Владимир Гоник - Преисподняя
Бирс побрел со двора в надежде отыскать автомат, однако, что-то, видимо, ощутил и Першин, потому что неожиданно окликнул его и молча протянул трубку радиотелефона.
Замирая, Антон набрал номер и вдруг почувствовал, как у него ослабли ноги: Джуди была дома. Вначале ему показалось, что он ослышался, но нет, это была она — она!
— Джуди… — растерянно пробормотал он.
Услышав его голос, она заплакала:
— Тони, где ты?! Приезжай скорее!
Она сказала, что ее отпустил охранник.
— Как отпустил?! — не понял Антон. — Кто?!
Это было немыслимо, верилось с трудом. Антон решил, что он чего-то не понял или она что-то путает, но было не до расспросов: Джуди вся тряслась от страха.
— Тони, это ужасно, ужасно! Они могут вернуться! Я боюсь, приезжай скорей! — твердила она, не переставая, видно, натерпелась, бедняжка, ему стоило большого труда убедить ее, что ничего не случится.
— Поезжай, — сказал Першин, и это было похоже на приказ, но Бирс не уехал, прежде чем не известил Хартмана:
— Стэн, вы слышите меня? Стэн!.. Джуди нашлась!
Хартман открыл глаза, взгляд его блуждал, как бы не в силах остановиться на чем-то определенном. Наконец, он зацепился за лицо Бирса, но оставался мутным и замороченным, а потом стал яснеть, и Хартман очнулся.
— Джуди нашлась! — повторил Бирс.
— Неужели?! — обрадовался американец. — Она здесь?! Вы видели ее?!
— Нет. Я говорил с ней по телефону. Она дома.
— Как дома? — не понял Хартман. — Где?! Как она туда попала?
— Она говорит, что ее отпустили. Охранник отпустил.
— Вот видите, я был прав, — улыбнулся Хартман. — Если человеку дать шанс, он одумается. Джуди смогла убедить охранника.
— По-английски? — спросил Бирс. — Или она под землей выучила русский?
«Что-то здесь не так», — думал он, но спорить не стал. Антон обратил внимание, как сосредоточенно прислушивается лежащий рядом альбинос: разговор шел по-английски, но юноша явно прислушивался, Бирс отметил.
Разумеется, Антон не поверил, что Джуди кого-то убедила. Да и разве можно было кого-то убедить там, внизу?
И все же, все же — никуда от этого не деться — внизу нашелся кто-то, кто нарушил грозящий смертью приказ. Да, кто-то не пошел там за лживыми поводырями, а поступил по своей воле.
Бирс подумал, что в толпе, орущей в тысячи глоток — «Распни его!» всегда найдется человек, способный промолчать или сказать «нет!».
Молодой альбинос спас Хартмана, внизу нашелся кто-то, кто не повиновался слепо. Оба решились на поступок, и это внушало надежду на здравый смысл людей.
— Командир, я могу остаться? — спросил Ключников, подойдя к машине, в которой сидел Першин.
— Где? — не понял капитан.
— Здесь, рядом, — Ключников мотнул головой в сторону, за деревья, где поодаль виднелись дома.
— Куда ты пойдешь? Посмотри, на кого ты похож.
Ключников и впрямь мог напугать любого: разрисованное камуфляжной краской, закопченное пороховой гарью лицо напоминало африканскую маску; повстречайся прохожий, страха не оберется.
— Ничего, командир, — успокоил он Першина, — я быстро.
— Оружие сдай, — напомнил он.
Ключников сдал автомат, запасные рожки к нему, пистолет, штык-нож, газовые баллончики и неиспользованные гранаты, снял бронежилет и шлем и медленно побрел со двора; в спину молча смотрели сидящие на траве люди.
Аня была дома, спала. Ключников поднялся на лифте и открыл дверь своими ключами, которые она дала ему, когда он поселился у нее. Он зашел в комнату, устало опустился на пол и смотрел на нее, спящую напротив. Она привыкла спать голой, так и спала, одеяло сползло, и он разглядывал ее, стыдясь откровенности, с какой она лежала перед ним.
Вот она, твоя любовь, в нескольких шагах, спит невинно, не подозревая, что ты здесь, рядом. А ты не можешь без нее, впрочем, это понятно, но ты не можешьи с ней, потому что ее жизнь — это ее жизнь, тебе в ней отведено мало места. И как тут быть, где выход?
Он смотрел на нее, разметавшуюся во сне, и даже во сне она была свободна и своенравна и спешила куда-то, неподвластная никому.
Аня пошевелилась, видно, почувствовала взгляд и потянулась томно и женственно; несмотря на усталость, он почувствовал желание. Она замороченно разлепила глаза и смотрела непонимающе, как бы не веря себе.
— Это ты? — спросила она сонно.
