Василий Казаринов - Тень жары
Я закурила, попробовала сосредоточиться. Что еще? Кажется, крупинка млечной пыли залетала в окошко того троллейбуса на Комсомольском: треск, грохот, искры сыпятся с проводов, крики да вопли — словом, произошли голоса и громы, молнии и землетрясения… А теперь? Ослепительно сверкающая ярким красным лаком машина низверглась с высоты — звезды небесные пали на землю?
Я притушила сигарету, посмотрелась в зеркальце и определила, что у рыжей девушки, пристально глядящей на меня из Зазеркалья, есть два пути. Либо — как Шпаликов советует: зубровки и спотыкача. Либо — забежать к психиатру.
10
Отсутствовал Зина долго. Я не могла заставить себя обернуться.
– Тебе не стоило на это смотреть, — хмуро сказал он, когда мы тронулись, и рассказал, как, по его предположениям, развивались события.
Этот "летучий голландец" шел на бешеной скорости в правом ряду; одна бетонная плита в ограждении завалилась, улеглась на асфальт под углом и сыграла роль "подкидной доски" — такие трамплины используют каскадеры, когда им надо перелететь на автомобиле через улицу. От них осталось мокрое место — от "фольксвагена" и самого каскадера.
– Роскошный был автомобиль, — подвел итог Зина — "Понтиак Файерберд".
Я сглотнула слюну и закашлялась; на этот раз мне удалось справиться с приступом и трансформировать его едкое вещество в достаточно нейтральную реплику:
– Выходит, этот парень слишком стремился во всем быть первым.
Зина метнул на меня короткий выразительный взгляд, и я махнула рукой на правила приличия:
ПОНТИАК: СЕВ ЗА РУЛЬ ЭТОГО
АВТОМОБИЛЯ, ВЫ ИСПЫТАЕТЕ
ЧУВСТВО СОБСТВЕННОГО ПРЕВОСХОДСТВА!
…однако мы уже, кажется, приближались к цели нашего путешествия; бросив машину на паркинге, углубились в просторную, полную воздуха и свежести холмистую местность, укрытую ровной зеленой травкой, аккуратность которой наводила на мысль, что она внимательно причесана.
– Нам предстоит пикник? — спросила я, беря Зину под руку.
– В каком-то смысле… — улыбнулся он, высвободил локоть и обнял меня, — да, пикник.
Вдали металлически поблескивала Москва-река.
– А что это за райская такая обочина, предназначенная для пикников?
Оказалось, это не обочина, а вотчина — гольф-клуба. Я присвистнула: вот уж не думала, что Огненная Земля достигла таких высот народного благосостояния, что может себе позволить заводить гольф-клубы. Зина уверенно увлекал меня в направлении аккуратного здания торчащего в поле и, казалось, вырастающего прямо из травы. Мы поднялись на второй этаж, и я невольно вспомнила тихого, пришибленного синолога, Варвариного мужа, — у входа стояли китайские куклы и одаривали всяк сюда входящего тайными восточными улыбками.
Мы прошли в зал.
– Зина, Зина… Какой у тебя экстравагантный способ ухаживания за девушками! Для начала ты их ведешь на кладбище. Продолжаете вы в китайском ресторане. А что будет на третье, на десерт, так сказать?
Это был именно китайский ресторан: фонари, ширмы на окнах, цветочные гирлянды… Мы прошли на балкон и устроились за столиком на солнышке.
Отсюда открывался чудесный вид.
Среди зеленых холмов бродили люди в белых одеждах; время от времени они останавливались, опускали плечи и сосредоточенно смотрели себе под ноги — в точности воспроизводя позу мужчины, делающего свое маленькое дело.
– Что это они?
Зина не откликнулся; он сидел, слегка подавшись вперед, вглядывался в белые фигурки, растворенные в зеленом поле.
– А-а-а, — очнулся он наконец. — Играют себе люди.
Наверное, мне следовало и самой догадаться: в гольф-клуб люди приезжают не справить нужду, а помахать клюшками.
Только потом — после, когда много чего экзотически-роскошного исчезло в моем желудке; все эти восхитительно разгоняющие аппетит кусочки курицы в чехлах хрустящего теста, креветки в кляре, телятина, глазированная баранина, и, наконец, королевская креветка с чесночным соусом такой крепости, что язык мой воспламенился, — только тогда я подумала, что Зина не в своей тарелке: почти ничего не ест, отвечает рассеянно и часто невпопад.
– А скоро здесь начнут стрелять? — спросила попытавшись пошевелиться; это мне удалось с трудом — наверное, такие ощущения испытывает человек, съевший слона.
– Что-что? — он вздрогнул, переменился в лице. — Что ты сказала?
