полицейских сирен, а в лицо тебе уставлен ствол пистолета.
Ударившись бежать, ты уже не останавливалась. Собрала лиловый чемодан и бежала от 3 декабря 1976 года – Бог да проклянет тот созданный им день и все, что в нем было ужасного. Ты думала, что сбежишь в Америку, но мужик твой уже все просчитал сверху донизу, до последнего чека по съему жилья, и скоро он сделает от тебя ноги. А вот этот человек, человек на фото, – нет. Он подошел, приблизился к тебе с угла этой вот газеты. У него есть имя – не читай его.
Глупая женщина. Никуда ты не сбежала. Никуда не скрылась от 3 декабря 1976 года, а, наоборот, ворвалась в самую его бучу. Так и не узнав, что завтра было 4 декабря, а сегодня 20 апреля; ты знаешь только 3 декабря. Этот день никогда не прервется, пока прервать его не явится он. «День 3 декабря для тебя близится, – говорит это фото. – У нас еще остались неоконченные дела». Монтего-Бэй остановить этого не смог, не сможет и Америка. «Я иду к тебе, Нин». Не смей звать ее этим именем, не смей никогда! Это мертвое имя мертвой женщины из мертвого города. Беги, беги, потому что она умерла. А теперь зажги сигарету его зажигалкой, которую он ждет обратно, но не отдавай, пока он не попросит. Прикури сигарету и затянись. Вот так, а теперь еще раз. Затягивайся глубоко, пока сердце не умерит свой стук так, что можно будет не торопясь считать в груди его удары. Вот так. А теперь возьми сигарету и прожги ему голову. Ткни так, чтоб прожгло до задней страницы; жги, пока не вспыхнет яркий, бойкий язычок огня, и тогда брось эту газету на кровать.
– Ким! Что там, черт возьми, происходит?
Прожги себе путь сквозь стук того белого за дверью, через его крики, вопли, баханье и наконец вышибание неподатливой двери. А сама не трогайся с места. Вон как весело потрескивают подушки, пошипывают шелковые простыни, посмеиваются полиэстеровые шторы; смотри, как буйно, словно из-под вздувшейся юбки, вырывается пламя и обнажается визжащее окно…
Прожги себе благополучный путь к исходу. Единственный путь вперед – это насквозь.
Барри Дифлорио
Только что в Иране состоялся взрыв дерьма. Рвануло вообще-то еще в январе, но последствия доходят до нас только сейчас. Дерьмо подрывается по всему миру. «Хаос и разброд, разброд и хаос», – повторяю я из раза в раз, как будто они друг с другом чем-то связаны: Содом и Гоморра, Гоморра и Содом. Все эти семейные снимки путешествуют в моем саквояже – не в кейсе; из кейса эту папку нужно вынимать и отдавать Сэлли на уничтожение, но можно сначала сделать несколько снимков? Бог ты мой – мне кажется, я подцепил что-то вроде лихорадки Никсона. С таким жаром внушаю людям, что жизнь, язви ее, не бондиана, что временами упускаю из виду: как бы не так. Именно бондиана, да еще какая. Чего мне временами реально хочется, так это сесть в кресло, снять туфли и носки и пораскинуть, где дерьмо рванет в следующий раз. Тем временем оно, но только совсем иного рода, рвануло, на хрен, в Югославии. А парня из НАТО оно застигло врасплох. Глава, блин, ЦРУ, а вот не знал. Даже не догадывался.
Линдон Вольфсбрикер. Имя, над которым битый час ломает голову поколение родителей: что это за фигура такая и что ей на посту предшествовало? Вольфсбрикер. В самом деле, звучит как стереотип, который тянет озаглавить фетишистом наци. А между тем Вольфсбрикер – это посол США в Югославии. Не спрашивайте меня, как он заполучил этот пост, но посольская должность как таковая всегда некоторым образом проходит по линии Конторы. Как бы изнутри. Согласно директиве особого отдела, разосланной резидентам по всему миру, все крупные операции держатся в секрете от любых послов. Первой моей мыслью было: нате вам. В смысле, это действительно разумно. Ведь кое-кто из послов получает назначение только из-за того, что ему благоволит президент, а хорошее назначение на хорошее место, где ты можешь сделать себе имя – скажем, Кипр, – со временем может поднять тебя и до сенатора, губернатора или даже вице-президента. Кто-то, наоборот, получает назначение потому, что президент этого гада ненавидит всеми фибрами, а потому что может быть благоразумней, чем убрать негодяя с дороги и упечь его, скажем, в Советский Союз или вообще на край света, в какую-нибудь Папуа – Новую Гвинею? По-любому, амбициозный остолоп, озабоченный собственным возвеличиванием и карьерным ростом, не должен быть осведомлен вообще ни о чем, потому что более всего и прежде он – это заноза в заднице, и довольно крупная. Вот вам готовый портрет Вольфсбрикера – говнюка, погрязшего в телефонных разборках с адмиралом Танни насчет того, что от него-де удерживают информацию, в нарушение, между прочим, президентского указа семнадцатилетней давности. И вот Вольфсбрикер шлет адмиралу послание, что ЦРУ в Югославии объявляется не у дел вплоть до отмены этой директивы. И заявляет он это со всей серьезностью: никто не занимает ответственных должностей и не руководит никаким бизнесом ни в Белграде, ни вообще по Югославии. Господин посол, вы там, часом, не охренели?
Еще хуже то, что он распекал директора за вещи, в которых сам ни уха ни рыла. Я слышал, адмирал так рассвирепел, что расплескал себе по штанам горячий чай с лимоном. Пошли звонки по всему свету с дознаниями, кто что знает о директиве и от кого она вообще исходит. Разумеется, когда позвонили мне, я сказал, что в Конторе налицо передел сфер влияния между мистером Бушем и адмиралом Танни, а я просто выполняю приказы. Чьи? Нет, не Особого отдела, если вас интересует именно это. Я не творю политику, я обеспечиваю ее проведение. Забавно: в тот момент я был уверен, что продвижения по служебной лестнице мне не видать, а сама служба будет складываться так, что жена на нее будет лютовать куда больше, чем я сам. Но надо же, к семьдесят девятому году Ямайка отрадно изменилась, и теперь она уже не отхожее место, которым была. Во всяком случае, на сегодня. На следующей неделе мы летим в Аргентину, и Клэр впервые за годы выглядит счастливой. «Ну что, нам теперь налегать на испанский?» – говорит мой малыш, и только тут я вспоминаю, что мы три года не были в испаноязычной стране. Судя по числу звонков, которые она сделала в этом месяце исключительно на испанском языке, она, похоже, рассылает предупреждение всем своим стервозам-подругам, что орел скоро приземлится. Забавно, в какой растерянности пребывают те, кто злопыхал, перешептываясь о неприязни Клэр к этой стране и желании вновь оказаться в Вермонте: теперь ей насчет Вермонта как будто память отрезало. Интересно, понадобится ли моему преемнику это пресс-папье. Бог его знает, оно мне как бы и не нужно, но… почему бы и не взять. Я сегодня такой рассеянный. Черт возьми, о чем я таком думал?.. А, Вольфсбрикер. Югославия. Адмирал в приступе гнева. А что, Контора ведь действительно действовала в обход закона.
