Эрик Сунд - Девочка-ворона
София буквально растворяется в фотографии, в его глазах, его коже. Она по-прежнему помнит, как пахла его кожа после целого дня на солнце, после вечернего купания, утром, когда на щечке еще виднелись отпечатки подушки. Ей вспоминаются последние часы, проведенные вместе.
От обилия чувств ей становится дурно. Она встает с кровати и прокрадывается в прихожую, а оттуда в маленький туалет для гостей, которым родители никогда не пользуются. Осторожно повернув кран, она слышит журчание в трубах. В раковину льется ржавая вода, София складывает руки чашечкой и пьет. Теплая вода отдает железом, но дурнота проходит. В шкафчике над раковиной стоит стакан с зубными щетками, она споласкивает его, наливает себе странного цвета воды и возвращается обратно в свою комнату.
Снова садится на край кровати и закрывает глаза.
Скрещивает руки на груди, обнимая себя.
Картинки из воспоминаний становятся отчетливее, и дурнота снова дает о себе знать. София тянется за стаканом с мутной водой и отпивает большой глоток.
Возле кровати начинает шуметь в трубах вода. София рывком вскакивает на ноги и от резкого движения стакан выскальзывает из рук, падает на пол и разбивается.
Проклятье, думает она. Проклятье!
Затем она слышит на лестнице шаги.
Шаги. Эта тяжелая поступь хорошо ей знакома.
Сердце колотится с такой силой, что она почти не может дышать.
Это не я, думает она. Это ты.
Ей слышно, как Он гремит чем-то на кухне и открывает водопроводный кран. Потом кран закрывается, и шаги удаляются обратно в подвал.
У нее больше нет сил вспоминать, ей хочется только положить всему конец. Осталось лишь спуститься к ним и сделать то, ради чего она приехала.
Она выходит из комнаты и спускается на первый этаж, но перед дверью кухни останавливается. Заходит в кухню и осматривается.
Тут что-то изменилось.
Под мойкой, где раньше было пустое место, теперь стоит сверкающая посудомоечная машина. Сколько же часов она просидела там внутри, за занавеской, слушая разговоры взрослых?
Но кое-что другое, в точности как она предполагала, по-прежнему на месте.
Она подходит к холодильнику и видит изрядно пожелтевшую за почти тридцать лет газетную вырезку из “Упсала Нюа Тиднинг”.
ТРАГИЧЕСКИЙ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ: ДЕВЯТИЛЕТНИЙ МАЛЬЧИК ОБНАРУЖЕН МЕРТВЫМ В ФЮРИСОН.
София смотрит на вырезку. Текст она знает наизусть, поскольку в течение нескольких лет ежедневно вновь и вновь перечитывала эту заметку. Ее вдруг охватывает неприятное чувство, отличное от того, которое она обычно испытывала перед заметкой раньше.
Чувство напоминает не скорбь, а нечто иное.
Как и прежде, ей приносит утешение читать о том, как девятилетний Мартин необъяснимым образом утонул в реке Фюрисон и что полиция не подозревает преступного умысла, а считает это трагическим несчастным случаем.
Она ощущает, как по телу распространяется спокойствие, а чувство вины медленно уходит.
Это был несчастный случай.
Только и всего.
ПРОШЛОЕ
Выйдя на мостки, она опускает руку в воду.
– Вроде не слишком холодно, – лжет она.
Но он не хочет подходить к ней.
– Здесь так странно пахнет, – говорит он. – И я замерзаю.
Она недовольно вздыхает. Ведь добраться сюда стоило им немалых усилий, и, в конце концов, изначально идея купаться принадлежала ему.
– Может, пойдем обратно? Тут плохо пахнет, и мне холодно.
Ее раздражает его нерешительность. Сперва ему надо на колесо обозрения, потом вдруг нет. Затем давай купаться, а теперь давай не будем.
– Если тебе кажется, что плохо пахнет, зажми нос. Смотри на меня и увидишь, что совсем не холодно!
Она оглядывается, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. Увидеть ее могут разве что сидящие на колесе обозрения, но ей видно, что колесо в настоящий момент пусто и не двигается.
Сняв вязаную кофту и футболку, она садится на мостки. Потом снимает брюки и носки и в одних трусиках вытягивается на мостках во всю длину. От обдувающего спину прохладного ветра по коже бегут мурашки.
– Ты же видишь, что не так уж холодно. Лапочка, иди сюда!
Он робко подходит к ней, она поворачивается на бок и развязывает ему шнурки.
– У нас ведь с собой куртки, так что мерзнуть не придется. Кстати, в воде теплее, чем на суше.
Она наклоняется вперед и поднимает со столба забытую кем-то купальную простыню.
– Смотри, у нас есть даже простыня, чтобы вытереться. Она совершенно сухая, и ты сможешь вытереться первым.
