Лео Мале - Французский детектив
К несчастью, когда вы подошли к каюте Джона Белла, события стали развиваться непредвиденным образом. Дверь каюты оказалась полуоткрытой. Вы осторожно толкнули ее и оцепенели перед страшной картиной: ваш любовник лежал на своей койке мертвый, с окровавленной шеей. Обезумев, вы даже не успели заметить зеленый шелковый шарф, странно похожий на ваш, — тот самый шарф, который вы часто носили и который так любил гладить руками ваш муж. Он лежал на ночном столике. В ужасе вы бросились из каюты.
Свежий ветер привел ваши мысли в порядок. На палубе вы начали понимать, что кто-то на несколько минут, на несколько мгновений, может быть, опередил вас и убил вашего любовника. Несомненно, его убили только что, хотя у вас не хватило духу дотронуться до еще теплого трупа. Но кто убил его? Соперник? Одна мысль тотчас мелькнула у вас в уме: может быть, Жак? Но это было невозможно: в течение дня, до обеда, вы не отходили от мужа. Оставив его спящим в каюте, вы кратчайшим путем отправились к Джону Беллу; он никак не мог вас опередить. Он мог бы последовать за вами, но и этого не случилось: никто за вами в каюту не вошел.
Кто же тогда мог убить молодого американца? Другая женщина? В конце концов, почему бы и нет? Она или он, но кто-то оказал вам очень своевременную услугу — освободил вас от назойливого, преследовавшего вас своими ухаживаниями и угрозами любовника, который был вам невыносим. Джона убили, однако сделали это не вы и не Жак. Размышляя обо всем этом на палубе, вы в какой-то момент подумали, что надо избавиться от револьвера, бросить его в море — но зачем, если оружием не пользовались? Револьвер не мог стать вещественным доказательством. И вы его сохранили и держите всегда при себе, он и сейчас у вас в сумочке, потому что вы давно уже думаете направить его против себя, если окончательно прольется свет на все обстоятельства.
Молодая женщина, вздрогнув, сделала резкое движение, но Виктор Дельо, все это время стоявший рядом, вырвал у нее сумочку.
— Нет, мадам! Только не это! — воскликнул он. — Вы должны жить, потому что вы не убивали, потому что ваш муж еще больше нуждается в вас теперь, потому что на протяжении оставшейся жизни вы должны искупить свою вину перед ним.
Сказав это, адвокат достал из сумочки револьвер и передал председателю. Затем продолжал:
— Когда вы успокоились, вам не оставалось ничего другого, как вернуться в каюту. Но там вас ждал еще один сюрприз — мужа на месте не оказалось. У вас родилось страшное подозрение: может быть, действительно убил он? Но простая логика опять вам подсказала: это невозможно. Не мог он раньше вас добраться до каюты Джона Белла. Кроме того, Джон ведь стал бы защищаться. Тогда где же мог быть Жак? И почему он вышел из каюты один, без вас — такого никогда не бывало со времени отплытия из Нью-Йорка. Нарастающее беспокойство должно было бы заставить вас снова вернуться в каюту любовника, чтобы узнать, нет ли там мужа, и попытаться еще что-нибудь выяснить. Но мысль о том, что вы снова окажетесь наедине с трупом Джона, помешала вам осуществить это намерение. Кроме того, осторожность подсказывала вам, что не следует появляться поблизости от места преступления. Кто знает? Может быть, полуоткрытая дверь уже привлекла внимание и преступление обнаружено? Лучше всего было ждать в своей каюте возвращения Жака. Ожидание затянулось…
Минут через двадцать ваше беспокойство переросло в тревогу — что с Жаком? Где он? Наверно, он не мог заснуть и вышел к вам на палубу? Ужасно, что он вас там не нашел… Эта мысль заставила вас выйти из каюты. После получасовых поисков, как вы сами сказали во время первого показания, вы снова вернулись в каюту в надежде, что Жак уже появился. Его там так и не было. В отчаянии вам пришло в голову худшее — уж не случилось ли что-нибудь с ним? Не выпал ли он, слепой, за борт? В испуге вы бросились к комиссару. Остальное известно.
Во время следствия вы были обречены на молчание. Рассказать о том, что вы обнаружили преступление, было нельзя — тем самым вы признали бы, что были в каюте молодого американца. Подозрения пали бы на вас — это могло быть вам безразличным, если бы вы не опасались, что в дальнейшем для Жака обнаружится ваша связь с Джоном Беллом. А этого вы ни в коем случае не хотели. Затем вы были ошеломлены подробностями, которые узнали от следователей. Еще больше вас поразили заявления самого Жака. Вам было непонятно, почему он обвиняет себя в преступлении и вообще непонятен смысл его фразы: «Не беспокойся. Я отвечу за все. Ты поступила правильно, что его убила. Я люблю тебя». Или Жак сошел с ума, убеждая себя, что вы преступница, или, вопреки всякой логике, убил он. Начиная с этой минуты и до сих пор вы тоже, Соланж Вотье, во власти тяжких сомнений. Даже явившись сюда защищать мужа, вы все еще задаетесь вопросом: не он ли совершил преступление?
