Анатолий Ромов - Бесспорной версии нет. Условия договора. Совсем другая тень (Сборник)
— Кончай издеваться.
— Я не издеваюсь. Да и вообще, разговор окончен. Все — сделка состоялась.
Вглядываясь вперед, я обдумывал услышанное. Честно говоря, я не был готов к такой сумме.
— Что, я в самом деле могу сегодня же взять эти деньги?
— Не можешь, а должен. Вечером она уезжает.
— Как же это сделать?
— Очень просто. Я отвезу тебя домой. Оттуда на своей машине поедешь к Вере. Запомни адрес: Комсомольский проспект, шестьдесят четыре, квартира сто двенадцать. Шестой этаж, кода нет. Зайдешь, и она без звука отдаст бабки. Адрес запомнил? Или ты и раньше его знал?
— Нет, раньше не знал. Комсомольский, шестьдесят четыре, сто двенадцать?
— Правильно. Только перед тем, как подняться, позвони из автомата. Она ведь ночная птица. Мало ли, поднимешься, а она вдруг не одета.
— Ладно.
— Серега, если без меня не было бы продажи, без тебя не было бы нашей общей свободы.
— Какой еще свободы?
— Простой. От Вадима Павловича.
Я попытался вспомнить, кто же такой Вадим Павлович. Наконец выплыло: человек, пытавшийся «взять калым». Выдавил:
— А-а… от Вадима Павловича. Понял. Что, он теперь отпал?
— Пока не знаю. Во всяком случае, его просьбу мы выполнили. Ну, а там… Поживем — увидим.
Сашка замолчал, я тоже не лез в разговор. Мне нужно было для себя соединить никак пока несоединяемое. Допустим, я сегодня действительно получу эти пятнадцать тысяч. Получу за что? За картину? Или за услугу, которую оказал Вадиму Павловичу по Сашкиной просьбе? Бездарностью себя я не считаю. Но не считаю себя и гением. Обычный крепкий художник, только и всего. И знаю — тот портрет пятнадцать тысяч не стоит. Но я знаю и другое — ни у одного произведения искусства нет реальной рыночной цены. За картину платят столько, сколько хотят платить. Со мною же вообще особый случай: я умею рисовать, но профан во всем, что касается сбыта собственных произведений. Без Сашки я сейчас наверняка умирал бы с голода. И уж во всяком случае не имел бы того, что имею. Конечно, приятней было бы получить эти пятнадцать тысяч именно за картину. А не за услугу. Но если я получил их за услугу, пусть так и будет. Придумывать себе иллюзии я не собираюсь.
При въезде в Москву Сашка сбавил скорость:
— Серый, ты что? Есть проблемы?
— Да нет… Какие могут быть проблемы при таком гонораре.
— Браво. Ответ на пять с плюсом. Но запомни: если будут проблемы, я всегда выручу. Всегда, понял?
— Понял.
— Пустых слов у меня не было. В том числе и насчет неоплатного долга. Усмехнулся: — Ладно, закончили с комплиментами. Музыку включить? Новая кассета.
— Включи.
Сашка тронул кнопку, и оставшуюся часть пути я не без удовольствия слушал его новые записи.
Затормозил Сашка прямо у моей арки:
— Смотри, ничего не забудь. Созваниваемся?
— Созваниваемся. — Выйдя, я пригнулся: — Сань, спасибо.
— Перестань. Спасибо тебе. До звонка.
— До звонка.
Посмотрев вслед девятке, я прошел во двор. Здесь все выглядело неизменным. Моя шестерка стояла там же, где я ее оставил. Подумал: стоит ли заходить домой? Собственно, зачем? Писем я не жду, включенных электроприборов не оставлял. Глянул на свой балкон, сел в машину, бросил на заднее сиденье сумку. Повернул ключ, посмотрел на щиток — порядок: масло есть, бензина километров на сто. Но пока мне надо только на Комсомольский проспект.
От Сокольников до Комсомольского добирался ровно полчаса. Верин дом оказался одним из многих кирпичных гигантов, вытянувшихся вдоль Комсомольского проспекта. Остановив машину, посмотрел на часы — половина первого. Может, для Веры это и рано, но меня ее расписание не касается. Позвоню, а там видно будет.
Выйдя из машины, вошел в арку. Не без труда отыскал нужный подъезд, потом пришлось долго искать будку телефона-автомата. Наконец, набрав номер, услышал тихий женский голос:
— Слушаю.
— Вера, добрый день. Это Сергей Лотарев. Я не рано?
— А, Сережа! Доброе утро. Ничего. Вы где?
— Стою у вашего подъезда.
— По-моему, вы у меня не были?
— Не доводилось.
— Понятно. Подождите, сейчас соображу. — Судя по всему, Вера или еще в постели, или надевает халат. — Ладно, поднимайтесь. Квартиру вы знаете?
— Сто двенадцать? Шестой этаж?
