Маргарет Форд - Уик-энд
- Я испытаю облегчение.
Это было правдой. Какое ощущение свободы его ждет! Один китайский философ сказал, что отсутствие желаний дает человеку внутренний покой. Рик был готов подписаться под этими словами. Иногда он мечтал о старости.
- Лжец! Когда твое лицо одряхлеет, с тобой случится нервный срыв.
Да, он знал, что скоро превратится в пожилого человека. У него уже не было прежней энергии. Он не мог долго играть в гольф. Кожа на подбородке постепенно провисала. Он радовался этому. Морин не поверила бы ему. Он хотел бы сникнуть, потускнеть. В то же время его раздражали её нападки и то, как она выискивала в его лице признаки старения; она напоминала ему стервятника, ждущего его смерти.
- Если бы ты хоть немного меня любила, эти ссоры могли бы иметь смысл, - заметил он. - Но ты затеваешь их лишь потому, что хочешь наказать меня за свои личные неудачи. Твои обвинения на самом деле никак не связаны с ревностью.
- Я действительно тебя любила, Рик, - произнесла она с наигранной искренностью в голосе.
- О, Господи, - сказал он, - я был заменой всех концертных сцен Америки. Именно так. Не понимаю, почему я не проанализировал тогда ситуацию более тщательно.
(Он был тронут её зависимостью от него, к тому же она была весьма сексапильна. Тогда она была совсем другой. Он узнал крик тысячи пациентов, описывавших свои любовные романы и ранние браки. Тогда все были другими. На самом деле никто не был другим. Просто желание или страх затуманивали сознание. Препятствия всегда присутствовали, но туман рассеялся.)
- Любовь, - с горечью произнесла Морин.
Она громко всхлипнула в маленький дорогой платок с монограммой. Морин легко плакала и легко смеялась. В этом отношении она идеально подходила для сцены. Ее настроения менялись с пугающей быстротой. Рика раздражало подобное отсутствие самоконтроля. Помимо шокирующего проявления эмоций, которые она постоянно демонстрировала ему, его бесило то, что он никогда не мог провести линию между искренними чувствами и игрой.
Она плакала недолго. Когда они приблизились к озеру Паудеш, Морин внезапно перестала плакать и достала маленькое зеркальце. Поискала в огромной сумке косметический набор. Стерла расплывшуюся под нижними веками тушь. Ее дыхание оставалось неровным, она несколько раз шмыгнула носом, но сейчас внимание Морин было сосредоточено на приведении в порядок её лица.
Он поблагодарил Господа за то, что она перестала плакать.
Морин щелкнула замком сумки, резко и шумно вздохнула, потом надела солнцезащитные очки. Она перестала думать о Рике и начала морально готовиться к встрече с Максом Конелли. Вместо земли и воды, простирающихся внизу, она видела Макса - мрачного, задумчивого, отстраненного, капризного, бесконечно привлекательного. Свидание с Максом было ящиком Пандоры, наполненным воспоминаниями и ниточками, соединявшими её с прошлым.
Глава четвертая
Сцена в патио, выходящем на озеро, была не менее стильной, чем лучшие рекламные снимки Харри Сигрэма. На самом деле он, вероятно, подготовил её. Расположение фигур было совершенным, туалеты - самыми изысканными, фон величественным. Изящные, худые женщины и элегантные мужчины казались персонажами из театра Кабуки.
На заднем плане Морин прислонилась к каменной стене в костюме с расклешенными брюками, ткань которых своей расцветкой напоминала африканские джунгли. Ее серебристо-розовые волосы, стянутые лентой, были зачесаны назад; серьги из папье-маше в форме бриллиантов почти касались плеч, слегка покачиваясь от легкого ветерка; серебристые кончики пальцев на руках и ногах поблескивали, а губы фосфоресцировали, как циферблат часов. Она сосредоточенно курила, поднося ко рту тринадцатидюймовый мундштук.
Лайла находилась справа. В простом, строгом черном платье она напоминала монахиню. Ее черные волосы, резко контрастировавшие с волосами Морин, были стянуты в три тугих пучка, открывая длинную шоколадную шею и маленькие, узкие уши. На Лайле не было драгоценностей. Ее темные, по-кошачьи загадочные глаза ничего не выражали. Сидя за столом, она потягивала лимонад из высокого тонкого бокала. Она не пила спиртное. Транквилизаторы действовали эффективнее.
Поппи стояла возле большого переносного бара, забирая напитки у готовившего их Харри. На ней было длинное, до пола, белое платье с разрезом, через который виднелась стройная загорелая нога. Ее каштановые волосы были стянуты в старомодный "хвост". Казалось, ей удастся снова ввести его в моду. В её волосы была воткнуты роза. Эта немного вульгарная деталь действовала так же эффективно, как туфли на высоком каблуке в сочетании с брюками в обтяжку. Если бы три женщины предварительно обсудили свои наряды, желая подчеркнуть красоту всех троих, они бы не добились лучшего результата. Однако подобная комбинация родилась случайно.
