Эрик Сунд - Девочка-ворона
– Договорились, – отвечает Жанетт и кладет трубку.
Она решает, что лучше сразу сообщить Хуртигу о новых директивах, и идет к нему в кабинет.
– Я только что узнала, что мы должны прекратить работу.
Хуртиг сперва смотрит на нее с удивлением, потом подается вперед и разводит руками. Похоже, он в основном разочарован.
– Черт возьми, это же абсурд.
Жанетт тяжело садится, чувствуя страшную усталость. Ей кажется, будто тело растекается по стулу и полу.
– Разве? – произносит она в ответ. Она чувствует, что у нее нет сил изображать адвоката дьявола, но знает, что в ее задачу как начальника входит защищать решения шефа.
– Ведь уже долгое время ничего не происходит. Нет ни единого следа. Вполне возможно, что речь, как говорит Биллинг, идет о нелегальном ввозе людей, а тогда это вроде бы не наш уровень.
Хуртиг резко качает головой:
– А Карл Лунд стрём?
– Он ведь, черт подери, лежит в коме и едва ли сможет нам чем-то помочь.
– Ты плохо умеешь врать, Жанетт! Естественно, этот педофил…
– В любом случае это так. Я ничего не могу поделать.
Хуртиг закатывает глаза:
– Убийца разгуливает на свободе, а нам связывает руки какой-то идиот, считающий, что законом можно вертеть как хочешь. Только потому, что речь идет о мальчиках, которых никто не разыскивает! Проклятье! А как же с этим Бергманом? Может, нам все-таки попытаться поговорить с его дочерью? Ей, похоже, есть что сказать.
– Нет, Йенс. Исключено, ты сам прекрасно понимаешь. Думаю, нам лучше всего оставить это. По крайней мере, сейчас.
Она называет его Йенсом, только когда он ее раздражает. Но раздражение сразу проходит, когда она видит, как он разочарован. Ведь они все-таки работали над этим вместе, и он занимался расследованием с таким же энтузиазмом, как она.
Сейчас она поедет домой и поспит на диване.
– Я ухожу, – говорит она. – У меня накопилось кое-какие отгулы.
– Конечно, конечно. – Хуртиг отворачивается.
Гамла Эншеде
Все движения выполняются сами собой, поскольку каждый фрагмент она проходила уже тысячи раз.
Она проезжает Глобен.
Направо от круглой развязки возле ресторана “Сёдермальмс Брёд”. Эншедевэген.
Включать мозг не требуется.
Все идет рутинно, и когда Жанетт Чильберг сворачивает на подъездную дорогу к гаражу, она в третий раз за короткое время чуть не сталкивается с красной спортивной машиной, принадлежащей Александре Ковальской. Как и в первый вечер, машина небрежно припаркована перед гаражом, и Жанетт вынуждена резко затормозить.
– Черт! – громко кричит она, когда ремень безопасности врезается ей в плечо. В ярости она сдает назад, паркуется возле живой изгороди, выходит из машины и с силой захлопывает переднюю дверцу.
Летним вечером в Эншеде пахнет подгорелым мясом, и когда она выходит из машины, ее обдает чадом сотни угольных грилей. Сладковатый удушающий запах распространяется по всему району, проникая в сад, и Жанетт рассматривает это как признак семейного счастья, общности. Гриль предполагает компанию, в одиночестве никто с грилем возиться не станет.
Хрупкую тишину нарушают голоса соседей, хохот и возбужденные крики с футбольного поля. Она думает о Софии: интересно, чем та занимается?
Жанетт поднимается на крыльцо. Когда она уже собирается открыть дверь, на ручку нажимают вниз изнутри, и Жанетт приходится отскочить в сторону, чтобы не получить удар дверью.
– Пока, красавчик. – Александра Ковальска стоит в дверном проеме, спиной к ней, и машет рукой Оке, который улыбается ей из прихожей.
Когда он видит Жанетт, улыбка сходит с его губ.
Александра оборачивается.
– A-а, привет, – здоровается она с невозмутимой улыбкой. – Я как раз собираюсь уходить.
Чертова ведьма, думает Жанетт и, не отвечая, проходит в дом.
Закрывает за собой дверь и снимает куртку. Красавчик?
Она идет на кухню, где Оке машет рукой в окно. Он смотрит на нее как-то неуверенно, когда она бросает на кухонный стол сумку.
– Сядь, – резко говорит Жанетт, открывая холодильник. – Красавчик? – фыркает она. – Тебе придется, черт возьми, объясниться. Что, собственно, происходит? – Она старается не повышать голоса, но чувствует, как внутри все содрогается от ярости.
– Что ты имеешь в виду? Что ты хочешь, чтобы я объяснил?
Она решает сразу взять быка за рога, не поддаваться на его собачий взгляд, который у него всегда появляется в подобные моменты.
