Елена Миронова - В паутине южной ночи
Куропаткин был уверен, что Седов занимается частной практикой. Либо же он получил от своих клиентов столько денег, что работать ему уже не надо было. Но есть еще и третья версия. Седову могли угрожать, поэтому ему пришлось оставить работу.
Эта версия нравилась Куропаткину больше остальных. Потому что именно в ней можно было найти ключ к решению проблемы. В конце концов, убийца мог охотиться именно за Мариком Седовым. Но чтобы отвести от себя подозрения, убил еще двоих — на всякий случай. Так что стоит покопаться в прошлом Седова. Правда, этим будет заниматься не он, а земляки погибшего, по совместительству коллеги Куропаткина.
Он вытянул ноги и задумался. Эти убийства произошли одно за другим, что указывает на закономерность, нежели на совпадение. Интуиция подсказывала ему, что нужно обратить более пристальное внимание на Седова, которого убили самым последним. Надо еще раз сходить в «Янтарь», ведь не может быть, чтобы не было ни одного свидетеля. Впрочем, в случае с этими тремя трупами дело обстояло именно так. И всё же оставался один номер, тридцать седьмой, по соседству с тридцать шестым номером, в котором проживал Седов, где отдыхающих Куропаткин не застал ни утром, ни вечером. Видимо, люди с раннего утра загорали на пляже, а вечером отдыхали в кафе. Он решил, что надо будет пойти к ним сегодня, в обеденное время. Или лучше отправить Булыгина, чтобы тот узнал, когда они бывают в санатории и когда смогут поговорить с Куропаткиным. Потому что опрос свидетелей Куропаткин пока что не мог доверить стажеру, несмотря на его хватку и сообразительность.
Этим же вечером Куропаткин встретился с Валерием Житиным, армейским другом Фомина, из-за которого тот и поехал на Черное море, а не на Азовское. Житин плакал, не стесняясь слез, и рассказывал факты из их с убитым Фоминым службы в погранвойсках. Куропаткин проверил — Валерий Житин только что сошел с поезда, и тому было подтверждение: не только билет, оставшийся у Житина, но и свидетельство проводницы, запомнившей Житина из-за его пристрастия к чаю, который тот постоянно требовал у нерадивой служащей. На глазах распалась еще одна версия, которую Куропаткин строил на армейском дружке Фомина.
— Так вы не знаете, кто мог совершить покушение на вас? — вопросил Куропаткин.
— Понятия не имею, — вздохнул Денис. — Я здесь никого не знаю, никому неприятностей не доставлял, ни с кем не ссорился, не участвовал, не привлекался…
Он вдруг вспомнил ту красотку в умопомрачительном платье, которую он вчера ночью привел в номер. На секунду ему захотелось рассказать о ней уставшему, бледному следователю, но он тут же передумал. Эта женщина к делу не относится. Смешно предполагать, что это она таким вот изощренным способом мстит ему за несостоявшуюся ночь. Или, вернее, за его мужскую несостоятельность, сопряженную с многодневным пьянством.
— Как долго вы здесь находитесь? — спросил следователь. — Я спрашиваю, чтобы понять, может быть, вам только кажется, что вы никому не доставили неприятностей, может, вы что-то упустили, — разъяснил следователь.
— Завтра будет пятый день, как я здесь, — поник Денис. — За все это время я общался только с Джен Эйр, — вырвалось у него, — у меня с ней была небольшая стычка, но глупо думать, что она…
— Джен Эйр? — изумился следователь.
— Ну, это горничная, — засмеялся Корнилов. — Это я ее так прозвал. У нее, знаете ли, такой чепец…
Он уже жалел, что пошел в милицию. Жалел, что сидит напротив этого равнодушного человека, который, пожалуй, даже младше его" o, и рассказывает ему про Джен Эйр. А вместо этого мог бы купаться в море, ведь очень скоро он уже поедет домой, а за все время он так и не удосужился позагорать и искупаться. Видимо, капитан Куропаткин это тоже заметил: и неестественную для курортника бледность Дениса, и его одутловатость, и красные глаза. И стойкий, невыветриваемый запах перегара.
— Что, подозрительный тип, да? — подмигнул Денис капитану.
— Не подозрительный, просто странный, — ответил Куропаткин.
Денис пожал плечами. А что тут странного? У него погибла жена, его рыжеволосая красавица. Он наше;) утешение в алкоголе и находил его все это время. А вчера решил найти утешение в женских объятиях. И не нашел. Потому что уснул раньше, чем попал в эти самые объятия Впрочем, неизвестно, попал бы он в них, даже если бы не уснул. Может, он выгнал бы эту женщину, потому что заниматься любовью с кем-то сейчас казалось ему кощунством. Хотя кто говорит о любви? Это мог быть просто секс… Но беда в том, что и секса Денису не хотелось. О чем вообще может идти речь, о каком сексе, если его жена покоится на кладбище?