В китайских ресторанах вечно стреляют — это я знаю как автор саги про "новых русских"; в одном из эпизодов какие-то бандиты расстреливают у меня шефа-повара ресторана "Пекин" — странно, говорят, он был приличным и безобидным человеком…
– Вот ведь несчастный народ, эти "новые русские"! — заметила я, коротко посвятив Зину в кое-какие детали саги.
– Не такие уж они и бедные, — заметил Зина, и мне показалось, что сейчас он разговаривает сам с собой.
Он пристально вглядывался в зеленое поле, где разглядывать было особенно нечего. К домику приближался какой-то человек лет пятидесяти: плотно сбитый, осанистый, подтянутый — должно быть, в прошлом спортсмен, считающий нужным постоянно поддерживать себя в отличной форме; единственную помарку в его внешности составляла достаточно откровенная и бросающаяся в глаза кривоногость — дефект придавал походке несколько вульгарный оттенок… Про такую говорят — утиная. Человек прошел мимо нас и медленно удалился в сторону паркинга.
– Твой знакомый? — спросила я.
Взгляд у Зины был отсутствующий: он меня не слышал, а если и слышал, то делал вид, будто на время забыл русский язык.
– А, этот? — переспросил он. — Да нет, откуда? Тут публика респектабельная, а я человек простой… — он подтянулся, повел плечами, смахнул несуществующую пылинку с лацкана изысканного клетчатого пиджака ("Ага, простой, — передразнила его я про себя, — да за один такой пиджак мне надо работать год!") и с улыбкой кивнул мне: — Иди, я расплачусь.
Я не тронулась с места; постукивая ногтем по бутылке "Shablis" ("шабли", что ли? не "спотыкач", конечно, но вполне, вполне на уровне питье!), я молча курила, пытаясь найти в его мягких светло-голубых, совершенно по-детски беспомощных глазах ответ на вопрос, занимавший меня.
И не нашла.
– Что это с тобой, а, Зина?
– Ты мне нравишься, — он мягко улыбнулся и прикрыл ладонью мою руку. — Нравишься. В том-то и дело.
Охотник, охотник… Не лукавь — белка зверек не только проворный, но и смышленый, ее не перехитрить… Ее можно, разве что, подстрелить — если ты меткий стрелок и сможешь послать девять граммов свинца точно в глаз.
Глава четвертая
1
В середине дня я отправилась к Панину.
С утра наведалась на почту и в поликлинику, где выяснила кое-что про Ивана Францевича.
Во-первых, он уже три месяца не приходил за пенсией.
Во-вторых, обращался к врачу по поводу расстройства желудка.
И то и другое выглядело, по меньшей мере, странным — мне нужен был совет старого доброго друга. Он старше меня на три года, тем не менее, мы с ним очень близкие, совсем родственные души; оба — "бабушкины дети": нас растили и воспитывали не папы и мамы, а бабушки и дедушки. Сережа рос без матери; отец его (под нашим старым добрым небом — рядовой шофер в каком-то очень закрытом номенклатурном гараже) со временем зашагал и сделался большим госплановским начальником; четыре года назад он умер. Я росла без отца, мама (под нашим старым добрым небом — аспирантка с косичками) настолько углубилась в свой исторический материализм, возводя на монументальном фундаменте цитат средневековой прочности и угрюмости диссертационные замки, что со временем пришла к мысли о соединении теории с практикой, и была принята в Министерство культуры, где отвечала за художественную самодеятельность; временем наши ответственные родители не располагали — и сдали детей на руки старикам.
Был еще один повод для встречи.
Когда мы с Зиной заезжали к Панину и просили его починить стекло в дверце Алкиной Гактунгры, он мне впихнул в сумку несколько журнальчиков; я сунула их в стол. Обстоятельства складывались так, что про этот подарок я совершенно позабыла, и только вчера на ночь глядя в поисках спичек наткнулась на журналы.
Оказывается, Панин накатал роман про моего бывшего мужа*[32], где по ходу развития сюжета выясняется, что Федор Иванович "сука порядочная". Не стоило изводить груду бумаги, чтобы прийти к такому оригинальному выводу, — мне это стало ясно давным-давно.
Однако разговор у нас будет не о характере персонажа.
Милый Панин, скажу я старому другу, во-первых, "сука порядочная" — это ты… Какое ты имел право присваивать имя Белка какой-то толстомясой французской корове, если оно принадлежит мне по праву? Во-вторых, название сигарет "Мор" по-английски пишется не через "дабл-о". В-третьих, маленькое замечание по поводу прозвища моего бывшего мужа. CATERPILLER, насколько я помню, содержит в себе целый букет симпатичных значений: "гусеница", "кровопийца", "пиявка", "паук", "паразит", "вымогатель", "ростовщик" — для одного человека это слишком роскошный набор качественных характеристик; если даже прозвище Катерпиллер и прилипло в школьные годы к Федору Ивановичу, то не стоило бы тупо следовать в русле документалистики — воображение писателю на то и дано, чтобы его время от времени напрягать.
