Юрий Гончаров - Бардадым – король черной масти
Так вышел он на ту полянку, где, окруженный притомившимися участниками безрезультатных поисков, сидел Максим Петрович, обсуждая с Евстратовым, где и кого расставить в ночь на посты наблюдения. Судя по всему, неизвестный человек в своих ночных похождениях пользовался тропинкой, проходящей через буераки, оставшиеся после стоянки запасного полка, и далее – по территории оздоровительной базы – в гору, через перелаз в изваловском саду, через изваловский двор. Решено было, таким образом, установить три поста: первый – здесь, среди покинутых солдатских землянок, второй – на базе, и, наконец, третий – в саду, возле перелаза.
– Привет начальству, – развязно, с хохотком, сказал Жорка, подходя к Максиму Петровичу. – Слышал, слышал – погоня за призраком, неуловимый Ян, чудо двадцатого века… На данную местность подозрение? Местечко, действительно, еще то! Но имейте в виду, товарищ начальник, с завтрашнего дня тут такая потеха пойдет, что если кто до сей поры и хоронился в этих буераках, – так больше уже не схоронится… Ну, давай, орлы, располагайтесь! – скомандовал он сопровождавшим его рабочим.
Через каких-нибудь полчаса лес наполнился стуком топоров, пересвистом и перекличкой людей, лошадиным ржанием. Прочистка началась.
И когда Евстратов и Петька с наступлением темноты пришли сюда, чтобы занять свой пост, «залечь в секрет», как значительно и таинственно говорил Петька, отбывший армейскую службу в пограничных войсках, – тут уже пылал костер, закипал котелок с кондером и, розовея лицами и рубахами в ярком свете веселого пламени, кружком расположились порубщики. Сидя в центре, мордастый Жорка рассказывал что-то смешное, в лесу стоял такой гогот, что стреноженная, пущенная на ночь пастись лошадь, чутко поводя ушами, время от времени поднимала тонкую красивую морду и удивленно оглядывалась на костер.
Увидев участкового и Петьку, вооруженного охотничьей двустволкой, у костра притихли.
– Вот так так! – озадаченно воскликнул Жорка. – Значит, и вправду караулить собираетесь? А ведь я, Евстратыч, признаться, думал, что это у вас одни разговорчики…
– Разговорчики! – усмехнулся Евстратов. – Вы лучше сапоги да одежу убирайте на ночь подальше.
Отойдя шагов двести от костра, участковый и Петька залегли в небольшой канавке, сбоку едва заметной тропы, петляющей по обрывистому берегу над самой водой.
Беловато-серыми клочьями шибко бежали облака, нет-нет да и закрывая чуть недоспевшую, немного срезанную с одного бока луну, и то выхватывались из глубины леса белесые стволы старых осин, ярко высветленные на фоне черного дубняка, то смазывались темнотой, растворялись во мраке.
У костра наступила тишина. Дальние, приехавшие с других отделений рабочие, лишь понаслышке зная о садовских чудесах, не придавая им значения, а то так даже почитая их за выдумки, бабьи сплетки, – теперь, увидев милицию, убедившись в реальном существовании таинственного призрака, встревоженно насторожились и, сдержанно, вполголоса переговариваясь, разбрелись на ночлег по своим наскоро построенным шалашам. Вскоре костер погас, только белая дымная полоса еще какое-то время маячила над рекой, но вот и она развеялась. Светящиеся стрелки Петькиных часов показывали без четверти десять. Лежать без дела было скучно.
– Эх, закурить бы! – вздохнул Петька. – А, Евстратов?
Участковый промолчал.
– Слушай, я пиджаком накроюсь, – шептал, не отставая, Петька. – Ну, прямо мочи нету, до чего курнуть охота…
– А тебе больше ничего не охота? – насмешливо сказал Евстратов. – А то уж вали до кучи всю самодеятельность – песню давай, «яблочко» спляши… Ты на границе так-то службу справлял?
Петька сконфузился.
– Все равно, напрасно мы тут торчим, – после минутного молчания обиженно сказал он. – Эти порубщики такой базар подняли, что, если даже он тут и был, так небось давным-давно уже смылся…
– Ну, это дело не наше, – строго сказал Евстратов. – Раз старший опергруппы назначил, то будь добр…
Он не договорил, оборвал свои наставления: со стороны погасшего костра кто-то пробирался по тропе, шел не скрываясь, посвечивая фонариком под ноги.
– Вот еще несет нелегкая! – тихонько выругался Евстратов, узнавая в грузной фигуре идущего человека Жорку.
– Где вы тут, черти, запрятались? – водя лучом во все стороны, позвал лесник.
– Потуши свет! – сердито прошипел Евстратов. – Бестолковый ты человек…
– Это можно, – примащиваясь возле и гася фонарь, сказал Жорка. – У меня там все, понимаешь, спать завалились, дрыхнут, как сурки… Скучно. У вас, ребята, закурить не найдется.
