Маргарет Форд - Уик-энд
- Господи, Макс, - запротестовал Харри, - нельзя убрать этот похоронный марш?
- Я отдаю дань богам. Чтобы они защитили нас, - отозвался Макс. - Я хочу заверить их в том, что нам известно о страданиях мира, хоть мы и едим досыта. Боги ждут от нас этого. Опасно игнорировать страдания. Боги этого не любят. Мы спим на пуховых перинах, наши сердца пребывают в благости, но мы знаем о мучениях человечества.
- Поешь, Макс, - сказала Лайла. - Поппи приготовила свинину специально для тебя.
- Страдания - важная часть нашей жизни. Однако мы стараемся их избежать. Греки были умнее нас. Без страданий человек - это пустой сосуд. Верно, доктор?
Он указал вилкой на Рика, проявляя нарочитую невежливость.
- Я не люблю страдать во время обеда, - сказал Рик. - Хорошее вино, Харри.
- Как хорошо понимал Моцарт мировую боль, - сказал Макс так, словно его перебили. - Ты согласишься со мной, что постоянно счастливый человек не способен творить?
Он снова посмотрел на Рика, выбрав себе жертву на этот вечер.
- Возможно. Я бы не стал обобщать. Кстати, о творчестве. Как продвигается создание Хорала? Во время нашего последнего разговора ты сказал, что начал писать его.
- Хорал - это мусор, - отозвался Макс, внезапно рассердившись. Сущий мусор. Я задумывал нечто современное... насыщенное звуками сегодняшнего, даже завтрашнего дня. Я называю это Хиросимой. Но я не хочу создавать бесформенный, металлический, негармоничный мусор, который выдают сейчас композиторы. Это слишком легкое решение. Звуки автомобильных гудков, грохот фейерверка, несколько тактов тишины для обозначения космоса, максимум диссонанса. И это называют симфонией! Господи, мне становится смешно. Это может иметь успех, но это не музыка. Как и абстрактная картина, нарисованная с помощью вымазанной в краске автомобильной шины, - не живопись. Это дешевка. Пустота. Издевательство над творчеством.
- Значит, у тебя творческие затруднения? - сказал Рик.
- Я - человек, стремящийся к совершенству! Это не значит, что хочу быть старомодным. Вовсе нет. Я хочу выразить сегодня и завтра, но сделать это созидательно. Меня не удовлетворит убожество. Музыкальный вздор.
- Наверно, на следующей неделе тебя ждет какая-то захватывающая работа, Харри, - сказала Морин, желая прервать речь Макса.
Она вдоволь наслушалась разглагольствований Макса в прошлом, когда они жили вместе. Он мог говорить бесконечно, выпуская из себя злость и разбрасывая её над столом, словно обломки потерпевшего катастрофу самолета. Когда-то давно, когда они оба были молодыми студентами консерватории, любовниками, жившими в холодной арендованной комнате, она изучила все его причуды и настроения. Его поведение совсем не изменилось. Он говорил примерно то же самое. Только некоторые слова добавились к его лексикону, а к вечному огню, который горел в нем, примешивалось больше злости.
- В среду я улетаю в Лондон. Точнее, я направляюсь в Сассекс. Меня пригласили сфотографировать семейные бриллианты герцогини Ньючестерской. Это прекрасная идея. Старая дева вытащила их из сейфа и почистила. Впервые за двадцать лет. Она хочет запечатлеть их, потому что с ними связана семейная разборка. Я слышал, у неё потрясающая коллекция. Мне удалось заинтересовать Elan в публикации фотоочерка об этих бриллиантах. Это означает, что мне заплатят дважды. У неё есть огромный сапфир, который, по слухам, входит в десятку лучших сапфиров мира. Старая дева слегка чокнулась. Она намерена появиться со всеми её камнями на груди, руках и в волосах на балу в Мантагесе в декабре. Я бы хотел увидеть эту картину. Герцогиня в сверкающей кольчуге из драгоценностей. Думаю, их у неё достаточно, чтобы закрыть её огромный бюст, а руки будут унизаны браслетами от запястья до подмышек. Какое зрелище!
- Это звучит очаровательно. Как здорово было бы получить приглашение на бал в Мантагесе, правда?
Разговоры о бриллиантах всегда волновали Лайлу, хотя она не обладала стоящими камнями.
- Герцогиня не боится воров? Я бы на её месте испугалась.
- Она ни о чем не беспокоится. Похоже, весь Лондон знает о её намерении надеть бриллианты. Вору пришлось бы стукнуть её по голове и утащить. Но она будет совершенно неподъемной! Унести её смогут только несколько человек. А её руки из-за множества браслетов будут жесткими, как металлические палки.
- Я думал, такие люди не любят паблисити, - сказал Рик.
- Она не имеет ничего против паблисити. Она его обожает. Она весьма эксцентрична, но при этом очаровательна. Однажды я пил с ней чай из суповых тарелок. Герцогиня сказала, что чашки слишком малы и глубоки, она не видит их донышка. Конечно, это нелепо, но она может позволить себе такое поведение.
