Карина Тихонова - Дневник его любовницы, или Дети лета
— Слушай, меня мучает одна вещь.
Егор поднял брови, приглашая меня высказаться.
— Я не знаю, — начал я сбивчиво, — могу ли я сейчас уезжать… Все-таки, неизвестно, сколько ей дадут… Вдруг много? А я уехал…
— Стоп, стоп! — призвал Егор, поднимая ладонь. — Ты про кого? Про Сашку, что ли?
Я кивнул.
— Не знаю, что ты там обо мне думаешь, — сказал я тихо. — Можешь думать, что я идиот, но я за нее действительно беспокоюсь.
— Антон, она провоцировала тебя на самоубийство! — напомнил Егор. — Да что там!.. Она убивала тебя своими руками! Забыл?
— Она имела на это право, — твердо ответил я.
Егор пожал плечами.
— Знаешь, для обыкновенного грешника у тебя чересчур чувствительная совесть, — сказал он добродушно. — И как это уживается в нашей интеллигенции: способность на гадость и гипертрофированное чувство вины? А впрочем, не важно… Ты хочешь, чтобы она получила условный срок!
— Нет-нет, — ответил я живо. — Сашка хочет сесть!
Егор изумился.
— Даже так? Странные вкусы бывают у дам! Сколько она хочет сидеть? Год, два, три?
— Пока не напишет книжку, — ответил я.
Егор отреагировал на это известие с пониманием. Что-то обдумал, засмеялся и спросил:
— Года ей хватит?
— Можно полгода, — сказал я смущенно. — А полгода в наших судах дают?
— Сколько клиенту надо, столько и дают, — успокоил меня Егор. — Не переживай. Получит полгода с учетом месяца, отбытого в тюрьме. Годится?
— Годится, — ответил я с благодарностью. — Егор, ты, правда, можешь это утроить?
— Могу, — ответил приятель. Наклонился ко мне и добавил:
— Не выдавай меня, ладно? Я всем говорю, что это исключительно заслуга моего адвоката…
Следующим утром я проснулся очень рано. Вернее, меня разбудила телефонным звонком дама-администратор, которую я вечером попросил об этом. Корабль уходил рано, в половине шестого. Егор обещал приехать за мной в пять.
Я поднялся, умылся, оделся, быстро выпил чашку крепкого кофе, который заварил накануне в термосе. Меня не оставлял радостный подъем чувств, который я испытывал в далеком детстве перед поездкой в пионерский лагерь.
Это было ощущение предстоящей новизны. Ощущение жизни, начинающейся с чистого листа. Ощущение дороги. В общем, хорошее ощущение.
Егор явился точно вовремя.
— Готов? — спросил он, входя в номер.
— Как пионер, — ответил я радостно.
Егор снова окинул меня загадочным взглядом и спросил:
— Лекарства не забыл?
Я насупился.
— Не мог промолчать, да? — спросил я неприязненно. — Обязательно нужно было травить мне утро…
Егор не ответил. Только молча усмехнулся.
Лекарства я, разумеется, взял. И взял, поверьте, с хорошим запасом. Меня давно стал сопровождать постоянный страх человека, живущего на таблетках.
Страх оказаться посреди пустыни без заветной аптечки.
В порт мы приехали в начале шестого. Я подпрыгивал на сиденье, крутился, как мальчишка, и выворачивал шею.
— Где наш корабль? — спрашивал я у Егора через каждые три минуты. И он отвечал мне со снисходительной отеческой интонацией:
— Не торопись, увидишь…
«Маршал Жуков» оказался вовсе не белоснежным океанским лайнером. Корабль выглядел довольно угрюмым и потрепанным жизнью.
— Не расстраивайся, — сказал Егор, наблюдавший за моим вытянувшимся лицом. — Ремонт я сделать пока не успел, но судно хорошее, надежное. Просто прежний владелец был свинья свиньей, вот и плевал на то, как корабль выглядит. Деньги экономил.
— Мы точно не утонем? — спросил я, с тоской озирая снизу вверх обшарпанный грязный борт. Возле судна пахло морской солью и плесенью.
Егор не ответил и легко побежал по трапу вверх. Я последовал за ним, тяжело дыша и отдуваясь.
Палуба выглядела очень чистой. Это меня немного успокоило. Не переношу антисанитарных условий.
— Где моя каюта? — спросил я.
— Позже, позже, — ответил Егор нетерпеливо. — Ты когда-нибудь видел, как судно отходит?
— Нет, — ответил я.
— Посмотри, это интересно, — пригласил Егор и незаметно исчез.
Я немного понаблюдал за тем, как убирают трап, и поднимают якорь. Вспомнил про чемодан, оставленный в багажнике машины, испуганно заозирался кругом.
Хотел спросить у матросов, где моя каюта, но все были заняты делом, все были сосредоточены на своих проблемах, и я не решился раскрыть рот.
Прошелся вдоль поручней, осмотрел все, что находилось на виду.
Корабль был большой и неуклюжий. Ровная гладкая палуба вступала странное противоречие с низко посаженными бортами, словно решила придавить судно, подмять его под себя.
