Валентина Демьянова - Страсти по Веласкесу
Голос Голубкина был полон отвращения и недовольства собой. В другое время я обязательно пристала бы к нему с расспросами, что это его так расстроило, но не в то утро.
— Ты знаешь их шефа? — уточнила я, не веря собственным ушам.
— Он меня знает, и этого ему за глаза достаточно, — сердито пробурчал Голубкин, пристально разглядывая точку на горизонте.
— Постой, постой… Это что ж получается? Ты знаком с хозяином этих парней и можешь обратиться к нему с просьбой… Так какого черта ты не утряс этот вопрос еще в Москве?! Почему не сделал так, чтобы они за мной сюда не тащились?! — забыв обо всем на свете, заорала я на Голубкина.
Тот в долгу не остался, прорычал мне прямо в лицо:
— Ты меня с кем-то путаешь, дорогая! Я не Господь Бог!
— Ага! Ты его слуга на земле, — не осталась в долгу я. — Если ты смог позвонить ему сегодня ночью, так что тебе мешало сделать то же самое несколькими днями раньше?
От едва сдерживаемого бешенства у него побелели крылья носа. Когда он наконец справился с собой, голос его упал до хриплого шепота:
— Я не буду объяснять, чего стоит такой звонок, тебе это знать необязательно. Вот только мне за него еще платить и платить… А позвонил я сегодня только потому, что ты неизвестно куда умчалась. Скажи, пожалуйста, где тебя носило? Я на этой лавке всю задницу отсидел, тебя дожидаючись. Надеялся, у тебя хватит ума сразу сюда, к машине, бежать, но ты явилась только сейчас. А на дворе, между прочим, уже полдень! Может, расскажешь, чем все это время занималась? Молчишь? И на здоровье! Мне, по большому счету, без разницы, где ты была и что делала. Это те трое тобой сильно интересовались и, когда со мной разобрались, со всех ног кинулись тебя искать. Прикинь, что они сотворили бы, встреться вы в тихом переулке? И спасать тебя было бы некому! Я не Фигаро, одновременно и здесь и там быть не могу!
Природа меня воображением не обделила, и я в тот же миг и очень живо представила себе все, что со мной могло произойти. Представила и содрогнулась. Картинка получилась страшненькая. Ребятам дали поручение проследить за дамочкой и в тот момент, когда она раздобудет заветную картину, ласково оную у нее изъять. Работа выглядела простой, никаких сложностей не предвиделось, и парни, естественно, на это настроились. Но тут неожиданно, словно черт из коробочки, появляется неизвестный нахал и затевает драку. Парни задиру, конечно, отметелили, но, зная Алексея, можно было с уверенностью утверждать, что и им прилично досталось. Неудивительно, что после драки они, пылая праведным гневом и жаждой мщения, сразу же пустились разыскивать меня. И если бы нашли, то простым изъятием картины дело бы не ограничилось.
От этой мысли меня пробрал озноб, и я с укором спросила:
— Их было трое, а ты один! Почему? Разве ты не мог прихватить с собой своих парней, если уж собрался сюда ехать?
Голубкин одарил меня тяжелым взглядом исподлобья и нехотя пробурчал:
— Не мог. Если я один, это просто драка, а если стенка на стенку — уже война.
«О господи! Во что я его втравила?» — ужаснулась я. Оправданием мне могло служить только то, что, обращаясь к нему, я толком не понимала, о чем прошу. К сожалению, легче мне от этого не стало.
— Кто же они такие? — поинтересовалась я.
— Эти-то? Служба безопасности одной конторы. Академия генеалогических изысканий называется. Но это так… прикрытие. «Крышуют» они его. Настоящий хозяин у них совсем другой. — Приятель удрученно вздохнул:
— Болтанула ты что-то лишнее, подруга, вот они к тебе и прицепились.
«Ты прав, дорогой. Не удержалась от соблазна покуражиться над коротышкой с наманикюренными ногтями. Ляпнула о картине Веласкеса, а он хозяину доложил… Погорячилась, в азарте словестной перепалки забыла, что иногда одно вскользь сказанное слово может привести к крупным неприятностям, а тебе теперь расхлебывать», — горестно подумала я, виновато глядя на Голубкина.
— Если все так сложно, зачем же ты полез?
— Ты же сама просила разобраться, — усмехнулся он.
— А ты бы отказал!
— Не смог.
Как только он это произнес, мы оба почувствовали себя неловко. Между нами повисло тяжелое, полное воспоминаний, молчание. Алексей первым пришел в себя и, натужно кашлянув, сообщил:
— А с теми, что угрожали твоей знакомой, пока не все ясно. Ребята работают. Как только что прояснится, позвоню.
— Не нужно! Оставь.
— Не дергайся. Все будет путем.
— Любишь ты валенком прикидываться, — укоризненно покачала я головой.
Голубкин закатил глаза и загундосил:
— Сами мы не местные, живем в деревне, политесам не обучены.