— Правильно. Сереженька, долго принимать вас не смогу. У меня бедлам, я сегодня уезжаю. Вам откроет домработница, а я… Я выйду на минуту. Уж простите, ради бога. Хорошо?
— Вера, о чем вы. Саша меня предупредил. Я поднимусь и уйду.
— Спасибо. Поднимайтесь, жду.
На шестом этаже я позвонил в квартиру с табличкой «112». Дверь тут же открылась. Домработница — полная женщина в рабочем халате — улыбнулась:
— Да, да, Вера Николаевна предупредила. Вас как зовут-то?
— Сергей.
— Проходите, Сергей. Вон туда, в дальнюю комнату. Вера Николаевна ждет.
Вошел в квартиру. Обилием картин и старинных безделушек прихожая напоминала антикварную лавку. Мало чем отличалась от прихожей и дальняя комната. Я на секунду замер, заметив среди висящих на стенах картин свой натюрморт. Вставленный в дорогую раму натюрморт выглядел вполне прилично среди множества других самых что ни на есть разностильных работ. Тут же услышал Верин голос:
— Сережа, вы пришли? Подождите минутку.
Вышла Вера в красном роскошном халате, с лицом, намазанным кремом.
— Сереженька, простите, но мы свои люди. Вы ведь поймете?
— Вера, конечно.
— Саша говорил, что я взяла вашу роботу?
— Говорил.
— Узнали свой натюрморт?
— Конечно.
— Ладно, не буду дурить вам голову. Где же у меня деньги… А, вот здесь. — Подойдя к ореховому секретеру, Вера открыла ящичек. В нем были аккуратно уложены деньги — сотенные, полусотенные, двадцатипятирублевки. Не люблю эти счеты, но придется считать. У вас есть куда положить?
Я раскрыл сумку:
— Наверное, сюда?
— Давайте, мне все равно. — Морщась, Вера отсчитала пятнадцать тысяч. Подождала, пока я задерну молнию. Улыбнулась: — Мне так неудобно. Может, хотите кофе?
— Спасибо, Вера, все прекрасно. Пойду.
— Хорошо. Антонина вас выпустит. — Потрогала щеки. — Счастливо. Саше привет. Приеду, увидимся. До свидания?
— До свидания.
Спустившись и выйдя на улицу, я пошел не к машине, а снова к телефону-автомату. Опустил две копейки, набрал номер. После двух гудков трубку сняли, и я услышал настороженный голос Алены:
— Алло?
— Алена, привет. Это я. Я в Москве и недалеко от тебя. Выйдешь через пять минут?
— Конечно, — прозвучал ответ после некоторого молчания. — Через пять минут я выхожу.
Подъехал я минут через десять. Алена в открытом белом сарафане, который ей очень шел, уже стояла на краю тротуара. Усевшись со мной рядом, она хлопнула дверцей, сказала, не глядя:
— Знаешь, произошла странная вещь. Кажется, я впервые соскучилась. Причем соскучилась по-настоящему.
Я же подумал, что, может, и не соскучился по-настоящему, но страшно рад, что вижу Алену. Она подставила губы, и я осторожно поцеловал ее.
Зацепка
Рахманов посмотрел в окно. Подумал — уже двенадцать дня. Рейс на Сухуми в два тридцать. Значит, через час он должен быть в Домодедово. Саенко и Жильцов давно в Сухуми, они вылетели рано утром. Может, что-то и зацепят. А может, и нет. Только что прошел дождь, внизу виднеются лужи, асфальт закрывают желтые листья. Все, лето кончилось. Сегодня двадцатое сентября ровно месяц, как он принял дело. Они уже вылетали по подобным сигналам всей следственной группой, два раза, в Самарканд и Даугавпилс. И оба раза зря, потому что предположение ГУБХСС, что через торговую сеть идут те самые лезвия «Шик», оба раза оказывалось ложным. Так что гарантий, что именно сейчас, в Сухуми, они нападут на пропавшую партию «Шика», у следственной группы нет. И все же лететь в Сухуми надо.
Вообще же дело, которое он принял двадцатого августа, было возбуждено Смоленской райпрокуратурой Смоленской области намного раньше четырнадцатого июля. Ну а потом обычная история. Как только выясняется, что маломощной райпрокуратуре расследование не по зубам, дело тут же передают сюда, в республиканскую прокуратуру.
С момента убийства Дегтярева и угона трейлера прошло больше двух месяцев. И никаких серьезных результатов. Правда, у них есть два подозреваемых, Клюев и Шитиков. Но толку от обоих пока мало — оба, как скала, стоят на своей версии. О причастности к угону трейлера не хотят даже говорить, и не будут, пока прокуратура не припрет их к стенке уликами. Но какие могут быть улики, если за два месяца он, Рахманов, так и не нашел ответа на главный вопрос: куда исчез трейлер? Тот самый КамАЗ с прицепом № 66–15 МШ, выехавший утром девятого июля из Москвы с грузом — пятьюстами тысячами голландских бритвенных лезвий «Шик» — и бесследно пропавший?
