Елена Миронова - В паутине южной ночи
Там стоял маленького роста мужчина в темном костюме с карточкой «Администратор».
— Входите, — предложил подобревший после пива Денис.
Он вспомнил, что не покупал местного пива и не ставил его в холодильник, ему бы и в голову это не могло прийти. Значит, администрация санатория постаралась. Может быть, даже этот низкорослый мужичок, который, уверенно прошагал внутрь.
— Я приношу вам свои извинения, — начал он, — понимаете, Татьяна работает у нас недавно, она еще не привыкла к нашим порядкам и часто путается…
— Татьяна — это та, в чепчике? — уточнил Денис.
— Да-да, — сконфузился администратор. — Прошу вас простить ее… Чтобы компенсировать вам моральный ущерб, администрация санатория продлевает ваш отдых еще на сутки, естественно, за наш счет, — пропел мальчик с пальчик. То есть не мальчик с пальчик, а скорее мужичок с ноготок.
— Спасибо, — восхитился Денис. Настроение улучшилось. Может, не так все и плохо? Может, сервис на самом деле становится лучше?
Администратор пожал Денису руку и вежливо удалился. А через десять минут другая горничная, молоденькая и хорошенькая, своим стуком вытащила Дениса из ванны и, стараясь не глядеть на голый торс, обвязанный полотенцем ниже пояса, протянула ему поднос, на котором стояло металлическое ведерко, а оттуда выглядывала бутылка шампанского «Абрау-Дюрсо».
— Слушай, а этот ваш администратор, он не того? — поинтересовался он у девушки.
— Чего — того? — не поняла она.
— Ну, не принадлежит ли он к сексуальным меньшинствам?
Девица покраснела, глупо хихикнула и, вручив Денису ведерко с шампанским во льду, схватила поднос и убежала.
Да, сервис все же хромал, хотя стремление администратора к европейским гостиничным стандартам было похвальным.
Борис с ужасом смотрел на свои руки. Они тряслись. Тряслись, как у маразматичного старика, как у пьянчужки, как у больного человека. Впрочем, он и так болен. Разве нет? Разве страх — это не болезнь? Хотя нет, не болезнь. От болезни можно вылечиться, пить таблетки, соблюдать диету и ходить на прием к врачу. А от страха избавиться невозможно. Он всегда с тобой. Болезнь разъедает тело, а страх — душу. И еще неизвестно, что страшнее.
— Лучше бы я умер, — забормотал Борис и уронил рыжую кудрявую голову на покрытые рыжеватым пушком руки.
Пару лет назад он умудрился подцепить сложную болезнь с таким же сложным названием. Но он очень хотел выздороветь и сумел сделать это. Но, как оказалось, напрасно он это сделал. Он вообще напрасно жил. Его жизнь оказалась никому не нужной, никчемной и невостребованной. Он не совершил научного открытия, не полетел в космос, даже не стал почетным донором. Он ничего не сделал, ради чего можно было бы цепляться за жизнь. Он — пустышка, серрсть, ничтожество. И его мелкая душонка жалобно стонет и корчится от страха. Если он ничтожество, то почему же он не хочет избавиться от этого мира и избавить мир от себя?
Ответ нашелся быстро. Именно поэтому и не хочет, что он ничтожество. Потому что боится. Боится умирать. Он хочет, чтобы его жалкая жизнь продолжалась, он всеми силами цепляется за свое никчемное существование, хотя понимает, что смешон и неприятен сам себе и окружающим.
Но, как бы там ни было, у него нет времени на препирательства с самим собой. Он трус и на одном этом основании согласится на то, что от него требуют. Четыреста тысяч долларов!.. Триста тысяч он брал у них под договор у нотариуса ровно восемь месяцев назад. А сто тысяч — это проценты.
Но он не собрал столько и не мог собрать, его дело, автосервис, лишь начало становиться на ноги, как кто-то подставил ему ножку. Даже не ножку, ножищу…
Кто-то — это конкуренты, в этом Борис был уверен. Но что же делать с деньгами и с Мишаней? Отдавать, конечно, что же еще. Но как? Вот в чем вопрос. Именно этот вопрос не давал ему покоя, не давал Борису спать, не давал ему жить. А ведь он думал, что жизнь — налаживается! Что Мишаня, одноклассник, которого он неожиданно встретил в Москве, оказался на его дороге не случайно. Что небесам было так угодно, чтобы он, Борис, невзрачный рыжик, наконец-то смог стать кем-то. И Борис попытался это сделать. Попытался забыть, что всю жизнь ему не везет, с самого рождения, что все у него валится из рук, что ни одного дела он так и не довел до конца и что мама говорила, что его сглазили. Еще во младенчестве. Только кому надо было это делать? Обычно наводят порчу на того, кому завидуют. А разве можно завидовать младенцу?
