Гарри Кемельман - В воскресенье рабби остался дома
Он вернулся к машине, раздумывая, куда ехать — в Линн или Глостер. Линн ближе, но долгая поездка вдоль берега по красивой дороге поможет хоть немного расслабиться.
Управляющий кегельбаном в Глостере не сообщил ничего необычного; все шло благополучно.
— Ты уверен, что все в порядке?
— В чем дело, мистер Пафф? Вам кажется, что я не справляюсь? Тогда…
— Да нет, все в порядке, Джим. Просто сегодня день такой, куда ни придешь — все кувырком…
— Понимаю, мистер Пафф. У вас все на сегодня?
— Сейчас в Линн, а потом домой. Я еще вчера объездил несколько мест.
— Хорошего уикэнда, мистер Пафф. И не переживайте так.
Когда он приехал в Линн, в кегельбане был только администратор, который попыхивал сигарой, облокотясь на стойку.
— Скучаешь, Генри?
— Перед самым ужином тут всегда скучно, мистер Пафф. Обычно вы приезжаете пораньше.
— Я заехал сначала в Глостер. Все хорошо? Пепельницы что-то полноваты…
— Минут пять-десять решил передохнуть. Примерно через полчаса здесь будет наплыв.
— А через час ты уходишь.
— Да, если Муз придет вовремя. Пока что каждый вечер на этой неделе он опаздывал. — Генри застыл, увидев подъехавшую машину, из которой вышли двое мужчин и направились к дверям. — Легавые, — шепнул он.
— Здесь? Чего им надо? В чем дело?
— Привет, мальчики, — обратился Генри к сыщикам. — Хотите пару раз бросить шары?
— Не сегодня, Генри. Мы хотим только осмотреть помещение.
Один из них решительно направился в маленькую пристройку, где были туалеты. Генри вышел из-за стойки, чтобы проследить за ним. Тот остановился перед дверью с надписью «Для женщин».
— Там кто-нибудь есть?
— Нет, но тебе туда нельзя, — разозлился Генри.
— Почему?
— Читать умеешь? Это дамский туалет.
— Ничего, я присяду по-ихнему. — Он открыл дверь и вошел внутрь.
Второй высыпал на пол одну из пепельниц и присел на корточки, чтобы изучить содержимое. Пафф подошел к нему.
— Послушайте, — сказал он. — Что тут происходит?
— Кто вы такой, мистер?
— Я — Мейер Пафф. Владелец заведения.
— Не отойдете ли в сторонку? Вы заслоняете мне свет. — Он поднялся и начал осматривать пепельницы у следующей дорожки. — Полицейские дела, — сказал он. — Мы получили информацию и проверяем ее. Вы здесь часто?
— Вообще-то… Ну, может, пару раз в неделю. Иногда только раз.
— Ты не заметил, что насорил, — сказал Генри. — Собираешься оставить этот мусор?
— Конечно, оставим его уборщице.
— Парни, а у вас есть ордер на обыск? — спросил Генри.
— Нет-нет, — сказал Пафф. — Не надо, Генри…
Полицейский удивленно посмотрел на администратора.
— А зачем нам ордер? Это общественное место, а моему напарнику нужно было в туалет.
— В дамский?
— Пожалуйста, Генри. — Пафф повернулся к полицейскому. — Послушайте, вы не могли бы сказать, что вы ищете?
— Мы ищем наркотики, мистер.
— Но почему здесь?
Второй полицейский присоединился к ним, покачав головой в ответ на вопросительный взгляд партнера.
— Мы получили информацию и проверяем ее. Ты не видел тут каких-нибудь шумных ребят? — спросил он у Генри.
— Эти маленькие ублюдки всегда шумят, — сердито сказал Генри. — Но это не дает вам никакого права являться сюда…
— Без ордера на обыск? Слушай, Бастер, когда мы придем сюда с ордером, мы тут все разберем на мелкие кусочки.
— Хорошо, офицер, не стоит волноваться, — сказал Пафф. — Мы всегда рады помочь полиции.
— Да? Так скажите об этом вашему человеку.
Дома миссис Пафф встретила его в дверях.
— Где ты был? Уже так поздно, что я начала волноваться. Иди быстро мыться. Обед полчаса как готов.
— Что-то сейчас не хочется, Лора. Я устал. Поем позже.
— Но мы же собирались в храм, Мейер. Сегодня пятница.
— Сегодня, пожалуй, я не пойду. Я устал.
— Да брось, Мейер, сядь, поешь чего-нибудь, и сразу все пройдет. А потом пойдем в храм, там ты расслабишься. Сегодня служба «Братства». Тебе она всегда нравилась.
