Дмитрий Серков - Корпорация «Коррупция»
Один – в морге, другой – в больнице. Версия Рината, не выдержав никакой критики, рухнула. Жалея, что попусту потратила время, Соболева скорее по инерции, чем в запале расследования, ознакомилась с раппортом Кибирова – спасибо полковнику Осипенко, командиру южноморского ОМОНа, с которым ее познакомил как-то Штурмин: не обнаружив подозреваемого на нижних этажах, поднялся на чердак, где было темно.
Прежде чем успел сориентироваться в ситуации, услышал выстрелы, увидел вспышки, ощутил боль в ноге и скорее рефлекторно, нежели осознанно сам нажал на спуск.
Вместе с рапортом было заключение врача: пара сантиметров в сторону, и пуля пробила бы бедренную артерию. Тогда получилось бы два трупа, вместо одного.
Не подкопаешься!
В последний момент Соболева решила для полноты картинки встретиться с главным героем – старлеем Кибировым. Осипенко заверил, что журналистка без труда найдет бойца в госпитале, куда она с удовольствием и надеждой на скорое разрешение ситуации и направилась.
Вот здесь-то и ждало первое разочарование, и первые вопросы, оставшиеся без ответа. Старлей в госпиталь поступил, пулю из него извлекли, а вот дальше от госпитализации он отказался и убыл в неизвестном направлении. Куда? Почему?
Выслушав Алену, Осипенко долго сопел в трубку, обещая разобраться. Не сильно надеясь на его содействие – по всему видно было, что полковника обошли на повороте и не сочли нужным поставить в известность – она навела справки по своим каналам и быстро выяснила, что старший лейтенант Кибиров с сегодняшнего дня находится в отпуске. Приказ был подписан еще неделю назад и, как и положено, лежит в кадрах. В настоящее время место нахождения старлея неизвестно.
То есть единственный свидетель, он же – участник перестрелки, оказался вне зоны досягаемости заинтересованных лиц. Ни для прессы, ни для тех, кто должен установить правомочность применения оружия, повлекшего за собой гибель пострадавшего. Хотя наверняка все будет сделано формально, без проведения соответствующих процедур.
– Так что я готова признать твою правоту…
Ринат радостно хлопнул в ладоши.
– Я ж говорил!
– Будем печатать?
Главред вмиг сталь серьезным, подобрался в кресле, глянул на подчиненную пронзительно и остро, точно большей глупости произнести нельзя было.
– Нет. Я не готов пока бороться с неизвестным противником. Если они Давлатяна так, при его-то весе в обществе и влиятельности, то про нас с тобой и говорить не приходится.
Сожрут и не подавятся… Забудь.
Можно было бы считать, что день прошел впустую, если бы не новое подтверждение наличия во власти серого кардинала, вершителя судеб человеческих, поймать которого Соболевой никак не удается.
Уверенная, что стоит на правильном пути и обязательно докопается рано или поздно до правды, Алена Соболева погрузилась в рутину…
30Дни сменялись один за другим. Каждый последующий был похож на предыдущий.
Вот и в этот раз с утра и до самого обеда все шло спокойно и вполне буднично: кофе, сигареты, Интернет и обсуждение проблем насущных в редакционной курилке. У кого машина сломалась, у кого колготки поехали, от кого жена ушла, а у кого любовник новый появился, которого надо в ЗАГС срочно тащить, а он (зараза!) упирается. Но информационным поводом №1 по-прежнему оставалось неудавшееся покушение на советника Штурмина и гибель Рубена Давлатяна. При всех возможных вариантах, ни у кого не возникало сомнений, что заказчиком покушения выступал именно Давлатян, которому Борис Андреевич не только перешел дорогу, но и кислород перекрыл, настояв на срочном возбуждении уголовного дела.
– А ты, Аленка, как считаешь?
– Как знать…
Предпочитая не делиться мыслями и впечатлениями – как говорят, что знают двое, знает и свинья – Соболева все больше думала о том, что Моисеев, самый отвязанный из всех южноморских предпринимателей с криминальным окрасом, неожиданно легко отстал от нее и послушался Штурмина, оставив всяческие попытки отомстить. Конечно, едва ли кто мог пожелать нажить себе врага в лице всесильного советника губернатора, но раньше Роберт Моисеев редко когда думал о последствиях. А здесь ему был брошен вызов прямо в лицо, ему, правой руке Налима, наместнику в Южноморске.
