Анна Малышева - Лучше бы я осталась старой девой
– А ребенок?
– А что ребенок?
– Его заберешь?
– Конечно. Да, приведи, пожалуйста, Иссу. Пусть он попрощается. Они подружились.
– Но Ариф еще не видел сына! Леночка! Это дикость! Останься хотя бы на день!
– Нет… – Она деланно засмеялась. – У меня много дел. Я достаточно его ждала. Пусть прощается с ребенком при мне.
– Лена, это жестоко.
– Он обзаведется новым сыном.
– Да что ты говоришь?
– Мухамед, не зли меня. – Она улыбалась, как будто удачно пошутила. – Я сказала – пусть попрощаются, но при мне.
– Куда ты поедешь?
– На вокзал. В гостиницу.
– А деньги у тебя есть? Ариф приехал без денег, но обстоятельства… – Мухамед уклончиво развел руками. – Ему не повезло.
– Мухамед, я уже ничего от него не хочу. Немного денег есть. Спасибо тебе, что заплатил наш долг за квартиру. Этого я никогда не забуду. Пусть Ариф придет сюда.
Все это она говорила с ясным, спокойным лицом, глядя прямо в глаза. И Мухамед, встретив ее невинный и одновременно жесткий взгляд, повернулся и молча вышел.
Исса плакал, обнимая Сашку. Мальчик тоже корчил жалобные рожицы, чтобы не зареветь, но при этом не переставал поглядывать на мать. Вдруг он уперся руками в грудь своему приятелю, оттолкнул его и спросил мать:
– А папа? Папа здесь?
– Он сейчас придет попрощаться с тобой.
– А мы куда?
– Мы уезжаем.
– Что – совсем? С папой?
– Без папы. Где твой мячик? Что-то я его не вижу.
– Иссе подарил.
– Ну, ладно. Иссе можно.
В комнату вошел Ариф. Исса встал, что-то сказал, тот отмахнулся. Когда Исса вышел, Ариф обратился к жене:
– Ты меня опозорила.
– Это меня не волнует. Вот твой сын. Прощайся с ним.
– Ты пожалеешь.
– Угрожать не надо.
– Ты очень изменилась… – Ариф присел на корточки, протянул руки к ребенку: – Иди сюда.
Мальчик испуганно смотрел на него, потом вдруг бросился к матери, обнял ее колени и уже из-за этого прикрытия принялся рассматривать отца. Ариф так и сидел с протянутыми руками, пока не понял – мальчик к нему не подойдет.
– Что ты сказала ребенку?
– Ничего. Все, что случилось, случилось только по твоей вине.
– Лена, ты не должна отнимать у него отца!
– У него год не было отца, и он жив и здоров. Чего и тебе желаю.
– Ты дрянь!
– Мама! – испуганно крикнул Сашка.
Лена с негодованием посмотрела на мужа и процедила сквозь зубы:
– Еще пугать его будешь? Все, попрощались. Иди, тебя ждут.
Он медленно поднялся, сделал шаг к ней. Сашка закрыл глаза. Ариф остановился.
– Ладно. Уезжай. Не думал, что ты меня так встретишь. Если бы знал…
– Не пришел бы? – Она с трудом выносила его присутствие. – Конечно. Лучше было бы, если бы я умерла. Жена, которая тебя презирает, и ребенок, который тебя забыл – зачем тебе такая семья? Нами тоже можно было пожертвовать. Мне тебя так жаль!
Столько жертв – и зачем? Ну, ничего. Ты теперь не пропадешь. У тебя столько друзей! Почему же они все сидят в той комнате? Сколько их?
– Девять.
– Девять? – повторила она. – Ну, желаю тебе в этот раз не испугаться.
Он побелел – настолько, насколько это позволяла его темная кожа. Без голоса спросил:
– Значит, она тебе и это сказала?
– Кто? – Лена отвернулась и услышала, как он быстро вышел из комнаты.
«Дура! – выругала она себя. – Зачем так прямо! Их тут девять. Фатиха говорила – для ритуального убийства нужно девять свидетелей… Значит, сегодня Ариф будет посвящен. Но только без меня, уж пожалуйста, без меня! Надо уходить».
Она заторопилась. Сунула в сумку последнюю мелочь, подтянула на сыне штанишки, сказала:
– Идем.
Вышла с ребенком в коридор. Там столкнулась с Мухамедом. Тот сухо спросил:
– Подвезти?
– Нет, я возьму машину.
– Совсем забыл, – он сунул руку в карман и вытащил оттуда что-то блестящее, маленькое. Она посмотрела и лишилась дара речи. У него на ладони лежали те самые бабушкины часы, которые она когда-то оставила на той страшной квартире. Ошибиться было нельзя. Потертое тусклое золото, крохотные бриллиантики.
– Вот, – продолжал Мухамед, вкладывая часы в ее безвольную руку. – Ты когда-то их потеряла. Они нашлись. Один из моих гостей принес. Я хотел отдать их Арифу, чтобы он порадовал тебя, но вижу, что вы уже не помиритесь. А жаль.
