Эдуард Хруцкий - Страх (сборник)
Волощук с сожалением посмотрел на здорового, симпатичного парня:
– Где тебя?
– Под Минском.
– Ты к нам надолго?
– На неделю. Ты мне вон ту хибару, – сапожник ткнул пальцем в разваленную баньку, – под мастерскую отдашь?
– Пошли.
* * *Известие о том, что в селе появился сапожник из города, быстро облетело дворы. К концу дня угол баньки был завален сапогами, ботинками.
Токмаков работал, насвистывая лихой, прыгающий мотивчик.
– Сапожник!
Токмаков поднял голову. Перед ним стоял Яруга.
– Сапоги к завтрему сделай.
– А, это ты?
– Я.
– Что для меня есть?
– Нет.
– Завтра к утру заходи.
На улице Яруга столкнулся с Тройским. Капрал шел по селу в новой, вынутой из вещмешка и поэтому мятой форме, в фасонистых сапогах. На его френче блестел орден Отечественной войны, две медали и крест.
– День добрый, дядька Яруга.
– Ты стал прямо маршал Пилсудский.
– Ты скажешь!
– Надолго?
– Завтра к своим уеду. А я до тебя.
– Так пошли в хату.
– Часу нет, продай, дядько, бимберу.
– Сколько?
– Бутылки три.
– Один выпьешь?
– Да нет, встречу обмоем, староста придет да милицианты.
* * *Как только стемнело и деревня затихла, Токмаков вынул кирпич из обвалившейся печки, достал ТТ. Завесил окно брезентом, зажег коптилку. Пистолет лежал в руке привычно и удобно. Токмаков выщелкнул обойму, проверил патроны, несколько раз передернул затвор, затем с треском вогнал обойму в рукоятку, загнал патрон в патронник и поставил пистолет на предохранитель. Задул коптилку, снял брезент с окна, сунул пистолет за пояс. Пора.
Он вышел из баньки, огляделся, долго всматриваясь в темноту, и мягко, почти не слышно, словно большой, живущий в темноте зверь, побежал вдоль затихших домов.
На опушке, возле дома Яруги, Токмаков лег, спрятавшись в кустарнике. Он ждал.
* * *Станислав Тройский зажег две лампы-трехлинейки, и в покинутом доме стало даже уютно. Свет ламп, мягкий и добрый, осветил декоративные венки из цветов, развешанные на стенах, и они словно ожили. Станислав открыл комод, на дне пустого ящика валялась игрушечная аляповатая лошадка со сломанными ногами. Он повертел ее в руках, усмехнулся и, прислонив к стене, боком пристроил на комоде. Наконец, в старом, рассохшемся шкафу нашел кусок материи в блекловатых цветах, взял его и постелил на стол вместо скатерти. Потом снял со стены один из венков, положил в центр стола. Открыл консервы, вынул из печи чугунок с картошкой, нарезал сало. Отошел, оглядел стол и водрузил на нем три бутылки с самогоном. Сел, закурил и начал ждать гостей.
Они пришли сразу все трое – Гончак, Волощук и Давыдочев. Гончак оглядел стол, крякнул довольно и поставил на него котелок с малосольными огурцами.
– Хорош стол, – засмеялся Волощук и вытянул из кармана завернутый в тряпицу шмат домашней ветчины.
Давыдочев достал банку американской колбасы с яркой наклейкой.
– Прошу дорогих гостей, – Станислав повел рукой, – за скромное угощение простите. Но нет дорогой мамуси.
– Да чего там. – Гончак открыл бутылку.
Гости сели так, чтобы контролировать окна и дверь.
Тройский посмотрел на них и улыбнулся снисходительно.
– Ну, с приездом, Станислав Казимирович. – Волощук поднял кружку…
Они уже выпили понемногу, уже вспомнили фронт, за друзей подняли чарку.
– Чего вы напуганные такие в тылу-то?
– Банда, брат. – Гончак грохнул кулаком по столу. – Сволочь всякая крестьянина обирает. Ты по деревне шел, сам видел: как вымерла. Запугали людей.
– Остались бы, Станислав, – вмешался в разговор Давыдочев.
– Не могу, братья, всю войну того часу ждал, когда своих обниму.
– Не неволю, – Волощук разлил самогон, – сам служил, знаю, что такое отпуск.
* * *Токмаков услышал свист и напрягся, словно для прыжка. Свист повторился. Глаза, привыкшие к темноте, различили уродливо-нереальную фигуру Яруги, не идущего, а словно скользившего над землей.
Токмаков собрался идти за ним, но затрещали кусты, и из леса вышел коренастый, приземистый человек, лица которого капитан разглядеть не мог. Они остановились буквально в пяти шагах от Токмакова.
– Ну?
– Харч повезут завтра.
– Так, а где власть?
– Гуляют. Сын Тройского на побывку приехал, у него и гуляют, бимбер у меня взяли.
– Все в доме Тройского?
– Ага.
