Елена Миронова - В паутине южной ночи
Ее не волновало, что кто-то ее увидит. Разве смогут доказать, что это именно она убила его? Она никогда не оставляет следов, так чего же беспокоиться!
Отпуск Лики подходил к концу. Она в общем-то сделала все, что было запланировано ею ранее, но все же ей казалось, что она могла бы сделать и больше.
Пришла пора возвращаться домой. Тем более что Лика устроилась на новую работу с отсрочкой выхода на нее. Она — профессиональный секретарь-референт. Работает по, своей специальности уже несколько лет. И, конечно же, отлично справляется со своими обязанностями. Именно этот факт и заставлял ее совершенствоваться, повышать квалификацию, а заодно искать фирмы, способные заплатить ей еще больше. В результате к своим тридцати трем годам Лика имела отличную репутацию, зарплату в полторы тысячи долларов и статус незамужней женщины.
Лика не собиралась выходить замуж. Ей это было не интересно и вовсе не нужно, и она не желала впускать в свою уютную квартирку мужскую особь со всякими проблемами, претензиями и вонючими носками. Отчего-то всегда, когда она думала о врзможности завести мужа, она представляла себе именно вонючие носки. Морщила нос и в очередной раз убеждалась, что собственные спокойствие и гармония стоят одиночества. Если она захочет, то может обзавестись ребенком — слава богу, сейчас у нее для этого есть все условия, а наше общество перестало смотреть на одиноких мамаш как на неполноценных.
Но Лика ребенка не хотела. Во всяком случае, пока. Пока она не была готова к такому самопожертвованию. И ее вполне устраивала ее жизнь. Вернее, устраивала бы полностью, если бы не кое-что… Лика от этого никак не могла избавиться. И, скорее всего, уже никогда не сможет. И только это «кое-что» мешало ей наслаждаться жизнью.
Борис плакал, некрасиво размазывая слезы по некрасивому лицу. Мишаня сочувственно подал ему платок, но Борис не притронулся к нему. Он не хотел брать Мишаниного платка, не хотел дотрагиваться до руки этого убийцы! И почему именно он, эта сволочь, этот подонок принес ему ужасную весть? В старину гонцов, появившихся с плохими вестями, убивали. А что, если Борис сейчас убьет Мишаню? Правда, у него нет ни ножа, ни пистолета, ни даже палки, которой он мог бы бить этого мерзавца, рока у того не выступит кровь на выпуклом лбу, пока он не станет молить о пощаде, пока его пульс не остановится…
Борис знал, что отсутствием предметов, которыми можно убить, он оправдывает собственную несостоятельность. Убить можно и не вооружаясь. Можно прыгнуть на этого борова, зубами впиться в толстую шею, прокусить сонную артерию, испачкаться в чужой крови и совершить сладостный акт возмездия. Но он также знал, что ничего подобного не совершит. Что будет продолжать плакать, жалобно размазывая слезы, и мечтать о том, чтобы Мишаня и вся его банда сдохли одновременно. Чтобы попали в гущу теракта и погибли все, разом! Чтобы машина, в которой они ехали, взорвалась…
Мысли о машине снова напомнили ему о сестре, которая умерла так страшно и так нелепо.
— Прими мои соболезнования, — с трудом выговорив последнее слово, сказал Мишаня, не выпуская изо рта зубочистки. Этот урод постоянно ковырялся в зубах, и зубочистка была словно его визитной карточкой.
Его соболезнования совершенно были не нужны Борису, так же, как и он сам. Эмма погибла. Погибла ли? Ее убили! Эти скоты, во главе с Мишаней, убили ее, чтобы Борису было легче взять четыреста тысяч долларов. Они же не могли не понимать, что, даже если Эмма согласится вернуть долг за брата, то может не согласиться ее муж! А Денис не слишком-то жаловал своего шурина. Ведь так, кажется, называют брата жены? Денис считал его ничтожеством и выдал ему на автосервис лишь пятьдесят тысяч долларов, решив, что большего тот не заслуживает. И был прав. Борис и есть ничтожество, он так чувствует и так ведет себя, в полном соответствии с этим определением. И будет продолжать вести себя так же и дальше. Потому что он — трус и ничтожество.
— Ладно, я пошел, — Мишаня тяжело поднялся, перекинул зубочистку на другую сторону мясистого рта и направился к выходу.
Он тоже знает, что Борис — ничтожество. Именно поэтому он и его банда и ссудили ему деньги, зная, что такая дохлая рыба с крючка не сорвется. И что же делать? Идти у них на поводу? А что, впрочем, ему еще остается! Он не хотел доставлять неприятностей сестре и прямо заявил об этом Мишане. И он все сделал за него. Он сделал так, что сестре теперь все равно. Они убили ее, эти ублюдки!
