Андрей Троицкий - Черные тузы
А Трегубович, переваривая информацию, ещё так долго стоял за круглым столиком и пялился на улицу, что насквозь пропитался кислым запахом пива и несъедобных закусок. Этот мужик слишком много знает. Вопросов к Кленову, или как там его, накопился целый мешок. Но ведь они с самого начала договорились обойтись без вопросов. Да к черту все вопросы. Теперь он знает главное – имя убийцы брата. В четыре часа Трегубович вышел на улицу, прошагал квартал пешком, остановил машину и сказал водителю, чтобы тот ехал на Тишинский рынок.
* * * *…Что это? Кажется, он снова задремал. Трегубович открыл глаза. Серые рассветные сумерки сделались светлее. Надо подниматься. Трегубович сел на кровати, тряхнул головой и снова взглянул на часы. Так, он проспал сорок минут. Ничего, сегодня нет особо важных неотложных дел или срочных поручений от Васильева, можно отдохнуть, он заслужил отдых. Женщина на кровати заворочалась, перевернулась с боку на бок, натянула простыню на голову. Поднявшись с кровати, Трегубович подошел к стулу, покопался в сваленном кучей белье и надел трусы.
Он сел к столу, закинув ногу на ногу. Посмотрел на бутылки и, нацедив из одной полстакана водки, закурил, стряхивая пепел в тарелку с куриными костями. Что делать сейчас? Возвращаться к Васильеву? Он, скорее всего, не стал ждать молодого напарника, он уже в Москве. Трегубович заглянул в стакан с водкой, словно в свое будущее. Толстое ребристое стекло преломляло серый утренний свет. Будущее казалось мутным, неясным. Трегубович выпил водки, сморщился и пальцами выудил из банки маринованный огурец. Так где же он сейчас находится? Дух в комнате тяжелый, затхлый, как в морге. Он потер лоб ладонью, вспоминая события вчерашнего вечера. Электричкой он, уже хмельной, вернулся из Москвы. Так, это вспомнил. Что дальше? Вокзальный ресторан. Все понятно. Можно больше не вспоминать, не трудиться.
Трегубович нагнулся под стол, расстегнул «молнию» спортивной сумки, рукой пошарил в её темном чреве. Пистолет, запасная снаряженная обойма, заточенная саперная лопата в брезентовом чехле. Слава Богу, все на месте. Он зевнул, раздавил окурок в тарелке, подошел к стулу. Балансируя попеременно то на одной то на другой ноге, он натянул брюки, застегнул ширинку. Женщина на кровати зашевелилась, прикрывая голую грудь простыней, села и пустыми мутными спросонья глазами уставилась на гостя. Трегубович надел рубашку, стал просовывать её полы в брюки.
– Ну, что? – спросила женщина.
– Ничего, – сказал Трегубович. – И луку мешок. Вот собираюсь уходить.
Женщина продолжала, не двигаясь, сидеть на кровати и наблюдать, как Трегубович возится с пуговицами рубашки и застегивает брючный ремень на предпоследнюю дырочку.
– А я думала, ты ещё посидишь, – сказала женщина.
– Некогда мне тут рассиживаться.
Трегубович сел на стул, нагнувшись, стал искать носки.
– А то, может, ещё посидишь? Пива хочется.
– Говорю, некогда мне тут с тобой пьянствовать.
– Ладно, иди, – в голосе женщины слышалось разочарование. – Только ты, любовничек, не забудь деньги оставить.
Трегубович выудил носки из-под кровати, натянул их на ноги, нашел высокие ботинки и завязал шнурки.
– Какие деньги? – он поднял голову.
– О каких мы вчера договаривались. Какие же еще?
– Я за эти дела, за постельные дела, деньги не плачу. Из принципа.
Он встал на ноги, и тут только заметил, что неправильно, не на те пуговицы застегнул рубашку.
– Что значит, ты не платишь за такие дела? Мы же договорились вчера. Ты же обещал. Дура я, надо было с тебя вперед взять.
– Вот и брала бы вперед.
Трегубович снова стал возиться с пуговицами.
– Если не дашь деньги, я сейчас мужа позову. Он тебе башку живо открутит за такие дела. В унитазе тебя утопит.
Женщина вскочила с кровати. Трегубович посмотрел на её голую спину. Какая худая, задница жиденькая, отвислая. И ноги подгуляли, короткие, как у таксы. Товарец третий сорт. Лежалый товарец, на большого любителя, которого ещё поискать надо.
– Сутенера что ли позовешь? – спросил он.
– Мужа, а не сутенера.
– Мужья своими женами на вокзалах не торгуют.
– Откуда тебе, дураку, знать, чем мужья торгуют? Так ты будешь платить?
Женщина накинула халатик из искусственного шелка, уперла руки в бока, выставила голову вперед и стала зло пялиться на Трегубовича, пытавшегося разобраться с пуговицами рубашки.