Просто Денпс подумал, что он сможет отвлечься, если останется с той женщиной на ночь. Он ошибся. Хотя как он может это утверждать, если так и не остался с ней ночью? Задумавшись, он не сразу услышал слова капитана.
— Что? Воды? О, было бы прекрасно! Он с жадностью выпил два стакана прохладной воды, не имеющей ни вкуса, ни запаха, и постарался привести мысли в порядок. Но те не слушались, разбредались по лабиринтам мозжечка, прятались в самых укромных уголках и не желали сотрудничать со следователем Куропаткиным. Денису вдруг пришло в голову, что представитель правоохранительных органов не должен иметь такую несерьезную фамилию.
Хотя какое дело ему до чужой фамилии? У Эммы была красивая фамилия — Элен-эерг. Необычная, Хотя что необычного, ведь она была наполовину немкой! Родители Эммы встретились во время войны. Мать, Надежда, была совсем юной, ей шел шестнадцатый год. А Курту только исполнилось семнадцать. В 1943 году немцы призывали даже таких сопливых мальчишек, использовав лимит взрослых мужчин. Впрочем, в сорок пятом воевать за Германию шли уже и пятнадцатилетние.
Курт встретил Надю у колодца, из которого все местные носили воду. Он помог ей донести два ведра до дома и с тех пор постоянно караулил ее именно там, у колодца. Молоденький голубоглазый блондин зацепил сердце русской красавицы, и она позволяла ему носить ведра с водой и брала тушенку и шоколад, которым он одаривал русскую девушку.
Они общались с помощью разговорников: Курт — с помощью немецко-русского, а Надя — русско-немецкого, который он собственноручно дал ей. В то время всем частям пехоты выдавали словари, чтобы немцы знали не только «курка», «млеко», «яйки», «давай», а могли провести более-менее квалифицированный допрос военнопленных.
Перед отходом своей части Курт принес Наде бумажку со своим адресом. Он сказал, что после войны хочет поступить в институт, стать строителем и жениться на ней. Не против ли она? Она была не против…
Прошло почти два года, война закончилась. Надя, созревшая семнадцатилетняя девица, написала Курту письмо в Дрезден. Не получив ответа через четыре месяца, она решила написать снова. После пятого ее письма ей пришел отрет из Дрездена от матери Курта Эленберга. На немецком языке было написано, что Курт в СССР, попал в лагерь для военнопленных, а потом его отправили в Москву, на восстановление народного хозяйства. Как через много лет узнал Денис, Курт строил жилые дома в районе нынешнего метро «Текстильщики». Это и был его строительный институт.
Надя замуж не вышла, не могла забыть Курта. А в 1953 году, когда она была уже взрослой двадцатипятилетней женщиной, ей пришло вдруг письмо из Дрездена.
Это был Курт. Он уже отлично изъяснялся по-русски. Через семь месяцев оживленной переписки Надя приехала к нему, да так и осталась в Германии.
Жили они с Куртом и его матерью, и все было бы отлично, кабы не одно «но». У молодых не было детей, Курт во время плена сильно простудился и долго болел, и его дальнейшая жизнь в СССР тоже не была сахарной.
Надя вместе с ним бегала по врачам, поила его отваром трав, микстурами, кормила пилюлями и яйцами молодых бычков.
Только в семидесятом году, когда ей самой было уже сорок три, она наконец забеременела. Родилась Эмма, красивая и рыжая, в Мать, девочка. А еще через четыре года родился Борис, полная противоположность красавице Эмме, хотя тоже — рыжий.
Эленберги были счастливы. Только вот Курт долго не протянул. Борису не было и семи лет, как отец умер. Сказалась война. А через шесть лет отдала богу душу и Надежда. Ей тяжело пришлось без мужа, и держалась она лишь потому, что надо было вырастить детей. Эмма закончила школу на тот момент, и Надежда была спокойна. Она знала, что дочь поможет непутевому сыночку и сама не даст себя в обиду. Так и случилось. Эмма не дала пропасть ни себе, ни Борису. А Денис уберечь ее не смог, как этб ни больно осознавать. Или даже — не захотел.
Он вдруг понял, как глупо то, что он сидит в кабинете у следователя и жалуется ему на то, что кто-то пытался его убить. Зачем все это? Зачем ему жить, если Эммы нет? Зачем он пошел в милицию и рассказал то, что случилось час назад? Для чего ему надо, чтобы этот капитан Куропаткин допрашивал его, совал нос в его жизнь и пытался дознаться, что же это было — покушение на его жизнь или несчастный случай? Почему Денис, даже не подумав, помчался в милицию, если еще вчера он хотел умереть? Да что там вчера, он каждый день хотел умереть. А как только такая возможность ему представилась, он вдруг струсил? Бросился в кусты? Вернее, не в кусты, а за помощью к сочинской милиции, рабочий день которой был уже окончен, и удивительно, как это следователь оказался на месте.