Борис плакал, бессильно стуча кулаками по столу. Он знал о тебе все, жалкий маленьким человечишка, и от этого ему было еще хуже. Он знал, что, даже если он будет утешать себя тем, что после всего убьет Мишаню, он не сможет это сделать. Не сможет убить убийцу родной любимой сестры. Кишка тонка. И Мишаня со своими дружками тоже это знают. Иначе не стали бы трогать Эмму. Они сделали свой ход, сложный и хитрый, не побоялись пойти на убийство, хоть бывший одноклассник и отрицал это. Но все же Борис не верил ему. Эмма была убита, это уж точно. Потому что как могла быть неисправна проводка в «Вольво» и как мог протекать топливный насос, когда его ребята, ребята из автосервиса, тщательно следили за машиной Эммы? Борис радовался, что хоть эту малость он может делать для сестры! Она регулярно пригоняла машину в его автосервис и в последний раз была у него не далее чем две недели назад. И, естественно, тогда провели диагностику автомобиля.
Мишаня договорился с кем-то из парней, и… Борис похолодел. Значит, кто-то из автомехаников повредил топливный насос. Намеренно. Выходит, виноват не только Мишаня. Он выступил заказчиком, а исполнитель… Кто?
Борис обхватил рыжую голову руками. Эмма уже на небесах. Она бы не хотела видеть его таким расклеившимся. И не хотела бы, чтобы он мстил. Не потому, что была такая добрая и всепрощающая, а потому, что боялась за брата. Ведь если Борис решится на убийство, то из-за своей неуклюжести и неловкости не сможет довести дело до конца. И тогда уже могут убить и его.
Но как же дальше жить Борису после того, что произошло с сестрой? И после того, ЧТО он должен будет сделать? Мишаня поставил его в четкие рамки и условия. Он проговорил все тщательно и медленно, чтобы это втемяшилось в голову Бориса. Он должен все сделать, иначе станет трупом. Кому от этого будет легче, если Эмма уже мертва? Хотя, с другой стороны, никто по нему и не заплачет. Тогда зачем же ему так хочется остаться в живых? Ответ пришел сам собой: чтобы отомстить. В рыжей голове звенели колокольчики, которые нежно пели на немецком языке: «Месть, о как сладка ты, месть…»
И пожалуй, впервые за этот жуткий день Борис подумал, что вполне может отомстить за сестру. Ему ведь будет нечего терять. Но сначала нужно сделать то, что приказал Мишаня. Чтобы по его следам не бежали шестерки бандита. А уж потом, когда все будет сделано, Борис спокойно выследит и уничтожит того, кто испортил машину сестры. А затем он доберется до самого Мишани и избавит мир от его присутствия.
И только после всего этого Борис Эленберг сможет жить спокойно. Если захочет, конечно. Если захочет жить вообще.
Она потянулась, игриво устраиваясь на полу. Кровать — это так банально! Куда лучше соблазнить этого потного мужика с бегающими глазками не на обычной постели, а на ковре не первой свежести. Впрочем, мужик тоже был далеко не первой свежести, такой же потрепанный и потертый, как и коврик. Но какое ей дело до изношенности и того и другого?
Женщина медленно поднимала платье вверх, обнажая тонкие щиколотки, икры колени…
Мужчина как-то взвизгнул, не сводя глаз с ee рук, подтягивающих узкое платье все выше и выше, и стал расстегивать пеструю гавайскую рубаху.
И почему все они, эти самцы после сорока лет, так любят гавайские рубахи? Они напоминают им о молодости? Заставляют чувствовать себя яркими, бодрыми петушками?
Забавно, как меняются их глаза, когда она проделывает такие штучки из своего арсенала обольстительницы. Взгляд подергивается какой-то поволокой, становится влажным и как будто пьяным. Мужики не соображают, что делают, бросаются на нее и сгорают в ее огне… Подумать только, что творит похоть с солидными главами семейств!
Поэты придумали другое название похожи — страсть. Но только страсть — та же самая похоть. Мужчины пытаются придумать оправдание своей животной похоти, поэтому и нарвали ее другим словом, более красивым и действительно оправдывающим все на свете. «Ушел от жены и детей? А что вы хотите — это страсть!» «Бросила институт, не доучившись один год, потому что забеременела? Это страсть, господа!»
Ей стало смешно. Мужчина, выпячивая грудь и, наоборот, втягивая в себя животик, навалился на нее сверху. От него пахло потом и дорогой туалетной водой. Подумать только, как самоуверенны самцы! С чего он взял, что такая женщина, как она, вдруг обратит на него, внимание, что тут же пойдет в его номер и, чтобы поднять его тонус, даже станет соблазнять его? Как он решился на то, чтобы заговорить с ней, навязчиво звать в кафе, угощать холодным лимонадом, а потом так же настойчиво приглашать в свой номер? Якобы сыграть партию в нарды, о которых они говорили в кафе, глядя, как ловко режутся местные в интеллектуальную игру. Она была уверена, что он даже не знает правил игры. Правил игры в нарды, имеется в виду. Потому что правил ЕЕ игры он не знал абсолютно точно. Иначе не стал бы настаивать на том, чтобы она непременно заглянула к нему на партию в нарды. Она сопротивлялась как могла. Но в результате он победил. То есть проиграл. Победил — потому что она все же пошла. Проиграл — потому что его жизнь закончена.
