Анатолий Безуглов - Прокурор
— Это же, очковтирательство! — воскликнула Ольга Павловна. Приписка!
— Называйте, как хотите. Я говорю о факте.
— У меня к вам вопрос, — сказал прокурор.
— Пожалуйста, — откликнулся Щукин.
— Вот вы наблюдали, что творится на заводе…
— Последние полтора года, — уточнил начальник цеха. — Я же говорю, как Благовидов ушел…
— Хорошо, но ведь полтора года — срок приличный! Почему же вы, как член партии, не обратились в горком партии, если уж на заводе не смогли ничего добиться?
— Думал, образуется… А к вам обратился, потому что накопилось, товарищ прокурор. — Щукин некоторое время помолчал, потом добавил: — Как бывает — работаешь, на многое закрываешь глаза, свыкаешься… И в какой-то момент вдруг понимаешь: ведь нельзя так дальше!
— Ага, после выговора, — усмехнулся Захар Петрович.
— Да не в выговоре дело, — отмахнулся Щукин. — Выговор — это так, повод. В конце концов сняли бы его. Через полгода. Совесть моя заговорила. Я ведь рабочий человек. Если не я, то кто же правду скажет?
— Хорошо бы не только здесь, но и на партийном собрании на заводе, заметил Измайлов.
— Скажу, — убежденно сказал начальник цеха. — Все скажу и уйду. На керамический. Потому что теперь нам с Самсоновым не ужиться. Это как пить дать…
Еще долгое время прокурор с помощником, оставшись вдвоем, обсуждали услышанное от Щукина.
— Он раздражен, обижен, — сказал Измайлов. — Может, и сгустил краски. Но все равно вам надо поглубже проверить сообщенные им факты. Особенно о приписках! Разговор с Самсоновым, как я понял, еще впереди. Серьезный разговор.
— Хорошо, Захар Петрович. Между прочим, Щукина рабочие любят. Все, как один, говорят: честный, никогда ничем не воспользовался как начальник цеха и член профкома. Семья у него пять человек, а живут в маленькой двухкомнатной квартире. Уж кто-кто, а он мог отхватить трех- или четырехкомнатную…
Получилось так, что в этот же день у Измайлова состоялся еще один разговор, предметом которого служил машиностроительный завод. Точнее, народный драматический театр при заводе. Разговаривали в горотделе милиции.
— Хорошо устроился этот Бальзатов, — покачал головой майор Никулин. Прямо по Островскому. Недаром, наверное, поставили спектакль «Доходное место». В точку, можно сказать.
Бальзатов был одновременно директором Дворца культуры завода и режиссером театра.
— Что он натворил? — поинтересовался Захар Петрович.
— Под видом реквизита обшивал себя и свою семью. Помните, в прошлом году у них шла пьеса «Мария Стюарт»? На сцене английская королева красовалась в мантии из сатина, зато жена Бальзатова сидела в зале в панбархатном платье. А сынок — в кожаном лайковом пиджаке. Кожа должна была пойти на костюм какого-то герцога. — Никулин усмехнулся: Королевскую знать обкрадывал. Штаны у бедного герцога были из дерматина. Срам да и только.
— Да, — улыбнулся прокурор, — нехорошо они с королевой поступили.
— Но это еще не все, — уже серьезно продолжал майор. — Мебель заказывали. Самую современную — стенки, кресла, тахты. А проводили, как декорации. Эту мебель наши работники ОБХСС обнаружили на квартире Бальзатова и кое-кого из его друзей.
— Так открыто и нагло воровал? — удивился Измайлов.
— Да нет, оформлял, что декорации пришли в негодность. Списывал. По акту. Бальзатов — жох. На все имеются документы. Липовые, конечно… И еще. Вы бывали во Дворце культуры?
— Разумеется.
В этом Дворце выступали приезжие артисты, гастролировал областной драматический театр. Галине иногда удавалось затащить мужа на концерт или спектакль.
— Вы когда-нибудь видели там в буфете икру, апельсины, крабы? — спросил майор.
— Бутерброды с сыром да пирожные…
— Вот-вот, — кивнул Никулин. — А только за этот год буфет получил, как мы выяснили, шестьсот килограмм разных копченостей: сервелата, колбасы, корейки. Красной и черной икры около ста килограмм, семьсот банок крабов, полтонны апельсинов…
— Ого! — воскликнул прокурор. — Куда же все это пошло?
— Бальзатов объясняет, что съели во время творческих встреч, — хитро улыбнулся начальник горотдела. — Ну, когда артисты приезжали на гастроли. Говорит, о городе заботился, просто так, мол, к нам не поедут. Товарищи из ОБХСС беседовали с администратором рдянского театра. Тот сказал, что в буфете даже сосисок не было, не то что икры… Правда, я сам слышал, что у Бальзатова откуда-то есть дефицит. Думал, сплетни, а оно вон что оказалось!