– А, чтоб вас! – плюнул Евстратов. – Еще один куряка нашелся! Да курите, ну вас совсем… чисто прорвало, ей-богу! Поаккуратней только…
– Тебе хорошо, как ты некурящий, – рассудительно сказал Жорка, с наслаждением затягиваясь Петькиной папироской, – а тут ну прямо сосет и сосет… Никого не укараулили?
– С вами укараулишь! Эк, ораву-то привел.
– Что значит – ораву?
– То и значит. У начальства у вашего последние заклепки, видать, из мозгов повыскакивали, что лес по берегу уничтожаете.
– Много бы ты понимал в этом деле! – огрызнулся Жорка, обиженный тем недоброжелательством и презрением, с какими участковый отозвался о его начальстве. – Сказано – прочистка, ну? Это если, допустим, некультурная тайга какая-нибудь, там, конечно, расти дуром, после разберем, а в культурном лесном хозяйстве прочистка обязательно требуется…
– Это по берегу-то?
– Да хоть и по берегу!
– Дрына на вас хорошего нету…
– Дрына! Это у вас в милиции, верно, как чуть что – так дрына! Ты с научной точки подойди…
Петька засмеялся.
– Прежде, сказывали, – глухо, из-под пиджака, накрывшись которым он курил, послышался его голос, – прежде Алеша Молокан без науки лес выводил до пенечка, а нынче – научно!
– Что еще за Алеша? – спросил Евстратов.
– О! – оживился, заворочался под пиджаком Петька. – А ты не слыхал?
– Понятия не имею.
– Ну, тогда слушайте. История длинная, да все равно время-то коротать.
– Давай, – сказал Жорка.
Рассказ об Алеше Молокане– Дедушку моего Егор Филиппыча знаете? – начал Петька свое повествование. – Ну, когда еще коров не отымали, в пастухах ходил. Его по-уличному Кунаком кличут. Он смолоду в солдатах на Кавказе служил, пришел оттуда – всё кунак да кунак, его и прозвали Кунаком. За-а-ме-чательный старик, сроду не пил, не курил, если выругаться, так у него «лихоманка» – самое распоследнее слово, ей-богу… Чудак! – засмеялся Петька. – Он самое про Алешу-то про этого рассказывал. Вот.
Дело давно было, конечно, до революции. Был тут у нас барин Веселаго, слыхали небось? Веселагинский ложок – по этому барину до сих пор называют.
И вот леса у него были.
Сейчас, допустим, автобус до самого шоссе – как идет? Полем. Фацелия, потом – свекла, двенадцать километров по спидометру – чик в чик. А в те времена тут лес был. Вот. Веселагинский. Богатое было имение. Только дедушка сказывал – не жил тут барин. Ни грамма не жил. Все в Ленинграде да по заграницам. А деньги мотал – о! Лошадей шампанским поил, честное слово, ну? Дедушка говорил, он врать не будет.
Вот так-то промотается барии – да и сюда. Давай лес продавать. По сто гектаров, по двести, когда как, но всё – помногу. До того расторговался, – раз приезжает таким манером, а продавать – нечего! Всё. Одни пеньки. Ну, тут – хлоп! – революция. В тот момент другие господа плачут, убиваются – ах, все пропало! ах, все отобрали! – а у барина у Веселаги и отбирать нечего – дочиста просадился!
– Ловко! – с восхищением воскликнул лесник.
– А то не ловко? Ну, это я, извиняюсь, немножко с барином в сторону заехал. Про Алешу начал. Этот Алеша мужик был. Лохмотовский. Мельницу держал вот тут, маленько повыше, где ручей впадает.
– Это где столбы в воде? – спросил Евстратов.
– Во-во! Эти столбы-то вроде бы от Алешиной мельницы. Да. Жил Алеша бирюк бирюком, один как есть: кругом – лес, болото, а он жил, хоть бы что… Между прочим, мозглявенький был мужичишка, неприметный: азямишко рваный, лаптишки… Другой побирушка против него – барин, честное слово! И вовсе неграмотный. Если роспись или что – вместо фамилии крестик накарякает и ладно. Вот.
А веры был не нашей, молитвы эти всякие, попов ни грамма не признавал, насчет мясного – ни-ни, одно молочное. Такая, стало быть, вера была, молоканская. Его так и звали: Алеша Молокан.
Теперь приезжает это барин Веселаго. Дает извещение – так и так, желаю, дескать, рощу замахнуть, гектаров сколько-то. В общем, назначает торги, будьте любезны, кто дороже даст. Вот. И тут к нему являются купцы.
Ну, конечно, угощение – коньячок пять звездочек, водочка, пивко, всякое там жарево-парево, идет дело. Выпивают, закусывают – чин-чинарем, анекдоты всякие, разговорчики, вроде бы про торги и речи нету. Это он их, стал быть, специально вздрачивает, чтоб злей торговались. Вот.
