Леонид Марягин - Экран наизнанку
- Предупреждала: не води сюда никого. Вот и нарвался на дебош. Все доложили в отделение. А я - выслушивай. На "Гознаке" в меня будут пальцами тыкать: персональная пенсионерка превратила свою комнату в бардак!
Оправдываться было бессмысленно, а вещички умещались в портфеле: пора носков, помазок, бритва, вафельное полотенце, запасная чистая майка и кальсоны на случай минус двадцати. Он не хотел их класть, но мать сама насильно засунула.
Портфель был его постоянным спутником. С ним он смотрелся гораздо солиднее и основательнее. С ним предстояло завтра вечером встречаться с Тамарой. Правда, ходить с портфелем по вестибюлю Дома кино было неловко, но можно было за рубль попробовать уговорить гардеробщицу взять этот груз на хранение.
Но это все - завтра, сегодня нужно решить проблему ночевки.
Сева спал, сидя на скамейке в зале ожидания, выстроенном архитектором Рербергом.
Руки Севы даже во сне сжимали ручку портфеля, стоящего на коленях.
"Скорый поезд "Москва-Сочи" отправляется в ноль часов сорок восемь минут", - прозвучало под сводами зала, увенчанного портретом Хрущева.
Но разбудило Севу не объявление вокзального радио, а голоса напротив.
- Ты куда аккредитив дел? - спрашивал женский голос.
На скамейке напротив готовилось к посадке в поезд семейство: отец, мать и пацанчик.
- Куда надо, - отвечал коренастый молодой отец.
- А булавкой заколол? - не унималась мамаша.
- Заколол, заколол...
- Ты не отмахивайся - мы что, зря, что ли, премии копили... А то приедем к морю и будем на зубариках играть.
- Да не стони ты раньше времени. Цел будет твой аккредитив!
- А что такое аккредитив? - вмешался мальчонка, до того времени молча слушавший перепалку родителей.
- Подрастешь - узнаешь! - засмеялся отец. - Для мамы это самая важная в жизни штуковина...
- Тоже мне - бессребреник! Идемте, а то опоздаем...
Сева закрыл глаза и снова погрузился в глубокую дрему.
Репродуктор под потолком зала ожидания продолжал бухтеть
- Ну не надо, не надо... - донеслось сквозь сон.
Он приоткрыл глаза и на этот раз увидел на скамье напротив скромную девчушку, которую с обеих сторон прижимали и лапали два невзрачных типа.
- Не надо, - скулила девчушка.
Глаза закрылись помимо его воли.
Он заставил веки подняться, когда услышал снова девчушкино:
- Я не хочу, не хочу...
Типы тащили девчушку к узкой щели за автоматами газированной воды. У одного в руке был нож, упирающийся в бок девчушки.
Сон как рукой сняло. Он отбросил портфель и бросился к девчушке, находившейся уже у самой щели.
Отшвырнул одного - того, что с ножом, другому врезал по челюсти. На его удивление, они тут же исчезли, не ввязываясь в драку.
Зато девчушка заблажила удивительно визгливым для нее голосом:
- Куда ты меня тащишь! Что ты от меня хочешь? Я не буду! Не заставляй! Не буду!
Сева остолбенел.
Из оцепенения его быстро вывел сержант милиции, сразу оказавшийся почему-то за спиной Севы.
- Что случилось?
- Насилует! - без тени сомнения взвизгнула девчушка.
- Пошли. Разберемся! - приказал сержант.
И когда Сева шагнул назад, к скамье, где лежал его портфель, схватил его крепко за шиворот:
- Не шали у меня!
В следственной комнате под потолком еще горели электрические лампочки, но за окном уже брезжил рассвет. Женщина-следователь в чине старшего лейтенанта, с помятым от бессонной ночной работы лицом, протянула Севе исписанный лист бумаги.
- Ознакомься. - И, пока тот знакомился с написанным, поясняла: Попытка изнасилования - это минимум полтора года лагеря. Доказательства неоспоримые. Свидетели подтверждают. Личность потерпевшей не вызывает сомнений...
- Не вызывает? - вскипел Сева. - А что она делала с друзьями на вокзале?
- Так же, как и ты, ждала своего поезда, - очень спокойно парировала следователь. - Потерпевшая учится в техникуме, воспитывает одна малолетнего брата. Только что я связалась с директором техникума. Он подтверждает данные и характеризует потерпевшую положительно. Готов отразить это письменно.
Севе показалось, что стул под ним разъезжается:
- Я, выходит, показываю ложь?
- Выходит. Потерпевшая согласна забрать свое заявление, если ты вернешь ей золотые часы, кулон и браслет, которые ты с нее сорвал.
- Я, что, проглотил все это? - обескураженно спросил Сева. - Меня ведь тут же забрал ваш сотрудник.
- Ты согласен компенсировать причиненный ущерб?