Вдали загрохотал первый гром.
- Надеюсь, Бакстер закрыл двери, - сказала Поппи. - Я на всякий случай проверю.
- Гроза здесь - это забавно, - заявила Морин. - Она всегда меня волнует. Наверно, на самом деле я - кошка.
- Молния над озером весьма эффектна, - заметил Харри. - Потрясающее зрелище.
Когда подали портвейн и сыр, беседующие разбились на группы. Музыка смолкла. Макс тотчас поставил запись "Половецких плясок". Эта вещь подходила к погоде. Сидевшая возле него Поппи стала наливать кофе.
- Я должна напомнить Бакстеру, чтобы он отнес мусор к лодке, пока гроза не разыгралась, - рассеянно сказала она.
Они увозили все отходы через озеро в пластиковых пакетах.
- Мусор. Да, всегда есть мусор, - сердито произнес Макс. - От всего прекрасного остается мусор.
- О, Макс, - успокаивающе сказала Поппи, подумав о том коконе, в котором он жил. - Что ты знаешь о мусоре? Ты только слушаешь чудесную музыку и вдыхаешь аромат свежих цветов.
- Я знаю о мусоре все! - с неожиданной яростью заявил Макс. - Я специалист по мусору!
Поппи не собиралась придавать большое значение собственным словам. Она хотела подразнить Макса. Его бурная реакция изумила Поппи. Какую струну она случайно задела? Говорить с Максом всегда было нелегко. Никто не мог угадать, что приведет к взрыву.
Макс хорошо разбирался в мусоре. Он помнил свою жизнь с родителями на окраине Тейлорсайда. В конце сада находилась открытая помойная яма. Тогда это допускалось в маленьких городках. В детстве он безумно боялся свалиться в эту яму. Это часто происходило в кошмарах. Он боялся приближаться к яме, но делал это, чтобы доказать себе, что он - не трус. Он думал, что эта яма - бездонная.
Ужас, который внушала ему помойная яма, как бы ожидавшая его все эти годы, был связан с любимым щенком Макса. Мальчику велели вывести щенка из дома и оставить на ночь в сарае, но он играл на пианино и забыл сделать это. Разъяренный его проступком отец схватил щенка за ногу, ударил головой о стену дома и убил. Затем бросил труп щенка в открытую мусорную яму. После этого Макс больше никогда не заводил домашних животных.
Макс вышел из-за стола. Он отправился в гостиную и посмотрел на пластинки с музыкальными записями. Он ощущал свою отдельность, нерастворимость в обществе, вынужденность своего пребывания в нем. Всегда что-то вызывало боль, напоминало о прежних ранах и нынешних неудачах. Он был лишен защитной оболочки, необходимой для выживания в этом мире. Все его нервные окончания были обнажены, они болезненно воспринимали пошлость, невинные шутки, скрытую жестокость, людские страдания.
Из-за стола донесся голос Поппи:
- Попробуй "Брие", Рик. Это весьма неплохое вино.
Кто-то подхватил слово "мусор" и начал играть им. Макса раздражала бессмысленность этого занятия. Ему хотелось бежать отсюда. Но к чему? Куда? К кому? Он мечтал убежать к музыке. Он испытывал отчаяние, чувствовал себя в ловушке, среди глупых людей, чьи голоса доводили его до безумия.
- Однако, - произнес кто-то (возможно, Морин), - вы должны признать, что в корзинах для мусора можно обнаружить нечто забавное. Особенно в тех, что стоят в ванных. Там порой оказываются вещи, которых вы прежде никогда не видели. Вещи, которые никогда вам не принадлежали. Вроде старых зубных мостов, брошей с бриллиантами и мертвых золотых рыбок.
- Стеклянных глаз, - добавил Харри, - и фаршированных пираний.
- Библий в обложке с бриллиантами.
- И сломанных часов.
- Вся ваша жизнь - это попытка уравнять Мусор с Разумом.
Глава пятая
Макс выпил с начала обеда пятую порцию виски; он мысленно дирижировал оркестром, состоявшим исключительно из фаготов. Морин наблюдала за ним из-за бокала с джином. Они были одни.
Она устроилась в черном кожаном кресле, положив обнаженные ноги на подставку. Она думала о Максе, о прошлом и будущем, смешавшихся в отравленный салат из боли и радости.
- О, Макс, - произнесла она, держа в руках бокал.
Он, похоже, её не услышал. Он был поглощен своим оркестром. С легкостью скользя в прошлое, в их общую жизнь, протекавшую в комнате без горячей воды, среди стен с бледно-голубыми обоями, она вспоминала, как он играл бесконечные упражнения. Иногда он напевал по памяти партии различных инструментов. Иногда просил её напеть какую-нибудь партию. Особенно хорошо ей удавались виолончельные партии. Тогда Максу нравился её голос, с раздражением выпившего человека подумала Морин. У неё действительно был богатый, сочный голос. Ей не следовало слушать Рика. Макс называл его Доктором Пустословия. Она должна была продолжать свою карьеру.