– И мне жаль… – Она застегнула часы на запястье, посмотрела на них. – Стоят. Ну, конечно. Уже год прошел.
– Мне не хотелось бы, чтобы ты плохо о нас вспоминала, – Мухамед проводил ее до дверей, спросил: – Может, все-таки подвезти?
– Не стоит, – она уже стояла на лестничной площадке и с тревогой смотрела вслед Сашке, который сбегал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. – А насчет воспоминаний не переживай. Воспоминания у меня самые лучшие. Спасибо за часы.
И пошла вниз по лестнице, балансируя тяжелой сумкой, которая то и дело била ее по ногам.
– Я вас попрошу говорить по-русски, – предупредил Мухамеда следователь.
– Конечно, – тот, казалось, очень волновался. – Он ничего не признал?
– Утверждает, что не знает Фатиху.
– Дурак! Простите… – Мухамед сжал руки в кулаки, пояснил: – Мне так обидно за девушку!
– Вы уверены, что не ошибаетесь? Она действительно была его любовницей?
– Ну, если вы его в такой форме спрашивали, то он, конечно, ни в чем не признался, – вздохнул Мухамед. – У него своя гордость. И он не хочет позорить свою жену.
Когда в дверях показался Ибрагим, Мухамед весь поджался, резко повернулся к нему. Их взгляды встретились. Глаза Ибрагима ничего не выражали. Во взгляде Мухамеда был вопрос. Он подождал, когда разрешат говорить, и спросил:
– Почему ты отрицаешь, что знал Фатиху?
Ибрагим молчал.
– Как ты с ней поступил? – продолжал Мухамед. – Чего теперь стыдишься? Знаешь, что с ней случилось? Все было на моих глазах.
Ибрагим быстро сказал что-то по-арабски, следователь предупредил:
– Если не будете говорить по-русски, его отведут обратно.
– Он только сказал, что не хочет говорить с вами об этом, – перевел Мухамед.
– И все же придется. Так вы признаете, что знали эту девушку?
– Да, – мрачно ответил Ибрагим.
– Почему раньше молчали?
– Я не обязан это рассказывать. Это мое дело.
– Вот именно, ваше. – Следователь предложил Мухамеду сигарету, тот взял, но курить не стал – смотрел на Ибрагима, не отрываясь.
– При чем тут девушка? – спросил Ибрагим.
– Наконец-то вы разговорились. Ну будете теперь со мной говорить, или нужно, чтобы вас об этом просил соотечественник?
– Буду говорить.
– Тогда вы можете идти, – обратился следователь к Мухамеду. – Спасибо, что пришли.
– Вам спасибо, – тот положил незажженную сигарету на стол, в последний раз посмотрел на Ибрагима, посоветовал: – Рассказывай правду. Не позорь нас. Мы тебе прощали, пока ты у нас воровал. Но убийства тебе никто не простит. И Фатиху не простят.
С этими словами он вышел. Ибрагим проводил его отсутствующим взглядом, потом посмотрел на следователя:
– Спрашивайте.
– Ну, прогресс, – заметил тот. – Значит, девушку ты знал?
– Да.
– Как давно?
– Несколько лет.
– Какие у вас были отношения?
Молчание.
– Я тебя спрашиваю.
– Почему вы меня опять на «ты» называете?
– Хочешь, могу на «вы», – согласился следователь. – Только какая разница?
– А, как хотите… – устало проронил тот. – Хорошие были отношения.
– Она была твоей любовницей?
– Да.
– Как часто вы виделись?
– Очень редко.
– В Сирии встречались?
– Никогда.
– Почему?
– Сами знаете. У меня там семья, – с ненавистью ответил Ибрагим.
– Это я знаю. Она приехала в Москву ради тебя?
– Да.
– Вы условились, что встретитесь в Москве?
– Да.
– Когда вы встретились?
– Число не помню.
– А о чем говорили – помнишь?
– Нет.
– Вы обсуждали какие-то важные вещи, верно?
– Ну, да.
– О чем же вы говорили?
– О нас. – Ибрагим чуть зубами не заскрипел. – Хватит, может?
– Я только начал.
– А при чем тут девушка?
– При том, что я хочу знать, о чем вы договорились в первую свою встречу с ней и куда отправились вечером десятого июля.
– А… – протянул тот. – Ясно.
– А ясно, так рассказывай.
– Мне нужны были деньги. Я просил ее достать. Я тогда уже не работал, – монотонно заговорил Ибрагим. – Она не могла помочь. Тогда я решил достать денег сам. Пошел на склад, залез в окно, забрал деньги, а его убил.
– Ты мне что рассказываешь?
– Правду.
– Когда ты все это сделал? – в ужасе спросил следователь.
– А я не помню. У меня с числами плохо.
– День недели какой был? Какая неделя?
– Прошлая. А день, кажется, – среда.
– Среда? – Следователь даже не стал смотреть в бумаги. Он и так прекрасно помнил, что продавец на первом складе был убит пятого июля, в среду.
– Точно.
– И это сделал ты?
– Да.
– С ума ты меня сведешь. Почему молчал?
– А зачем говорить? Вы не спрашивали.