Была в его характере черта, которая доводила меня до белого каления. Его настроение, вне зависимости от обстоятельств, могло меняться просто на глазах. Вот как сейчас. Только что дурачился и вдруг, оборвав себя на полуслове, резко приказал:
— Все, поднимайся. Пора двигать. Время поджимает. Меня в Москве ждут.
— Я готова. Заскочим на минуту в одно место и можем отправляться.
Наше появление у дома Антонины Юрьевны ни у кого интереса не вызвало. Двор и улицы были пустынны. Оставив Алексея у машин и пообещав долго не задерживаться, я метнулась к подъезду. К Антонине Юрьевне заходить не стала и сразу поднялась на чердак. Уверенно направилась в самый дальний угол, отодвинула в сторону фанерный ящик и принялась копаться в ворохе пыльного тряпья. Не буду врать, что чувствовала себя в тот момент спокойно и уверенно. Руки у меня прямо-таки ходуном ходили от волнения, но «Христос в терновом венце» оказался на месте. Целый и невредимый, он терпеливо дожидался меня там, где я его вчера оставила, перед тем как выйти на улицу.
Увидев меня с картиной в руках, Голубкин не удивился.
— Та самая? — только и спросил он.
Я ответила молчаливым кивком и, открыв багажник, принялась осторожно устраивать бесценное полотно в специальный контейнер.
— Все-таки ты их обыграла, — удовлетворенно хмыкнул за моей спиной Голубкин.
Захлопнув крышку контейнера, я развернулась к нему лицом и ответила без тени шутки:
— С твоей помощью. Если бы не ты, все могло бы закончиться грустно. Я твоя должница. Проси что хочешь. Все сделаю.
Здоровая бровь на лице Голубкина многозначительно поползла вверх, а в глазах заплескались игривые чертенята. Испугавшись, что мое опрометчивое обещание может наложить на меня непосильное обязательство, я торопливо выпалила:
— Но замуж за тебя не пойду. И не проси.
— Не буду, — легко согласился он, а у меня отчего-то вдруг екнуло сердце.
Голубкин же как ни в чем не бывало продолжал:
— После нашего последнего разговора… когда ты мне в очередной раз отказала… я понял, что ты абсолютно права. Все верно ты тогда говорила. Мы с тобой не пара и, если даже поженимся, долго не уживемся. Ты умная и знаешь меня лучше, чем я сам себя. Мне и правда нужна тихая, нежная, покладистая девушка, способная терпеливо сносить мои выкрутасы.
— Отлично! Ты все понял, и теперь дело за малым — найти себе подругу, обладающую всеми этими бесценными качествами, — через силу улыбнулась я.
Голубкин, поглощенный мечтами о будущей избраннице, ничего не заметил.
— А я уже нашел, — объявил он и ухмыльнулся.
Вид у него при этом был такой самодовольный, что мне моментально захотелось вцепиться всеми десятью ногтями в его наглую физиономию и довершить то, что не успели сделать кулаки ночной троицы.
— Чудесно, — выдавила я из себя. — Надеюсь, ты ее сможешь полюбить.
— Я уже люблю. Иначе зачем бы я на ней женился?
Сердце екнуло и сжалось в груди. Вот уж не думала, что будет так больно.
Я гнала машину по пустынной трассе и плакала. Слезы ручьем катились из глаз, а я даже понять не могла, с чего это так меня развело. Ну не из-за женитьбы же Голубкина! Глупость какая! У меня была возможность выйти за него замуж. Я уж и не помню, сколько раз он делал мне предложение. Если б хотела, давно бы стала его женой! Только я никогда этого не хотела! Каждый раз, когда он заводил об этом разговор, я категорически отказывалась. Какая семья, если каждое наше свидание заканчивалось ссорой? Вот и сегодня наша встреча завершилась тем, что я села в машину, хлопнула дверцей и укатила в Москву. Нет, Алексей и его избранница были здесь ни при чем… А что тогда? В чем причина моего ужасного настроения? В конце концов, все сложилось прекрасно! Я хотела найти картину? Так я ее нашла! Получила драгоценное полотно не только без труда, но и с благословения владелицы… Хозяйка собственными руками вручила мне его и даже до порога проводила… Мне показалось, что я снова слышу ее голос: «Да поможет вам Господь в тех испытаниях, что теперь выпадут на вашу долю».
Может, все дело именно в этом? Как не гнала я от себя тревожные предчувствия, но слова старухи надежно застряли у меня в голове и неприятно бередили душу. Трезвая часть моего ума сопротивлялась наваждению, как могла, и не хотела принимать их всерьез, здраво объясняя все чрезмерной экзальтированностью владелицы картины. Зато другая половина, та, что отвечала за чувства и эмоции, паниковала и трусливо затаилась в ожидании неминуемой беды. В результате если раньше я была озабочена исключительно тем, чтобы раздобыть картину и получить причитающийся мне гонорар, то теперь вдруг задумалась.