— А ты кого ждала? — поинтересовался он бесстрастно, хотя вопрос резанул его.
— Никого, — ответила она, не мудрствуя лукаво, и он снова отметил про себя обиду в ее словах.
— Значит, я зря пришел? — спросил он, откинувшись затылком к стене.
Аня улыбнулась, зевнула и гибко, как кошка, потянулась, закинула руки за голову, не смущаясь своей наготы. Его всегда поражала свобода, с какой она открывала тело, словно ей неведом был стыд.
— Какой ты чумазый, — улыбнулась она, зевая и обольстительно потягиваясь. — Иди в душ.
— Нет, — отказался Ключников.
В ее глазах на мгновение мелькнуло удивление, но она промолчала и ждала продолжения.
— Я не грязнее, чем любой из твоих знакомых, — сказал Ключников.
— А-а… — понимающе кивнула она. — Вот как…
— Да, так, — подтвердил он. — Не нравлюсь?
— Уходи, — Аня натянула на себя одеяло, а он, напротив, принялся раздеваться.
— Нет, — сказала Аня, когда он, раздевшись, приблизился к ней. — Не хочу.
Не обращая внимания, он наклонился к ней, она закуталась в одеяло и отвернулась к стене.
— От тебя дерьмом несет, — поморщилась Аня с отвращением.
— Вот и хорошо, — кивнул он удовлетворенно. — Как раз то, что нужно.
Ключников потянул с нее одеяло, она не отдала, и какое-то время они сражались, словно это было не одеяло, а воинское знамя. В конце концов он одержал победу — стянул с нее одеяло и отбросил в сторону.
— Не смей! Пошел вон! — ее просто трясло от ненависти и отвращения.
Она яростно отбивалась, он и не подозревал в ней столько силы и злости, вероятно, злости было больше, и она давала ей силу. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы сломить сопротивление, они долго отчаянно боролись, прежде чем он одолел ее. Но стоило ему добиться своего, она вдруг застонала, ее лицо исказилось, глаза закатились от вожделения, и она с той же силой и яростью стала ему помогать; можно было подумать, что они сражаются не на жизнь, а на смерть.
Он думал отомстить ей, унизить, но ничего не удалось; он испытывал странную досаду и опустошение, словно это она сделала с ним что-то против его воли.
Беззвучно и неподвижно Аня лежала рядом, лицо у нее было спокойным, словно она, наконец, получила то, что давно ждала.
— Черт знает что! — огорченно произнес Ключников. — Предупреждали меня: не имей дело с евреями! Не послушался, дурак, связался. Теперь расхлебываю.
— Что?! — встрепенулась Аня. — Что ты сказал?!
Она даже села, чтобы получше услышать его — услышать и разглядеть — и неожиданно расхохоталась.
— Ну наконец-то, наконец! — проговорила она сквозь смех. — А я все ждала, когда же, когда!.. Все думала: когда ты прорежешься? Наконец-то!
Она продолжала смеяться и вдруг сдержала смех и глянула пытливо:
— А ты знаешь, дружок, меня тут убить обещали…
— Кто? — спросил Ключников, уже зная, уже предчувствуя.
— Твои друзья.
— Какие?
— Не знаю, твои. Они так и сказали: твои друзья. Убьем, говорят.
— За что?
— За тебя. Прикончат, если не оставлю тебя в покое. Звонили, на улице подходили. Сказали, чтобы я убиралась.
— Что ж ты молчала?
— А что говорить? Скука. Я бы и сейчас не сказала, ты сам начал.
— Глупости. Ничего они не сделают.
— Как знать, как знать… — улыбнулась она легко. — О тебе заботятся: осквернили тебя евреи. Вот и ты туда же…
— Я пошутил.
— О да, конечно! Прекрасное чувство юмора! Веселье в морге!
— Чушь все это, — он с досадой пожал плечами и отправился в ванную.
Сергей долго мылся горячей водой, оттирая с себя минувшую ночь. Когда он вышел, Ани не было, он решил, что она спустилась в магазин, и вдруг она позвонила по телефону и сказала, чтобы он уходил, она не хочет его видеть. По тому, как спокойно она говорила, он понял: все обдумано, все решено. Ключников собрал вещи и поехал в общежитие отсыпаться.
…едва Бирс переступил порог, Джуди кинулась ему на грудь, обхватила руками шею, прижалась и замерла. Он с горечью отметил про себя, как плохо она выглядит: осунулась, побледнела, глаза запали, красивые волосы ей остригли, можно было подумать, что она перенесла изнурительную болезнь.
Джуди была убеждена, что сейчас за ней придут — опомнятся и придут, и если Антон не спрячет ее, ей несдобровать. Страх застыл в ее лице, в глазах, — утвердился, окаменел, и как Антон ни разубеждал ее, что бояться нечего, все позади, она не верила, страх не таял, не отпускал.