– Расскажи, почему ты вчера не пришел домой ночевать и даже не позвонил. – Она смотрит на него. Глаза действительно как у собаки.
Он пытается улыбнуться, но безуспешно.
– Я… или, вернее, мы. Мы ходили в ресторан, в “Операчелларен”[85]. Я немного перебрал…
– И?..
– Ну, я заночевал в городе, и Александра подвезла меня до дома. – Оке отворачивается и смотрит в окно.
– Почему же у тебя такой пристыженный вид? Ты с ней спишь?
Молчит слишком долго, думает Жанетт.
Оке опирается локтями о стол, закрывает лицо руками и смотрит прямо перед собой пустым взглядом.
– Думаю, я в нее влюбился…
О-па, вот оно, думает Жанетт, вздыхая.
– Черт, Оке…
Не говоря ни слова, она встает, берет сумку, идет в прихожую, открывает наружную дверь и выходит из дома. Она идет по подъездной дороге, выходит на улицу, садится в машину, достает из сумки телефон и набирает номер Софии Цеттерлунд. Ей необходимо с кем-нибудь поговорить.
Телефон не отвечает.
Она успевает доехать только до Нюнесвэген, как звонит Оке и сообщает, что забирает Юхана на выходные к своим родителям и что, пожалуй, каждому из них стоит пару дней поразмыслить над ситуацией по отдельности. Ему необходимо подумать.
Жанетт понимает, что это лишь предлог.
Молчание – хорошее оружие, думает она, сворачивая к транспортной развязке на Гулльмарсплан.
Дающее отсрочку.
Жизнь, которую она всего несколько месяцев назад считала само собой разумеющейся, как ветром сдуло, и сейчас она не представляет себе даже, каким будет следующий день.
Она включает радио, чтобы заглушить собственные мысли.
Уже сейчас она ощущает страх перед необходимостью просыпаться одной в пустом доме.
Хаммарбю Шёстад[86]
По пути домой из Грисслинге София Цеттерлунд останавливается на бензоколонке “Статойл” на подъезде к Хаммарбю Шёстад и переодевается в туалете магазинчика. Там же она запихивает в урну дорогое, но пострадавшее от пожара платье. Хихикает про себя при мысли о том, что оно стоило более четырех тысяч крон. Вернувшись в магазин, она покупает большой кусок французского козьего сыра “Шевр”, пачку печенья, банку черных оливок и упаковку клубники.
В тот момент, когда она расплачивается, у нее в кармане начинает вибрировать телефон. На этот раз она вынимает его и смотрит, кто звонит.
Пока она забирает сдачу, вибрация у нее в руке прекращается. Два пропущенных звонка, читает она на дисплее и прощается с продавщицей. Выяснив, что ей звонила Жанетт Чильберг, она сует телефон обратно в карман.
Позже, думает она.
На пути к выходу она видит стойку с очками для чтения. Ее взгляд сразу выхватывает такие же очки, как она украла в новогоднее утро чуть более полугода назад, и она останавливается.
Она поехала на Центральный вокзал и купила билет до Гётеборга. Туда и обратно. Восьмичасовой поезд отошел точно по расписанию, и она уселась с чашкой кофе в пустом вагоне-ресторане.
Сразу после отправления вошел проводник, чтобы прокомпостировать билет, она предъявила билет, а другой рукой намеренно опрокинула на стол чашку с горячим кофе. Она закричала, и проводник побежал принести что-нибудь, чем можно вытереться.
Она улыбается воспоминанию и снимает очки со стойки. Надевает их и рассматривает себя в маленьком зеркале.
Проводник принес ей салфетки, и она усиленно выпячивала грудь, наклоняясь вперед, чтобы спросить, остались ли на блузке пятна. Он, вероятно, вспомнит ее в случае, если потребуется проверять ее алиби.
Но ей даже не пришлось показывать полиции прокомпостированный билет, оплаченный ее кредитной карточкой. Они проглотили ее историю целиком и полностью.
Когда поезд остановился на станции ссСёдертелье Южная”, она быстро проскользнула в туалет, убрала волосы в строгий узел и надела украденные очки.
Перед выходом из поезда она вывернула свой черный плащ наизнанку и вдруг оказалась одетой в светло-коричневый плащ. Она села на скамейку, закурила и дождалась электрички обратно в Стокгольм, к Лассе.
Говорить было не о чем, думает она, вешая очки обратно на стойку.
Ее бы не устроило никакое объяснение.
Он предал ее.
Насрал на нее. Унизил.
Ему не было места в ее новой жизни, и все. Если бы она просто бросила его, послала бы к черту, это не принесло бы ей удовлетворения. Он бы по-прежнему где-то обитал. Возможно, со своей настоящей женой, или один, или вместе с еще одной женщиной. Не имело значения. Самое главное – он бы по-прежнему существовал.
