Лео Мале - Французский детектив
— Третий и последний вопрос. Но прошу вас, дам, сделайте серьезное усилие и попытайтесь вспомнить: теперь, когда мои собственные скромные заключения позволили вам оживить некоторые воспоминания, скажите, не заметили ли вы в каюте на ночном столике шелковый зеленый шарф?
— Нет. Я была слишком потрясена случившимся, чтобы обратить внимание на детали. Это было ужасно! Всюду кровь! Кровь! Кровь! Не могу!
Молодая женщина закрыла лицо ладонями, словно пытаясь отгородиться от преследовавшего ее кошмара. Она рыдала. Даниель слегка пожала плечами и не без горечи подумала, что Соланж оплакивает любовника, но у нее нет искреннего сочувствия к мужу. В этом ей виделось доказательство того, что эта женщина никогда не любила Жака и никогда не полюбит его настоящей любовью.
Виктор Дельо почти вполголоса спросил еще:
— Вы не обратили внимания: этот зеленый шарф вы потеряли еще до преступления?
— Да. Когда мы садились на теплоход в Нью-Йорке, он у меня был. Но вечером в тот же день куда-то исчез. Это меня расстроило. Я ничего не сказала Жаку, потому что ему этот шарф нравился. В конце концов я перестала об этом думать.
— На самом деле зеленый шарф, мадам, был украден у вас убийцей за три дня до преступления. Это должен был быть тот, кто вас хорошо знал, знал, что вы постоянно носили этот пахнувший духами шарф. Кому-то, находившемуся с вами на теплоходе и имевшему намерение убить Джона Белла, нужна была какая-нибудь ваша вещь, чтобы оставить ее на месте преступления и свалить вину на вас. Это был тот, у кого не было никаких дурных намерений в отношении вашего мужа, а только в отношении Джона Белла и вас.
Долгими ночами я думал и пытался, так же как доктор Дерво и господин генеральный адвокат, выяснить мотивы этого хорошо подготовленного преступления, жертвой которого чуть-чуть не стали и вы. Подумайте о том, что если бы ваш муж не выбросил в море вещественное доказательство, каким был ваш шарф, если бы повсюду он не оставил отпечатки пальцев, вместо него судили бы теперь вас, и ни одному защитнику в мире не удалось бы спасти вас от возмездия.
Следовательно, кто-то хотел зла вам и молодому американцу. Но кто? Кто-то, кому вы или Джон нанесли ущерб? Какой ущерб? Материальный? С самого начала мне это казалось неправдоподобным. Моральный? Здесь я приближался к истине. Почему бы тут не могли быть затронуты чувства? Ведь перед нами тот случай, когда в основе всего — страсти. Почему же ни я и никто из следователей и защитников до меня не подумал об этом раньше! Преступником или подстрекателем к преступлению, на этом втором определении я в особенности настаиваю, могли быть мужчина или женщина. Мужчина — оставленный вами любовник; женщина — любовница, место которой вы заняли в сердце Джона Белла.
Меня долго занимала первая версия, но я был уверен, что ваше увлечение молодым американцем было результатом некоторой слабости. Но все же временами я думал: не был ли причастен к убийству Жан Дони, с которым у вас когда-то была довольно неприятная история? Но я точно узнал, что в момент совершения преступления Жан Дони по-прежнему был органистом в Альби. Оставалась вторая версия, связанная с соперницей. И тогда странным образом все стало просто.
В самом деле, господа присяжные, предположим, что у Джона Белла на протяжении нескольких месяцев или даже лет была любовница — красивая, но сомнительная в смысле нравственности девушка, вроде той платной партнерши из ночного клуба, о которой уже шла речь, — Филис Брук. От самой Соланж Вотье мы знаем теперь, что она познакомилась с Джоном Беллом за несколько месяцев до возвращения во Францию и что он стал ее любовником. Чувства молодого темпераментного американца по отношению к прекрасной Филис должны были заметно ослабеть с того самого дня, когда он познакомился с хорошенькой француженкой. Филис Брук, желавшая сохранить безраздельное влияние на Джона, — и тут был больше расчет, чем чувство, потому что он был единственным сыном богатого и влиятельного члена Конгресса, — должна была испытать разочарование, превратившееся в ненависть, когда она узнала, что Соланж Вотье вытеснила ее из сердца Джона. Разумеется, Джон Белл никогда не рассказывал вам, мадам Вотье, ни о Филис, ни о тех сценах, сопровождаемых угрозами, которые она устраивала ему почти каждый день. Но Джон, несмотря на то, что вы начинали сожалеть о связи с ним, привязывался к вам все больше и больше. Узнав, что вы вдруг решили вернуться с мужем во Францию, он сделал вид, что согласен с отцом, сенатором Беллом, считавшим, что путешествие в Европу поможет сыну окончательно расстаться с Филис. Джон, следовательно, отправился тем же теплоходом, не предупредив вас. Поэтому вы и были удивлены, встретив его на палубе спустя несколько часов после отплытия из Нью-Йорка.