Он ведь немощный, зависимый и к тому же пока еще ничего не успел добиться в жизни! Так зачем же завидовать младенцу? Это можно делать только в одном случае: если малыш красивый, а собственный ребенок того, кто завидует, гораздо менее приятен внешне. Но Борис был отнюдь не красавец. Рыжий, маленький, невзрачный, с россыпью золотистых веснушек по всему лицу, с блеклыми, словно застиранными голубыми глазами, он и в детстве был таким же бесцветным, как застиранная пеленка. Куда логичнее было бы завидовать его сестре. Вот кто красавица, так это она. Но у нее все отлично, ее жизнь великолепно сложилась. Она добилась всего, чего хотела. И делает только то, что ей нравится. Она не открывала автосервис, который через восемь месяцев его существования конкуренты спалили дотла. Она не брала взаймы у бандитов, и ей не надо напряженно думать, как же теперь вернуть эти деньги. Мишаня, правда, сказал, что насчёт денег ему нужно обратиться как раз к сестре. У нее есть эти деньги, и она может выручить брата. На что Борис сказал Мишане, что ни при каких обстоятельствах он не станет причинять неприятности единственному близкому существу, которое у него осталось после смерти родителей. А Мишаня сказал, что в таком случае его ребята причинят неприятности самому Борису. И неприятности эти будут гораздо крупнее, чем те, которые Борис мог бы причинить своей сестре. Во всяком случае, Борис останется жив, если добудет эти четыреста тысяч в течение месяца, добавил Мишаня.
Борис сначала отказался напрочь, глухо сообщил бывшему однокласснику, что не станет у сестры снова просить денег. Ведь он только и делает, что берет у нее деньги. Она уже вложила большую сумму в этот автосервис, и, по-хорошему, Борис должен ей деньги точно так же, как и самому Мишане. Мишаня же пожал плечами и повторил, что сроку дает месяц.
— Ты понимаешь, — он обнял Бориса за тощие плечи, — если бы это я дал тебе денег, то ждал бы сколько угодно. Но это пацаны, а я за тебя поручился, в натуре…
Вот это «в натуре» и добило Бориса. Он закрыл дверь за Мишкой и задумался. Неужели ему придется и вправду обращаться к сестре? После всех неприятностей, которые он ей доставил, опять просить ее об одолжении? Одолжении суммой в четыреста тысяч долларов…
* * *
Куропаткин нервно затянулся. Он все время пытался бросить курить, но при нынешних убийствах это просто невозможно. Как же так получилось, что их тихое курортное местечко превратилось в настоящую бойню! Это был уже третий труп. Третий труп за недели'. Не слишком ли много?
Все убитые никак не связаны друг с другом, отдыхали без своих семей и были не старше пятидесяти лет. Один умер от сильного удара в висок тяжелой пепельницей, стоявшей у него в люксе, второй был задушен при помощи подушки. А третий… третий был убит ножом в сердце. Такой вот милый коктейль. И при этом никаких следов, никаких свидетелей. Это же курорт, сюда люди приезжают, чтобы отдыхать, а не следить за другими отдыхающими!
Почему-то Куропаткину казалось, что этими трупами в местных санаториях и гостиницах дело не ограничится. И он оказался прав. Правда, пока что об этом он и сам не знал.
Зато знал то, что жена в этот раз не согласится подождать, пока он наконец распутает этот клубок убийств, и уедет в гости к матери, в прохладный Питер, вдвоем с сыном. А Куропаткин останется в душном Сочи, станет приходить домой поздно вечером, уставший и бледный, несмотря на беспощадное солнце. И дома его будут встречать пыль, пустой холодильник и нестерпимая тоска по той жизни, которой у него никогда не будет.
Денис готовился к отъезду. Морально. Четыре дня на море пролетели… Результатом этого так называемого отдыха были густая щетина на щеках Дениса, мешки под глазами, отечность лица и стойкий запах перегара. Все эти дни он пил. И не четыре дня, которые он провел здесь, а гораздо больше. Он пил со дня смерти жены. Но тогда приходилось сдерживать себя. А здесь, где его никто не знает, он накачивался спиртным под завязку, так, что с трудом добирался до своего номера.
Спрашивается, ради чего только приехал на море? С таким же успехом он мог запереться в своей квартире и пить там. Заказывать продукты и, главное, алкоголь по телефону. Смотреть телевизор или глазеть в потолок.
Но он не мог оставаться в своей квартире после того, что произошло. Правда, это произошло не в квартире, но все равно оставаться там, где еще витал ЕЕ запах, где повсюду лежали ее вещи, ее книги, ее антикварные безделушки… Вернее, то, что осталось от ее любимых антикварных безделушек.
