Линда Ла Плант - Красная Орхидея
Ленгтон направился к фотографиям, выставленным на крышке рояля. Виккенгем остался стоять, глядя на него. Потом посмотрел на часы. До возвращения Льюиса никто более не сказал ни слова.
Наконец тот появился в дверях:
— Сэр, детектив-инспектор Тревис еще беседует с экономкой мистера Виккенгема, говорит, что скоро освободится.
— Я так полагаю, это означает, что ланч придется отложить. — Виккенгем выдвинул ящик и достал портсигар. Предложил Ленгтону — тот покачал головой.
— Подождем ее в машине.
— Ладно, я ей передам. — Льюис постоял в нерешительности и удалился.
— Кубинские, — сказал Виккенгем, беря сигару. Затем достал серебряные ножницы для сигар и срезал кончик. Хотя и не сравнить с самокруткой. — Он закусил сигару зубами, отчего на лице у него появилась кривая ухмылка.
Ленгтон прошел у него за спиной, повернулся в дверях:
— Благодарю, что уделили нам время, мистер Виккенгем.
— Жаль, не могу назвать его приятным. Позвольте я вас провожу.
Ленгтон вернулся к машине, провожаемый взглядом Виккенгема от парадной двери. Льюиса на месте не оказалось.
— Где Майк?
— Пошел проветриться. Думаю, решил пройтись мимо конюшен, сэр, — сказал водитель.
Ленгтон снова взглянул на часы и закурил сигарету, прислонившись к боку машины. Услышав шуршание гравия на дороге, он обернулся. К нему шла Анна.
— Я вышла через кухонную дверь, — сказала она.
— Я понял. Льюиса не видела?
— Нет.
Анна открыла пассажирскую дверцу и закинула туда портфель:
— Ну и как все прошло с Виккенгемом-старшим?
— Он знает, что у нас недостаточно улик.
Тревис скромно улыбнулась:
— Его экономка не была расположена к откровениям, но, едва мне удалось коснуться болевой точки, ее уж было не остановить.
— И что же это за точка?
— Эмили Виккенгем.
На дороге снова послышался шорох шагов, и оба обернулись. Взволнованный Льюис, красный как рак, жестом поманил их за собой:
— Можете прихватить фотографии?
Анна посмотрела на Ленгтона. Тот сунулся в машину и извлек оттуда свой портфель. Они двинулись вслед за Майклом по извилистой дороге к конюшням.
Спустя некоторое время Льюис стоял перед распахнутой дверью стойла — за ней виднелся крупный гнедой мерин. Ленгтон разозлился:
— Что, Льюис, ты притащил нас сюда полюбоваться на лошадь?
— Нет, вам надо поговорить с конюхом. Он сейчас что-то проверяет на пару с ветеринаром. Он вроде видел Луизу Пеннел. Говорит, она была здесь восьмого января.
ГЛАВА 16
В оперативном штабе с нетерпением ожидали подведения итогов. Ленгтон распорядился созвать совещание через десять минут после их возвращения. Начал он с беглого отчета о своем общении с Чарльзом Виккенгемом. При этом он так искусно воспроизводил позы собеседника, его мимику и аристократическую медлительность речи, что все чуть животы не надорвали. Наконец Ленгтон посерьезнел, покачал головой:
— Он все время придерживается той установки, что он не знаком с Луизой Пеннел или Шерон Билкин. Он с пренебрежением отвергает кровосмесительные отношения со своей младшей дочерью Эмили. Говорит, что может представить медицинское заключение, подтверждающее, что его дочь психически неуравновешенна. Тогда ему не было предъявлено никаких обвинений и дело закрыли, не допросив повторно его дочь. — Ленгтон закурил сигарету, немного помедлил. Затем посмотрел на Анну и жестом предложил ей выступить. — Пока мы с Льюисом пытались справиться с Эдвардом Виккенгемом, детектив-инспектор Тревис побеседовала с Гейл Харрингтон. Итак, тебе слово, Анна.
Анна представила подробный отчет, основываясь на своих записях. Она описала психическое состояние Гейл и озвучила свое подозрение, что девушка принимает какие-то наркотики:
— Она чрезвычайно нервная, до смерти боится своего будущего свекра и, я бы сказала, близка к помешательству. Думаю, она знает гораздо больше, чем я сумела из нее вытянуть. Кстати, Гейл постоянно демонстрировала кольцо с огроменным бриллиантом, которое ей подарили в честь помолвки, — возможно, чтобы ее утихомирить.