Солнце было милосердным. Огромный красный шар опускался за верхушки далеких деревьев; казалось, он был нарисован рукой неумелого художника, стремившегося сгустить краски. Он отбрасывал театральный розовый свет на фигуры людей; мужчины и женщины двигались по патио, точно по театральной сцене. Доносившийся из дома танец Боккерини в исполнении Липатти (к счастью, Харри успел переписать его на магнитную пленку, прежде чем пластинка пришла в негодность) действовал успокаивающе, как розовая вода озера. Звон льда в больших бокалах сливался с голосами, шелестом веток вечнозеленых деревьев и плеском волн.
Харри Сигрэм любил стоять перед одним из его баров с рядами ярких, украшенных ярлыками бутылок, общая стоимость которых составляла пятьсот долларов. Его радовало сознание того, что он может щедро угощать гостей этими напитками. Он протянул Поппи бокал "Джей & Би", которая отнесла его Максу. Пианист стоял на пороге гостиной, внимательно слушая игру Липатти. Он отвечал за музыкальный фон.
Макс вряд ли услышал шутку Харри: "Пусть возле бара не раздается стон по поводу того, что я расходую "Джей & Би", а также ответную реплику Поппи: "Это очень остроумно, Харри." Макс рассеянно принял бокал. Харри смешал джин "Болс" с лаймовым соком для Поппи и Морин.
Харри любил дорогие бокалы из хрусталя с тяжелыми донышками. Ему всегда казалось безвкусным, когда обеспеченные люди пользовались дешевыми бокалами. Именно это раздражало его в актрисе Марте Гуд, которая во всех остальных отношениях была умной и щедрой женщиной с большим чувством стиля. В её баре всегда стояли дешевые бокалы. Удивительно, как много на свете людей, подобных Марте, подумал Харри, беря свой бокал. Можно пить и самогон из граненого стакана.
Харри умел готовить напитки. Он часто говорил, что сможет получить работу в качестве бармена, если его фотографии перестанут приносить доход. И его друзья соглашались с ним.
Ветер усиливался; он колыхал волосы Морин и её широкие брюки. С озера донесся крик птицы, нарушивший гармонию утонченной, изысканной музыки. Харри предпочитал более живую, волнующую музыку, но Макс заявил, что в этот вечер он будет диск-жокеем. Легче было согласиться, нежели спорить.
- Ты слышал о том, что на прошлой неделе полиция вторглась на вечеринку Ивора Силка? - спросил Харри, обращаясь конкретно к Рику Сильвестеру.
- Ты имеешь в виду, после открытия его выставки? До меня дошли слухи об этом событии, - отозвался Рик. - Мы, конечно, были приглашены на открытие, но я занимался пациентом, который угрожал броситься с крыши Нейшнл Кредит Билдинг.
Забавно, с какой легкостью я умею лгать, подумал Рик. На самом деле он был с Марианной Грэхэм. Почему-то он ясно помнил нелепые золотые украшения, прикрепленные к ручкам кранов в ванной. Она сказала, что купила их в Париже.
- А ты был на этой вечеринке, Харри?
- Был ли я там!
Харри засмеялся, демонстрируя сверкающие зубы. Воспоминания о том вечере заставили его глаза вспыхнуть.
- Это было нечто особенное.
Макс слушал музыку, его губы слегка шевелились, голова была наклонена в сторону, руки дрожали от желания играть или дирижировать оркестром. Харри заметил, что трое женщин слушали его, а Рик, красивый и улыбающийся, смотрел на него. Перед глазами Харри возникла вечеринка Ивора Силка: грязный чердак, где жил и рисовал Блейк Блейкли, известные люди с громкими именами, задержанные несколькими полицейскими в низких чинах, по ошибке решившими, что Блейк Блейкли устроил одну из своих частых оргий! Харри это казалось не менее смешным, чем арест невинных ангелов.
- Конечно, это была вечеринка Ивора Силка, но он арендовал студию Блейка Блейкли. Наверно, ему не хотелось чистить потом собственную мастерскую. Это похоже на Блейка. Он отчасти сноб. Он нанял профессионального бармена, Джо - как его фамилия? - ну, того, что считается колоритным типом.
- Студия Блейка имеет дурную репутацию, - сказала Лайла, - но я бы пошла туда, если бы находилась в городе.
- Мы все любим изредка наведываться в трущобы, - радостно заявил Харри. - Полиция несколько раз врывалась к Блейку. Он устраивает безумные вечеринки с обнаженными моделями, которые раскачиваются на подвешенных к потолку канатах. Никому нет дела до этого; я всегда считал такие развлечения банальными, но гости Блейка порой заходят слишком далеко, они бросают мебель и телефонные аппараты на идущих внизу людей. Это опасно. Нельзя упрекнуть полицию в излишнем рвении. Дело в том, что студия стала объектом особого внимания полиции; копы считают своим долгом и делом чести время от времени принимать в отношении неё какие-то меры. Но Ивор, похоже, не понимает, насколько эксцентричен Блейк. В каком-то смысле Ивор наивен. Он похож на ребенка, пытающегося стать пиратом. В любом случае полиция выбрала для своего рейда неподходящий вечер. Вы представляете? Они ожидали увидеть компанию шлюх и сатиров, а столкнулись со светским обществом.