- Я ей ущерба не причинял.
- Ты нагло себя ведешь. Себе же во вред. Тебя может спасти, только если мы установим, что потерпевшая занимается проституцией.
В последнем разъяснении Севе почудилась надежда.
- А как вы это установите?
- Это не просто. Клиенты проституток не любят подтверждать свои поступки... Так что это непросто.
- Мне нужно позвонить.
- Звони, посоветуйся, если есть с кем, - равнодушно согласилась следователь, она явно была уверена в собственной правоте и придвинула аппарат Севе.
У телефона, на счастье, оказался сам Давыдович. Он был еще в постели полосатая шелковая пижама расстегнулась на волосатой груди.
- Я сегодня не буду...
- Почему?
- Я - в милиции.
- За что?
- Не могу говорить.
- Не валяй Ваньку!
- Ждал поезда на вокзале. Вступился за... женщину... В общем - попытка изнасилования, - сбивчиво, нестройно лепетал Сева, боясь, что следователь лишится своего великодушия, положит руку на рычаг телефона и ниточка надежды на поддержку оборвется.
- Что? - услышав треск в трубке, Давыдович заблажил: - Адрес, адрес говори! Какой вокзал?
Сева с закрытыми глазами сидел на невысоких нарах-помосте одиночной камеры.
Лязгнул замок.
На пороге открывшейся двери стоял сержант.
Тот самый, что забирал Севу.
- Держи свой портфель и исчезни!
Ефим Давыдович в собственной спальне карельской березы пил утренний кофе.
А рядом на краешке стула сидел Сева, вцепившись в свой портфель, как в спасательный круг.
- Повезло тебе, что у нас съемка во вторую смену... А то бы хрен ты застал меня дома... - Мэтр наслаждался кофе и собственной победой. Поговорил я с этой потерпевшей, - он поцокал языком, подбирая слово, оторвой: у нее же отработанный номер! Выбирает себе жертву, с которой можно сорвать деньги, и со своими котами начинает провоцировать... Как же ты этого не заметил?
- Наверное, сквозь сон...
- Ну да, спали режиссерские гены, - насмешливо согласился Давыдович. Почему, думаешь, она заявление забрала?
- Надавил наш комиссар милиции...
- Ничего подобного! Обращаться к консультанту - длинный ход. Писанина уже уйдет в прокуратуру, и прекратить тогда дело - что гору передвинуть, торжествовал мэтр. - Я надавил. Сказал: заявлю, что пользовался ее сексуальными услугами! И она испугалась...
- Вы... пользовались? - спросил или, скорее, пролепетал Сева.
- Я похож на человека, пользующегося вокзальной шлюхой? Не ожидал я от тебя такой тупости, - презрительно сощурился Ефим Давыдович.
- Я имел в виду, что вам неудобно такое даже заявлять... оправдывался Сева.
- А я и не думал заявлять. Я знал, что она испугается - могут выслать из столицы - и заберет заявление. Это режиссура в быту. Понял?
- Понял.
Зазвонил телефон. Давыдович потянулся к трубке и бархатно проворковал:
- Рад тебя слышать. Эллочка! Сегодня же. Да. Сразу после съемки! Я тоже!
- Я обязан вам, что на свободе! - благодарно произнес Сева, пока шеф возился с трубкой.
- Обязанность - быстро забывается. Я уже привык к тому, что ни одно хорошее дело не остается безнаказанным! - захохотал шеф, но похоже было, что он думает так всерьез.
Хлопушка "Цена человека".
В кабинете комиссара милиции героиня, привстав со стула и нависая над столом от порыва, переполняющего ее, убеждает теперь милицейского начальника:
- Он не виноват! Он случайно бежал из лагеря! Испугался и бежал!
- Чего испугался? - уточняет комиссар, внимательно слушая посетительницу. Форма ладно сидит на его мужественной, плечистой фигуре.
- Испугался, что вина ляжет на него. А виноват тот, другой, который ехал с ним в грузовике...
- Откуда вам это известно?
- Коля рассказал. Я верю ему!
- Верить людям надо, но нужно и проверять!
- Я не могу этого проверить, но знаю, что он не врет! Чувствую! Без Коли я снова буду несчастна!
- В том происшествии погиб человек. И одного вашего чувства мало, чтобы решить, кто виноват.
- Но ведь коля, если его несправедливо обвинят, погибнет!
- Я пришел в милицию из парторгов не самого маленького завода, чтобы здесь, - он постучал пальцем по столешнице, - теперь не было несправедливых обвинений! Я приложу все свое умение, чтобы не сделать вас несчастной.
- Что ты делаешь? - забыв скомандовать "стоп", врывается в кадр Ефим Давыдович и склоняется над присевшей на краешек стула во время тирады комиссара Эллой. - У тебя реплики звучат... деревянно!