Глава VII
Когда Тед Бреннерман широкими шагами направился к кафедре проповедника, конгрегация выжидающе притихла. У него была репутация пробивного малого и оригинала («Этот Бреннерман говорит, что вздумается, но всегда выходит сухим из воды»). Облокотившись на кафедру в манере, явно напоминающей рабби Смолла, он объявил:
— Добрый вечер, это ваш добрый рабби Бреннерман. — Раздался одобрительный смешок, и он продолжил: — Серьезно, люди, в моей жизни было много публичных выступлений, но впервые я должен произнести проповедь. Должен сказать, это отрезвляет.
Снова раздалось одобрительное хихиканье, поскольку среди членов «Братства» Бреннерман пользовался репутацией человека, который знает, как обращаться с бутылкой.
— И когда я узнал, что в соответствии с программой должен произнести проповедь, то спросил нашего рабби, не может ли он одолжить мне свою книгу проповедей. (Смех.) А он заявил, что у него такой нет и что он готовит свои проповеди сам. Тут я подумал про себя: я знаю, что подарить вам на ваш день рождения. (Смех.) Никто из присутствующих больше меня не ценит нашего рабби. Я считаю его одним из самых знающих и самых умных людей, которых когда-либо встречал. И он доказал это, когда решил прогулять эту службу. (Смех.)
Так вот, поскольку помощи от нашего рабби я не получил, то напрямую посоветовался с его боссом, с Моисеем. Всегда имей дело с начальством — вот мой девиз. Я достал семейную Библию и начал читать об Исходе. Я читал на английском, потому что под рукой не оказалось моих очков для иврита. (Смех.) Это было откровение. И это вовсе не каламбур. Все мы знаем историю об Исходе из Египта, десяти казнях и всем остальном еще со времени учебы в воскресной школе. Но когда читаешь Библию, действительно начинаешь понимать, какими придурками были фараон и египтяне. И недавние события на Ближнем Востоке[26] доказывают, что они не слишком поумнели за три тысячи лет. (Одобрительный смех.) Если не считать того, что тогда они хотели, чтобы мы остались, а теперь они хотят, чтобы мы ушли. Неужели не могут решить, наконец, чего они хотят? (Смех.)
Но когда я прочитал дальше, я обнаружил, что и наши люди были ненамного умнее. Полюбуйтесь: им только что преподнесли самую шикарную демонстрацию Господнего могущества, какую когда-либо представляли человечеству. Снова и снова Бог показывал, что относится к детям Израиля с особой благосклонностью. Он насылал на страну мух и саранчу, тьму и смерть, и в каждом случае израильтяне выходили невредимыми. Им нужно было более сильное доказательство? Он дал его: раздвинул воды Красного моря, чтобы дать им пройти. Как реагировали израильтяне? Должны бы были, кажется, смело пойти за Моисеем. Но нет, как только они обнаружили, что египтяне преследуют их, кое-кто — не все, конечно, уверен в этом, — начали наезжать на него. «Разве могил недостает в Египте, что взял ты нас умереть в пустыне?»… А остальным: «Ведь об этом мы говорили в Египте: оставь нас, и будем мы служить египтянам, ибо лучше нам работать на египтян, чем умереть в пустыне». Вы знаете, как ответил на это Бог. Когда египтяне подошли, Он вернул воды моря назад и потопил их войско.
Что, кончились жалобы? Кончились сомнения? Отнюдь. Это повторялось опять и опять. Всякий раз, когда ситуация не была на сто процентов кошерной[27], эта компания — а я уверен, что это все время была одна и та же компания, — начинала бузить. Так было, когда они пришли в Мару и вода оказалась горькой. Позже, когда стало не хватать еды, они тосковали о горшке с мясом в Египте. Тогда Бог послал им манну небесную. Потом, когда у них кончилась вода, они заподозрили, что Бог позволит им умереть от жажды. Вот тут-то Моисей и ударил по камню своим посохом и добыл воду. И, наконец, то же самое случилось снова, когда Моисей поднялся на гору, чтобы получить Скрижали Завета. Когда он вернулся не сразу, они были уверены, что их бросили, и заставили Аарона сделать для них изображение золотого тельца, чтобы они могли поклоняться ему.
Тон Бреннермана изменился, и конгрегация обратилась в слух.
— И вот Моисей дал им свод законов. Это не были законы ритуала и молитвы. Это были законы, по которым следовало жить, законы, необходимые для сохранения жизнеспособного общества. В те дни у них было примитивное общество, и для его существования они нуждались в довольно простых этических правилах: «Не убий», «Не укради», «Не лжесвидетельствуй». Все мы знаем, что не может существовать общество, где убийство, воровство и лжесвидетельство разрешены или оправданы. Оно бы тут же распалось. Эти законы были необходимы для общества того времени, чтобы сохраниться, вырасти и преуспеть. И не является ли наша религия по существу именно этим — сводом правил, по которым могут жить люди?