Ленгтон кашлянул и, точно регулировщик, покрутил кистью, показывая Анне, чтобы излагала все это поживее. Она пролистнула записи:
— Когда я показала ей фотографии Шерон и Луизы, она не призналась, что когда-либо встречалась с одной из них. Если помните, Шерон Билкин работала моделью, причем большей частью для каталогов одежды. Гейл Харрингтон тоже была моделью, и, пытаясь ее как-то расположить к себе и сделать раскованнее, я спросила ее о работе. Пришлось пересмотреть немало журнальных вырезок и снимков с ее профессиональных фотосессий, однако на одной фотографии рядом с Гейл Харрингтон оказалась и другая модель, Шерон Билкин.
Послышался тихий гул. Анна попросила воды, и Ленгтон передал ей стакан.
— Следующая моя беседа была с миссис Хеджес, экономкой Виккингемов. — Снова Анна обратилась к своим записям, объясняя, как много времени ушло на то, чтобы сподвигнуть миссис Хеджес разоткровенничаться.
Ленгтон то и дело поглядывал на часы, нетерпеливо притоптывая ногой.
— На самом деле я не переходила к насущному вопросу, пока она не поведала мне, что прислуживала еще отцу Чарльза Виккенгема. Тот действительно был тяжелым человеком с дурным нравом — между тем он много значил для нее, что было главной причиной того, что она не покинула это семейство. Она описала, как старик всячески поднимал на смех своего единственного сына и в то же время был с ним крайне суров. Мальчик подвергался ужасным наказаниям и порой из-за побоев был не в состоянии идти в школу. Миссис Хеджес сказала, что всегда пыталась защитить Чарльза от отца. В конечном счете мальчик был отправлен в пансион. Во время каникул наказания возобновлялись. Когда он стал старше, наказания эти вылились в физическое насилие: отец связывал его и оставлял в старом амбаре — это было до того, как амбар переоборудовали в место отдыха. Когда Чарльз Виккенгем вырос достаточно, чтобы дать отпор, старик вовлек его в сексуальные извращения. Каждый уик-энд в Мейерлинг-Холл доставлялась полная машина проституток, которых делили между собой отец и сын. Миссис Хеджес знала, что происходит в доме, но никогда не пыталась что-либо с этим сделать, а матери, которая могла бы вмешаться, не было. Еще она, кстати, поведала мне, что под амбаром имелась комната для наказаний, — там некогда был старый винный погреб.
Анна зарисовала особняк, амбары и конюшни в виде больших квадратов и указала на своих схематичных рисунках, где должен был быть погреб, из чего стало ясно, что его, вероятно, засыпали при перестройке амбара. Теперь Ленгтон подался вперед, внимательно глядя то на Тревис, то на ее художества.
— Чарльз Виккенгем отправился в Кембридж и выучился на врача, — продолжала Анна. — Два года он проработал стажером в больнице «Бридж-Ист», живя при ней же, после чего пошел в армию. Он редко наведывался домой, если вообще туда наезжал, поскольку колесил по всему миру. На довольно продолжительное время он обосновался в Малайзии. Там он женился на Уне Мартин. Ее отец был майором в том же полку, где служил Чарльз, но миссис Хеджес не смогла припомнить, в каком именно. Эта Уна и стала матерью Эдварда Виккенгема.
Теперь Анна принялась рисовать семейное древо, и, хотя следователи слушали ее с видимым вниманием, многие уже начали нетерпеливо поерзывать.
— Уна Виккенгем умерла от рака, когда они вернулись из-за границы. Чарльз вышел в отставку и вплотную занялся имением. Отец его умирал. В конце жизни он умудрился просадить уйму денег, к тому же успел распродать немало земель. К тому времени, как отец умер, Чарльз Виккенгем единолично управлял поместьем. Как и его отец, он настроил против себя местных жителей, продавая обширные угодья, а также отдельные фермы на границах своих владений. Позднее он женился на Доминике Дюпре. Из того, что мы узнали в Милане, у новоиспеченной миссис Виккенгем было весьма любопытное прошлое. Вечеринки, которые являлись неотъемлемой частью жизни старика, ныне возобновились. Сын оказался весь в отца, и на юного Эдварда Виккенгема обрушились наказания, от которых в свое время немало пострадал его отец. Эдвард женился на местной девушке — они жили в том коттедже с соломенной крышей, который он занимает и по сей день.
Новая миссис Виккенгем произвела на свет двух дочерей, Джастин и Эмили. Едва миссис Хеджес заговорила о девочках, голос у нее дрогнул и она вся сникла. Самоубийство жены Эдварда она назвала криком о помощи: молодая женщина чувствовала ненависть своего свекра и боялась того, что происходило в их семействе. Она была постоянно прикована к постели и делалась все слабее. Миссис Хеджес будто описывала Гейл Харрингтон!
Анна глотнула воды, заметив, что все снова обратились в слух.