– Да пошла ты к черту. Со своими деньгами и со своим сраным мужем.
– Витя, – женщина закричала пронзительным высоким голосом, закричала так громко, что Трегубовичу показалось, заложило уши. – Витя, иди сюда. Витя… Витя…
Дверь в комнату скрипнула и распахнулась настежь. Трегубович поднял голову и непроизвольно сделал шаг назад. На пороге стоял бритый наголо мордоворот в короткой майке, задранной на жирном волосатом животе.
– Он платить не хочет, – покрасневшее лицо женщины исказили слезливая гримаса. – Эта сволочь платить не хочет.
– Кто тут платить не хочет?
Витя шагнул к Трегубовичу, потянулся своей ручищей к воротнику его рубашки. Трегубович снова отступил назад, но уперся икрами ног в перекладину кровати.
– Я не знаю, кто не хочет, – Трегубович огляделся по сторонам, словно сам хотел увидеть в комнате того самого человека, который не желает платить за удовольствие.
Витя широко размахнулся правой рукой, целя противнику в зубы. Трегубович нырнул под удар, почувствовав лишь, как край чужой ладони взъерошил волосы на затылке. Он упал на колени, проворно перебирая ногами на карачках добрался до стола, успел расстегнуть «молнию» сумки, но тут получил увесистый пинок в зад. Вскочив на ноги, Трегубович отступил к двери, левой рукой оттянул назад затвор пистолета, дослав патрон в патронник, выставил руку с оружием вперед.
– Ой, – сказал Витя и протер глаза кулаками.
– А теперь скажи, сколько нужно мне платить? – большим пальцем правой руки Трегубович поставил курок в положение боевого взвода – Ну? Сколько, пидор поганый, с меня причитается?
– Нисколько, – Витя сглотнул слюну, но слюна не проходила в горло.
Женщина, прижав ладони к груди, безмолвно застыла у окна.
– Сколько, я спрашиваю? – заорал Трегубович.
– Нисколько, простите, – Витя облизал сухие губы. – Простите, пожалуйста.
– Сколько? – заорал Трегубович.
Он шагнул к Вите, размахнулся и наотмашь съездил по его носу рукояткой пистолета. Хозяин квартиры, схватившись за лицо, молча повалился на колени. Плюнув на пол, Трегубович с силой пнул его носком ботинка в живот. Витя застонал от боли, заерзал на полу. Трегубович с ненавистью посмотрел на женщину.
– Порезать бы тебе морду. Но скажи спасибо, у меня рубашка новая. Пачкаться только с вами. Вы бы у меня, сволочи, друг друга удавили.
Снова плюнув на пол, Трегубович снял курок с боевого взвода, бросил пистолет в сумку, и вышел в прихожую, слыша за спиной стенания Вити. Трегубович надел куртку и сердито хлопнул входной дверью. Он отправился на вокзал, покупать железнодорожный билет на родину.
Глава двадцать восьмая
Заведующий отделом социалных проблем Крошкин заглянул в кабинет, где перебирал читательские письма Росляков. Не переступая порога, Крошкин поманил Рослякова пальцем.
– Дима, пожалуйста, зайди ко мне на минуточку.
Росляков взглянул на часы: ровно полдень. Закончилась редакционная планерка, где начальство высказало замечания по сегодняшнему уже вышедшему номеру и обсудило материалы номера завтрашнего. И вот Крошкин вернулся с планерки, тихим голосом зовет подчиненного, «пожалуйста». Значит, настроение у начальника самое гнусное, видимо, получил от главного крупный втык. Значит, и Рослякову остается ждать только неприятностей.
Нарочито медленно он поднялся с кресла, опустил голову и походкой приговоренного к смерти, едва передвигая ноги, вышел в коридор, оглянулся, словно ждал помощи со стороны. Темноватый коридор оказался совершенно пустым. Росляков толкнул дверь соседнего кабинета, поздоровался, хотя виделся и здоровался с Крошкиным ещё утром, и, заняв кресло напротив начальника, забросил ногу на ногу. Крошкин, сортировавший на столе какие-то бумажки, сделал пометку в перекидном календаре, тяжело вздохнул и чмокнул губами.
– Главный просил меня зайти вместе с тобой, – он сдвинул бумажки на край стола. – А сначала хотел тебя даже на редколлегию вызывать. Но я сказал, что мы все решим в четыре глаза.
– А что, собственно, нужно решать? – осторожно поинтересовался Росляков.
– О тебе был серьезный разговор на планерке, – Крошкин поставил локти на стол, сплел пальцы рук. – Обсуждали твою сегодняшнюю публикацию и вообще… Главный просто рвал и метал.
– Вот как? Сегодняшнюю публикацию?
Росляков решал, что лучше: дальше изображать наивное удивление или просто выразить озабоченность, что главный редактор вдруг так сильно разволновался с самого утра и вообще себя не жалеет, горит на работе синим пламенем.