Из состояния забытья ее вывел Вадим:
– Алена, не грузись. Время обеденное. Пойдем чего-нибудь перекусим…
Он широко улыбался во все тридцать два зуба, был взлохмачен и по-юношески небрит, спокоен и открыт для общения. Раньше никогда не замечая разительных перемен, произошедших с ним с момента знакомства, Соболева вдруг обратила внимание, что мальчик стал молодым мужчиной и больше не глядел на нее с обожанием, не вожделел близости, а с достоинством предлагал пообщаться за обедом.
Пока шли, щебетали обо всем на свете. Стыдно признаться, но за заботами последнего времени, статьями и расследованиями, устройством личной жизни, Алена успела позабыть, как легко может быть, когда рядом с тобою просто друг, человек близкий по духу и не требующий ничего за свое внимание. В кафе выбрали столик подальше от чужих глаз и успели сделать заказ.
Ничто не предвещало сюрпризов.
– Прошу вашего глубочайшего извинения, что столь бесцеремонно прерываю беседу, но мне хотелось бы обсудить с вами некоторые вопросы, Алена Игоревна… Это не займет много времени…
Перед ними стоял Иосиф Соломонович Бродник собственной персоной, адвокат, один из первых информаторов или профессиональных собеседников Алены Соболевой. С неизменной щетиной, гривой непокорных седых волос и острыми колючими глазками, непрестанном мешковатом костюме, в котором он выглядел еще более худым, и горделивой осанкой.
– Присаживайтесь, – Алена указала на свободное место.
– Тет-а-тет…
Он не был слишком настойчив, искусно прикидываясь неуверенным старичком, вяло переминался и нервно подергивал головой в ожидании ответа.
Негодуя от неожиданного вмешательства в разговор, Вадим вспыхнул гневным румянцем: в его годы все юноши горячи. Глянув на него, Соболева виновато улыбнулась:
– Прости, Вадим, работа…
Этого хватило, чтобы он, надувшись от обиды, пересел за соседний свободный столик и оттуда кидал подозрительные взоры в сторону престарелого адвоката, который при всем желании едва ли заинтересовал бы Алену в личном плане.
Прежде чем перейти к делу, Бродник долго рассыпался в не слишком удачных восхвалениях и комплиментах, смешиваемых с междометиями-паразитами, а затем вдруг подобрался, заговорил слаженно и четко. Его лицо приобрело сосредоточенное выражение, а тонкий орлиный нос будто вытянулся еще больше.
– Я внимательно слежу за вашими разоблачениями, Аленушка, и, признаться, поражен напору и бесстрашию. Сегодня подобный героизм многим кажется атавизмом, пережитком прошлого…
Поначалу ей показалось, что старый адвокат запугивает, прибегая к намекам, недоговаривая, привлекая внимание к словам полушепотом.
– Раньше мне казалось, что вы поиграетесь в журналистку и вернетесь к рюшечкам и бантикам, больше свойственным молодым и ветреным девицам. Признаюсь, я ошибся.
Наверное, впервые в жизни не разглядел за красивой оболочкой суть. Дерзкий острый ум, непреклонность в достижении цели. Наверное, старею…
– Во время нашего последнего разговора вы собирались на Святую землю.
Передумали? Или решили вновь тряхнуть стариной и ринуться в бой?
– Отнюдь! Я отвоевал свое лет …дцать назад, – он подозвал официанта, заказал себе чай с молоком и, только когда тот отошел достаточно далеко, чтобы не слышать разговора, продолжил, – и лавры воина меня давно не прельщают. Я обещал после того, как почувствую себя в безопасности, отдать вам имеющиеся в моем распоряжении документы.
Помните?
Как она могла забыть? Алена Соболева рассчитывала, ждала, надеялась, что эта информация поможет открыть имена истинных властителей Южноморска. Но после статьи о «подвигах» генерала Бирюка решила, что больше Иосиф Соломонович на связь не выйдет. Ошибалась! Видно есть у старого законника свой интерес, скрытый от окружающих.
Видя, что журналистка медлит с ответом, Бродник поспешил повиниться:
– Наверное, я должен просить прощения за наш последний телефонный разговор, когда позволил себе грубости в ваш адрес. Но поймите, я был действительно напуган. Я уже говорил вам, Аленушка: мне угрожали… Однако не стоило вести себя столь неподобающим образом…
– Сейчас что-то изменилось? – ее мало волновали душевные терзания собеседника.