Между тем Филис как бы не совсем отсутствовала. Находился некто на теплоходе, кто был связан с ней, — ее муж! Тот самый муж, который накануне путешествия застал ее с любовником — Джоном Беллом. Была безобразная сцена в квартире Филис в Нью-Йорке. В тот день ее мужа дома не было. Филис, зная, что он вернется поздно вечером, позвонила Джону: она хотела встретиться с ним и сделать последнюю попытку его удержать. Джон, будучи, в сущности, слабым человеком, не мог не подчиниться властному требованию женщины, которую собирался оставить навсегда. Возможно, он даже испугался, что не слишком разборчивая в средствах женщина учинит скандал — один из тех светских скандалов, на которые так падка Америка и который может повредить его отцу, уважаемому члену Конгресса, да еще в разгар предвыборной кампании. Джон посчитал более благоразумным поехать к Филис и попытаться уладить дело деньгами. Молодой человек никогда особенно не обольщался относительно истинной причины ее привязанности — Филис интересовали только его имя и — особенно — деньги. Филис Брук была истинное дитя Бродвея — красивая и склочная, ограниченная и алчная. Мужчина ей нужен был прежде всего для того, чтобы вымогать деньги, тем более что муж ей совсем их не давал.
Через четверть часа после телефонного разговора Джон был у Филис. Мужа ее он не знал. От самой Филис ему с некоторых пор стало известно, что она замужем и что муж ее человек ничтожный, один из тех, которые хороши тем, что всегда в отъезде. Джон не знал даже имени этого образцового супруга — Филис пользовалась своей девичьей фамилией. Так было удобнее для ее профессии танцовщицы.
Нетрудно представить, каким был этот разговор красотки с бывшим любовником, который пытался от нее избавиться. Сначала она, должно быть, попыталась соблазнить его, но молодой человек не поддался на уловку. Его душа и сердце были слишком покорены обаятельной нежной француженкой, так непохожей на властную, корыстную американку. Джон предпочел приступить сразу к делу: «Сколько ты хочешь?» — «Пятьдесят тысяч долларов», — уверенно сказала Филис. В конце концов после мерзких препирательств остановились на двадцати пяти тысячах. Был подписан чек на предъявителя, чтобы танцовщица тотчас могла получить деньги. К несчастью для нее, когда она пошла на другой день в банк, ей пришлось предъявить удостоверение личности, а там была ее настоящая фамилия — по мужу. Филис получила деньги, но номер ее удостоверения личности был зафиксирован в банке — он оказался весьма полезным моему коллеге в Нью-Йорке.
В тот самый момент, когда Джон собрался уходить и навсегда расстаться с алчной красоткой, в дверях квартиры повернулся ключ. Пришел муж, который вернулся раньше, чем ожидалось. Мужчины не встретились — я настаиваю на этом пункте, — потому что молодому человеку удалось спуститься по наружной металлической лестнице: они устроены на многих домах в Нью-Йорке. Муж успел заметить только мелькнувший мужской силуэт. Этого было достаточно, чтобы он обратился к жене за разъяснениями. Сделал он это жестоко — через секунду Филис со сдавленным горлом была опрокинута на кушетку. Филис захрипела и вынуждена была признаться:
— Это Джон… Джон Белл… Но больше я его не увижу: завтра он отплывает с женщиной, которую любит, на том же теплоходе, что и ты.
Джон Белл не знал, что муж Филис был французом и что профессия обязывала его каждый месяц отправляться во Францию на теплоходе «Грасс».
Через час, помирившись, муж повел Филис в ресторан, и там они весело провели последний перед его отъездом вечер. Она, довольная тем, что они помирились, думала о двадцати пяти тысячах долларов, о которых муж ничего не знал. В сущности, из всей этой истории она одна выпуталась с большой выгодой для себя.
На другой день муж отбыл. С тех пор как он в течение трех лет регулярно плавал между Нью-Йорком и Гавром, секретов на теплоходе для него не было. Он прекрасно знал расположение кают первого класса и класса «люкс», лабиринты лестниц и коридоров, привычки пассажиров, распорядок на теплоходе, — короче, знал во всех подробностях напряженную жизнь этого плавучего города. Ему нетрудно было выяснить, какие каюты занимали чета Вотье и Джон Белл. Зная все это, он с самого начала путешествия пытался выкрасть какую-нибудь личную вещь у Соланж Вотье, новой любовницы Джона Белла, на которую он собирался свалить вину за задуманное им преступление.