— Глупая, — сказал я вслух, — тебе же хуже будет!
— Антон Николаевич Петербургский? — спросил голос над ухом.
Я живо обернулся. Передо мной стоял капитан, как нетрудно было догадаться по форменной фуражке, плотно надвинутой на лоб. В руках у него был какой-то список, и моя фамилия там тоже значилась. Позади стоял Егор и улыбался подлой улыбкой.
Меня снова кольнуло какое-то неприятное предчувствие.
— Это я, — ответил я осторожно.
— Рабочее место видели? — спросил капитан.
Я слегка обалдел.
— Еще не успели, — ответил за меня Егор. И подмигнул.
— Покажите все, что нужно, — распорядился капитан. С сомнением оглядел меня, поправил фуражку и сказал:
— Надеюсь, вы справитесь. Завтрак должен быть готов ровно в девять.
Я ничего не ответил, потому что ничего не понял. Капитан развернулся и пошел по палубе, неторопливо оглядывая работающих матросов.
Я повернулся к Егору. Если бы можно было испепелить человека взглядом, от Егора осталась бы кучка пепла.
— Забыл тебе сказать, — сказал Егор как ни в чем ни бывало. — Пассажиры на судне не предусмотрены, только, экипаж. Пришлось похлопотать, чтобы место кока осталось за тобой.
— Что?! — вскрикнул я.
— А что? — продолжал этот негодяй, нимало не смущаясь. — Ты прекрасно готовишь! Ту яичницу, которую ты пожарил, я до сих пор забыть не могу! И сосиски варишь виртуозно.
Я не мог ничего сказать. Стоял, смотрел на него и хлопал ресницами.
— Экипаж небольшой, четырнадцать человек, — продолжал Егор.
Ноги мои подкосились, и я молча шлепнулся на какие-то канаты.
— Да ты не трусь! — подбодрил меня негодяй. — У тебя есть помощница. Буфетчица, милая женщина, зовут Анна Никитична. Я просил ее взять над тобой шефство, она согласилась.
Егор бросил взгляд на часы и посоветовал:
— Ты все же поторопись. Три часа до завтрака.
Я пришел в себя, вскочил с места и быстро бросился к краю борта. Схватился за поручень, перегнулся через него. Увидел далеко внизу тяжелую мутно-зеленую глубину и отшатнулся назад.
— Не советую, — сказал Егор с некоторым сочувствием. — Не доплывешь.
Я сорвал с головы кепку с широким козырьком и швырнул ее в Егора.
— Скотина! — сказал я с яростью.
Уселся на пол и закрыл лицо руками. Меня начало одолевать сильное сердцебиение.
— Где мой чемодан? — спросил я, отнимая руки лица и с ненавистью глядя на Егора
— Ой!
Приятель испуганно приложил ладонь к губам. Его черные пиратские глаза откровенно насмехались надо мной.
— Забыл из машины вытащить! — признался он смиренно.
Волосы зашевелились на моей голове.
— Ты… ты что? — залепетал я, превращаясь в испуганного инвалида. — Ты с ума сошел? Я же без лекарств дня не протяну! У меня уже сердце болит!..
— Ай-ай-ай, — запричитал Егор. — Как же это я прокололся… А впрочем, знаешь, может, это и к лучшему. Говорят, морской воздух творит чудеса.
Я схватился за сердце и простонал:
— Идиот! Какой воздух?! У меня сердечный приступ!
— Ничего, — ответил Егор все так же беззаботно. — В корабельной аптечке должен быть валидол. Ну, пошли. Покажу тебе твое рабочее место.
Я закрыл лицо ладонями и тихо заплакал. На меня с удивлением пялились пробегающие мимо матросы, но я не обращал на них никакого внимания.
Мне по-настоящему хотелось умереть.
Эпилог
Плавание продлилось почти два месяца.
Правда, в море мы болтались не больше половины этого срока, еще месяц ушел на пребывание в Марселе, Малаге и нескольких других портовых городах.
Первые дни путешествия остались в моей памяти как непрерывный кошмар. Несмотря на помощь милой женщины — буфетчицы Анны Никитичны, я весь состоял из ожогов и порезов. Освоить профессию корабельного кока оказалось значительно трудней, чем писать романы. Во всяком случае, для меня.
Не обрадовали меня и бытовые условия.
Моя койка была такой жесткой, что утром тело болело и ныло. Я чувствовал себя основательно избитым, тело превратилось в один сплошной ноющий синяк. Я непрерывно причитал вслух и жалел себя так, как может жалеть только прирожденный эгоист с большим жизненным стажем. Впрочем, скоро я понял, что жаловаться бесполезно. Беспощадный образ Волка Ларсена из любимой книги моего детства преследовал меня по пятам. Но в конце путешествия я, положа руку на сердце, мог сказать словами Хэмфри Ван-Вайдена: «Я в больших дозах принимал лекарство под названием Волк Ларсен, и оно пошло мне на пользу».(2)