Теперь, когда мне удалось доказать вашему мужу, что вы не виноваты в смерти Джона Белла, я надеюсь, мне удастся доказать, что Жак тоже не убивал вашего бывшего любовника, и объяснить, почему он ложно обвинял себя в преступлении. Если позволите, господа присяжные, давайте вернемся к тому моменту, когда Соланж Вотье вышла из каюты, в которой оставался спящий муж.
Мадам Вотье не знала, что в тот день ее муж не спал. Как только жена вышла из каюты, он встал, осторожно открыл дверь и последовал за женой на некотором расстоянии, чтобы не привлечь ее внимания. Он подозревал, что она шла к американцу. Каким образом ему, слепому, удавалось следовать за ней по лабиринтам лестниц и коридоров огромного корабля? Благодаря обонянию, обостренному у него до предела. Его жена, Соланж, всегда использовала одни и те же духи, которые он любил, — как и все слепые, он обожал духи. Идти за ней по коридорам «по запаху» — это для него было вроде игры.
Это, по-видимому, представляло собой странное зрелище — слепоглухонемой, с расширившимися ноздрями, на ощупь и по запаху пробирается вдоль коридоров, спускается и поднимается по бесконечным лестницам. Страшно подумать о тех мыслях — поочередно безысходных и мстительных, — которые во время этой прогулки преследовали Вотье. Несомненно, что мысль об убийстве зародилась у него тогда же. Он не подозревал, навстречу какой опасности идет, даже и представить себе не мог сцену, свидетелем которой окажется через несколько мгновений. С его чувствительностью смысл ее он понял в одну секунду.
Он надеялся еще, что жена не изменяла ему, но сомнения увеличивались, ревность жгла его. Как верно заметил господин генеральный адвокат, «хищник», молчаливо преследовавший близкую жертву, делал страшное для себя открытие. Животные инстинкты, подавляемые в течение многих лет мудрым влиянием Ивона Роделека, проснулись во всей своей мерзости. Вотье был готов на все, даже убить. Кого? Он еще и сам не знал. Его или ее? Несомненно, первого, кто попадется под его мстящую руку… А может быть, и сразу двоих. Он шел по коридорам навстречу судьбе, его вел запах — впереди была жизнь или смерть.
Перед каютой Джона Белла он заколебался: странная вещь — запах духов уходил и дальше по коридору. Это его озадачило. Как поступить? Войти в каюту или идти дальше по коридору? В конце концов он осторожно толкнул дверь.
Последуем за ним дальше, в каюту, где он почувствовал запах ненавистного американца. Два интимно смешанных запаха могут свидетельствовать только о виновности обоих. Они там… Им не скрыться. Никакого оружия ему не надо — хватит рук. Зачем терять время и искать нож для бумаги? Уверенный в своей геркулесовой силе, Вотье и не думал о том, чтобы использовать какое-нибудь оружие для преступления. Им руководит рефлекс, подсказанный другим чувством, которым он, слепой, владеет виртуозно, — осязанием. А осязание требует непосредственного контакта — он задушит!
Я настаиваю, господа присяжные, на этом пункте только для того, чтобы исправить грубую психологическую ошибку, допущенную при воссоздании картины преступления. Если бы убил Вотье, то он не стал бы пользоваться ножом, он сделал бы это своими сильными и ловкими руками. Само это воссоздание картины преступления должно было бы удивить инспектора Мервеля и его сотрудников: удар, нанесенный слепоглухонемым, слишком профессионален, чтобы его можно было считать достоверным. Это был удар, заранее отрепетированный в течение получаса, пока он находился с покойником. Вотье прекрасно понимал, что исход суда в большой степени будет зависеть от того, как он нанесет этот удар, — а он хотел взять ответственность на себя, чтобы спасти жену. Любой ценой надо было внушить следователям абсолютную уверенность в том, что он способен пользоваться ножом и нанести с первого раза точный удар, несмотря на свою слепоту.
Именно здесь следствие начало спотыкаться. Но вернемся к тому моменту, когда слепоглухонемой осторожно входит в каюту, угрожающе вытянув вперед руки. Он наталкивается на койку, спотыкается. Инстинктивно протянутые вперед руки натыкаются на лежащее тело, он узнает ненавистный запах, к которому примешивается запах духов Соланж, и еще — терпкий запах крови. Уже начинает пахнуть трупом.