Тут от моста Кунгсэнгсбрун, расположенного возле очистных сооружений, вдруг доносится пронзительный звонок. Мартин пугается и вздрагивает. Она смеется, поскольку знает, что звонок означает лишь, что мост вскоре разведут для прохода судов. За первым звонком следует еще несколько, один за другим, а возле мостков настолько стемнело, что ритмичное мигание красного огня отражается в деревьях над ними. Но самого моста им не видно.
– Не бойся. Просто сейчас разведут мост, чтобы там смогли пройти лодки.
Он стоит с поникшим видом.
Заметив, что он по-прежнему мерзнет, она притягивает его к себе и крепко обнимает. Его волосы щекочут ей нос, и она фыркает.
– Тебе не обязательно купаться, если ты побаиваешься..
Когда призывающий остановиться звонок стихает, слышится механический скрежет, а за ним глухой грохот. Разводной мост открывается, и вскоре мимо них уже скользит маленькая деревянная лодка с зажженными навигационными огнями, а следом – более солидная спортивная яхта с крытой кабиной.
Пока суда проходят мимо, они лежат на мостках, тесно прижавшись друг к другу. Она думает о том, как пусто станет, когда наступит осень и она его лишится. Может, ей наплевать на все и тоже переехать в Сконе? Нет, ничего не выйдет.
– Ты мой малыш.
Он долго лежит молча, свернувшись у нее в объятиях.
– О чем ты думаешь? – спрашивает она.
Он поднимает на нее взгляд, и ей видно, что он улыбается.
– Как здорово, что мы переезжаем в Сконе, – говорит он.
Она вся холодеет.
– Мой двоюродный брат живет в Хельсингборге, и мы сможем почти каждый день вместе играть. У него есть длиннющая автомобильная трасса, и мне дадут одну из его машин. Возможно, “понтиак фаербёрд”.
Она чувствует, как ее тело начинает словно бы распадаться на части, ее как будто парализует. Ему хочется переехать в Сконе?
Она пытается встать, но не может. Думает о его родителях. Эти… Ведь он же не один из них. Правда же нет!
У нее в голове проносится тысяча мыслей. Она думает об их беспрестанных разговорах о переезде, о том, что они отнимут его у нее, и о том, что она просто исчезнет из его жизни.
– А потом, когда опять придет лето, мы поедем в отпуск за границу. Моя новая няня тоже поедет. Мы полетим на самолете.
Она хочет что-то сказать, но не может выдавить из себя ни звука. Все это не его слова, думает она.
Она смотрит на него. Он лежит рядом с ней, устремив в небо мечтательный взгляд.
На лицо ему падает тень, похожая на крыло птицы.
Ей хочется встать, но кажется, будто кто-то железной хваткой удерживает ее за руки и грудную клетку.
“Куда же мне бежать?” – думает она с ужасом. Ей хочется уничтожить все сказанное им, забрать его оттуда.
К себе домой.
Потом что-то происходит.
В глазах темнеет, и она чувствует, что ее сейчас вырвет.
Тут раздается такой звук, будто ей прямо в ухо каркает ворона.
Она с испугом поднимает взгляд и видит совсем рядом его смеющееся лицо.
Но нет, это не он, над ней издевательски смеются глаза его отца, его влажные, мерзкие губы. Теперь ворона уже угнездилась у нее в голове и черные крылья застилают взгляд. Каждый мускул тела напрягается, и, до смерти перепуганная, она начинает защищаться.
Девочка-ворона хватает его за волосы с такой силой, что вырывает большие клочья.
Она бьет его.
По голове, по лицу, по телу. Из его ушей и носа течет кровь, а в его глазах она поначалу видит только страх, а потом и нечто иное.
В самой глубине глаз он не понимает, что происходит.
Девочка-ворона бьет и бьет, и когда он перестает шевелиться, удары постепенно ослабевают.
Плача, она склоняется над ним. Он не издает ни звука, просто лежит и неотрывно смотрит на нее. Его глаза ничего не выражают, но они двигаются и моргают. Дыхание учащенное, из горла доносятся хрипы.
Она ощущает головокружение и тяжесть во всем теле.
Словно в тумане, она встает, сходит с мостков и притаскивает с берега реки большой камень. Когда она идет с камнем обратно, перед глазами у нее все плывет.
От удара камнем по голове раздается такой звук, будто кто-то раздавил ногой яблоко.
– Это не я, – говорит она, опуская его тело в воду. – Теперь давай, плыви…
Грисслинге
София Цеттерлунд снимает газетную вырезку, аккуратно складывает ее и сует в карман.
Это не я, думает она.
Это ты.
Она открывает холодильник и констатирует, что он, как всегда, заполнен молоком. Все как обычно, как положено. Ей известно, что Он обычно пьет по два литра в день. Молоко очищает.