– Ну, ты иди, Яруга, иди. – В голосе коренастого послышался охотничий азарт. – Иди, у меня для них гостинец припасен…
Коренастый шел задами деревни уверенно и быстро, как ходят люди, хорошо знающие местность.
Токмаков двигался за ним, больше всего на свете боясь оступиться.
У дома Тройского капитан отстал, легко перемахнул через плетень и оказался возле дома на пару минут раньше бандита.
В доме играла гармошка и чей-то голос, несильный, но приятный, пел «Землянку».
Токмаков прижался к сараю и снял ТТ с предохранителя. Бандит перелез через забор, сунул руку в карман и достал гранату-«лимонку». Он был шагах в трех от капитана.
Токмаков выстрелил, не давая ему выдернуть кольцо. Песня оборвалась.
Токмаков прыгнул к упавшему, поднял гранату и побежал.
Гончак из окна увидел убегающего человека и ударил по нему из автомата. Давыдочев стрелял с крыльца вслед неясной, петляющей среди заборов фигуре.
Токмаков бежал, слыша за своей спиной грохот автоматов, пули с противным визгом проносились мимо, кроша плетни, сбивая макушки кустов.
* * *– Посвети-ка, – сказал Давыдочев.
Свет фонаря вырвал из темноты фигуру человека с руками, намертво вцепившимися в траву.
– Слушай, Гончак, а его же в затылок хлопнули.
– Да, дела. – Участковый наклонился над убитым.
Станислав подошел к Волощуку:
– Когда поставки в город везете?
– Через два дня, – рассеянно ответил председатель.
– Давай автомат, я вместе с вами их в город повезу.
Гончак с Давыдочевым отошли к забору, закурили.
– Так, кто же его в затылок хлопнул, а, лейтенант?
– Не знаю, не знаю.
Давыдочев затянулся глубоко, так глубоко, что огонь папиросы на секунду выхватил из темноты его лицо.
* * *На рассвете Давыдочев спрятался у баньки, где поселился сапожник. Было совсем рано, но у покосившейся стены уже горел костерик, над которым на ржавом шомполе висел котелок.
Сапожник вышел из баньки, приспособил на стене маленькое зеркальце, достал из мешка мыло, помазок и опасную бритву. Потом он снял котелок, отлил в кружку горячей воды и начал бриться.
Давыдочев разглядывал его крепкую спину с буграми мышц, пороховую синеву татуировок.
– Осень, прохладное утро… – напевал сапожник.
Картина эта так не вязалась с образом сапожника-инвалида, что Давыдочеву хотелось немедленно подойти и арестовать этого человека. Но все что-то удерживало его. Давыдочева не покидало странное чувство, что он где-то его видел.
Скрипели по селу телеги, стучали по колдобинам тачки: крестьяне свозили во двор Гронского госпоставки. Волощук сидел у весов, Станислав Тройский, весело здороваясь с односельчанами, взвешивал муку, сало, окорока, битую птицу.
Гончак сидел на крыльце дома, положив автомат на колени, курил, цепко поглядывая по сторонам.
* * *Токмаков чинил сапоги, насвистывая грустное довоенное танго.
Внезапно свет, падающий из двери, закрыла фигура человека.
Токмаков поднял голову. В дверном проеме стоял Яруга.
– Сапоги готовы?
Токмаков молча достал из-под лавки немецкие сапоги с короткими голенищами, бросил их Яруге:
– Деньги.
– Ты что?
– А ничего. Девяносто рублей. Тут тебе не частная лавка, а госартель.
Яруга посмотрел на Токмакова и понял, что деньги отдавать придется.
Он полез за пазуху, вынул тряпицу, достал три мятые красные тридцатки, бросил их на стол.
– Как от души отрываешь, – усмехнулся Токмаков.
– Ты наживи. Велено передать, завтра чтобы был готов к вечеру.
– Иди.
* * *Солнце уже высоко висело над селом, день клонился ко второй половине. Токмаков вылез из баньки и сел на пороге. Он курил, бездумно глядя перед собой. Просто вышел усталый человек и отдыхает.
Проходящие крестьяне вежливо кивали ему, и он улыбался им добродушно.
Давыдочев шел мимо бани. Он уже несколько раз проходил мимо, пытаясь вспомнить, где же он видел этого странного сапожника.
– Лейтенант, – тихо окликнул Токмаков, – зайди, бесплатно косячки подобью, а то каблуки совсем скривились.
Давыдочев стягивал сапог, внимательно глядя на этого непонятного человека.
– Не узнал, Давыдочев?
Это было настолько неожиданно, что Давыдочев вздрогнул.
– Лейтенант Давыдочев Александр Петрович, год рождения двадцать первый, москвич, окончил Рязанскую школу младших лейтенантов.
– Вы кто? – Давыдочев лапнул кобуру.
– Токмаков я, капитан Токмаков. Память плохо тренируешь, лейтенант. Помнишь, когда тебя в райотдел милиции направили, я у полковника Клугмана сидел?