— Как ему это удавалось?
— Как! Придет Бальзатов в управление общественного питания нашего горисполкома: выручайте, товарищи! Известная певица со своим ансамблем из Москвы! Не осрамиться бы, побаловать их вкусными вещами! Из столицы да еще знаменитая — как не дать? Певицы да актеры — всеобщие любимцы… А потом эта икра, апельсины и крабы уплывали к нужным Бальзатову людям. Тем, кто ему мебель делал, фонды выделял на бархат, кожу да замшу… «Жигуленок» он купил без очереди…
— Что по этому поводу говорит Самсонов? — поинтересовался прокурор.
— Утверждает, что ничего не знал, — ответил Никулин. — А буфетчица утверждает: не раз его шофер брал икру, осетрину и прочие деликатесы.
— Может, шофер для себя?..
— Буфетчица уверяет, что для шефа.
— А деньги платил?
— В этом отношении чисто. Платил…
Конечно, как размышлял потом Захар Петрович, директор завода мог действительно не знать о махинациях Бальзатова, тем более — участвовать в них. Так оно, скорее всего, и было. Не станет же Глеб Артемьевич мараться из-за мелочи, не то положение. Но неужели он не задумывался, откуда у Бальзатова эти дефицитные продукты? А если задумывался, то как спросить с него? Ведь сам же пользовался. Хотел того Самсонов или нет, но оказался в какой-то степени зависимым от ловкача. Раз в долгу — строго не спросишь. Значит, надо смотреть сквозь пальцы и на другие художества махинатора…
…Вечером, после работы, Измайлов подходил к своему дому с замиранием сердца — так было каждый день после отъезда жены и сына. Ему казалось (и ох как хотелось): вот он зайдет в свою квартиру и увидит Галину. Но каждый раз его ждало разочарование.
Встретила мать. Из кухни доносился запах чего-то вкусного. Евдокия Назаровна готовила сыну его любимые блюда.
— Какие-то пацаны приходили, — рассказывала она, когда сели за стол. — Кролика увечного принесли.
— А где он? — спросил Захар Петрович, привыкший, что жена оставляет дома больных зверят.
— Унесли. Спросили Галю, я сказала, что в отъезде.
Измайлов рассказал матери о кружке «Белый Бим» и предупредил: если снова притащат какое-нибудь животное, пусть направит ребят в школу кружок действовал и в отсутствие его жены, под руководством кого-то из старшеклассников.
— Непременно скажу, — пообещала Евдокия Назаровна. — Смотри-ка, а Галина твоя сердечная…
— Добрая, — кивнул Захар Петрович.
А сам подумал: «Была бы она такая же сердечная к своему мужу».
Напоминание о жене разбередило душу. Что бы с ним теперь ни происходило, поведение Галины казалось Измайлову все-таки несправедливым. Могла же дождаться его, объясниться, наконец. А то сорвалась в одночасье, увезла сына… Интересно, как и что она сказала Володьке? Неужели и он отрекся от отца? Разумеется, силком его никто бы не заставил ехать: парень взрослый.
Правда, Захара Петровича огорчало, что сын вел себя несколько инфантильно. Но в такой ситуации он должен был иметь свое мнение! (Если, конечно, мать с ним поделилась.)
Захар Петрович разложил свои инструменты, приступил было к вазе, которую он начал делать из маньчжурского ореха. Раздался междугородный телефонный звонок.
Измайлов бросился к телефону, опрокинув стул: Галина!
— Добрый вечер, — раздался в трубке голос Авдеева. — Отдыхаешь?
— Вроде того. Здравствуйте, Владимир Харитонович.
Измайлову показалось, что помощник областного прокурора чем-то озабочен. Или встревожен? И потом, почему звонит домой, а не на службу?
— Кропаешь, наверное, свои деревяшки?
— Как догадались?
— Догадался, — вздохнул Авдеев.
Измайлов почувствовал: тому есть что сказать и, скорее всего, сообщение не из приятных.
— Слушай, Захар, такое дело… Нехорошо как-то получилось… В общем, сегодня у меня была твоя дочь со своим сыном, то есть твоим внуком…
— Где они? — невольно вырвалось у взволнованного Измайлова.
Правда, он тут же спохватился: почему «нехорошо как-то»? Небось тоже жалуется на него, на Захара Петровича.
— В общем, — не ответив на вопрос, глухо произнес Владимир Харитонович, — Марина Антоновна… Покончила с собой…
— Как?.. Когда?.. — Измайлов опустился на кушетку.
— Ты же знаешь, она уволилась, улетела к дочери, к Альбине. И на следующий день ее там нашли… В сарае повесилась…
