Люси Кларк - Виновато море
У нее остался лишь один козырь.
– Если ты решишься, Ной, я сделаю то же самое. – Она медленно подняла голову и, повернувшись, посмотрела на него. У него была рассечена губа, а на скуле темнела запекшаяся кровь.
– Не валяй дурака!
Она стояла совершенно неподвижно, стараясь побороть нараставший внутри страх.
– Отойди от края!
– Я отойду вслед за тобой.
– Хочешь меня обмануть?
– Ты же знаешь, что нет. – Она осторожно вынула из кармана его предсмертную записку и подняла ее между ним и собой. – Ты не писал этого, Ной. И ты здесь не был. Вот, возьми. И мы оба отойдем. Этой ночи просто не было.
Она ждала. Прохладный ветерок обвеивал ее руку с трепещущим в ней листком бумаги.
– Бери же, Ной.
Время словно остановилось. Во всем мире остались лишь они. Вдвоем. На краю утеса. До нее донеслось частое чередование вдохов и выдохов, и она не сразу поняла, что это ее дыхание. По верхней губе покатилась капелька пота. Она молила, чтобы он забрал страничку и все это закончилось бы.
Миа ощутила колебание воздуха и поняла, что это рука Ноя – она поднималась, большая и сильная. Его пальцы дотянулись до листка. И она ощутила, как листок, выскользнув из ее руки, оказался у него.
Она почувствовала глубокое облегчение. Напряжение, сковывавшее ей ноги, отпустило, и ее колени едва заметно просели – чуть ослабли, почти невидимо наклоняя ее вперед. В поисках равновесия она провела перед собой рукой, но не ощутила там ничего, кроме темноты и пустоты. Движение повлекло за собой еще больший наклон – она согнулась и взмахнула другой рукой. Звякнули браслеты на руках – она напоминала живую мельницу на ветру.
Ее вес перенесся на носки, а пятки стали съезжать со скалы, и она встала на цыпочки. Послышался хруст камней – Ной бросился к ней, и она почувствовала, как он, пытаясь дотянуться, коснулся ее кончиками пальцев. Но было слишком поздно.
Миа слышала, как он выкрикнул ее имя, но она была уже вне досягаемости. Она ощутила лицом прохладное дуновение ветра, увидела яркое мерцание звезд и услышала завораживающий зов волн, навстречу которым она летела, и ее тело казалось невесомым, как слезинка.
33
Кейти
Кейти ощущала, как в ее ушах пульсирует кровь. Все, во что она успела поверить, оказалось неправдой.
– Она сорвалась?
– Да, – ответил Ной.
– Но ведь свидетели…
– Сообщили то, что, как они решили, произошло. Со смотровой площадки видна лишь часть вершины утеса. Я был в темной одежде, или, может, меня вообще не было видно.
Кейти покачала головой:
– А полиция?
– Здесь уже бывали самоубийства. Полагаю, на их взгляд, все выглядело именно так.
– И ты ничего не сказал? Из-за тебя все мы думали…
– Той ночью не менее десятка людей видели, как я подрался с братом, а затем отшвырнул Миа, и она упала на землю. Если бы я стал рассказывать полиции, что произошло на самом деле, они бы ни за что мне не поверили.
– Я думала, она покончила с собой! – охрипнув от возмущения, выкрикнула Кейти. – Я мучилась, постоянно спрашивала себя, могла ли это предотвратить, почему не была для нее лучшей сестрой.
Он опустил голову:
– Прости. За все. Я очень сожалею.
Сорвавшееся с его губ «прости» было точно вспышка на фоне неба.
– Так это был ты. Ты прислал тот цветок на похороны Миа. – Ей вспомнилась белая лунная орхидея с кроваво-красной серединкой, которую она держала в руке, – ее пальцы еще дрожали после нанесенной Финну пощечины.
– Да.
– С ней была записка. С одним лишь словом: «Прости».
Он развел руками:
– Я не знал, что еще сказать.
– Боже мой, – тихо воскликнула Кейти, пытаясь переварить всю эту информацию. У нее кружилась голова, и она прижала руку к груди, словно пытаясь унять частое сердцебиение. Она находилась всего лишь на расстоянии фута от обрыва. Ной стоял рядом. Ее платье трепетало на ветру, а ноги покрылись мурашками.
– Миа мне звонила, – неожиданно сказала она, – за день до гибели. Это оказалось для меня последней возможностью поговорить с сестрой. И я наговорила ей столько жутких вещей. – Кейти закрыла глаза.
«Если бы все вернуть, если бы я могла снова поговорить с тобой, Миа, я бы сделала это совсем по-другому. Я бы сказала, что всегда восхищалась тобой. Твоей непреклонностью и силой. Твоей способностью оставаться собой. Тем, что правила и расчеты не подавляли тебя.
Я бы сказала тебе, что все самое счастливое время провела рядом с тобой – когда мы ели чипсы с рыбой на набережной, когда, валяясь на солнышке, вместе слушали радио, когда делали стойку на руках и кувыркались на берегу.
А еще я бы извинилась. Я любила тебя больше всех на свете, но порой чувствовала и сильную ненависть. И я сожалею об этом. Это была ревность. Мне хотелось быть такой же храброй и отчаянной, как ты, однако меня душили страхи.
Если бы мы вновь могли поговорить, я бы дала тебе те деньги, о которых ты просила. Я бы раскрыла глаза и почувствовала, что ты в беде и тебе нужна помощь. А потом сказала бы, что люблю тебя. И что мне нравится быть твоей сестрой.
Но я ничего этого не сделала. А сейчас слишком поздно…»
Она разрыдалась, и слезы потекли по ее лицу.
– Кейти… – прознес Ной.
– Я бесконечно виновата перед ней. Она должна была ненавидеть меня.
– Нет, это не так, – возразил он. – Миа говорила о тебе. И довольно часто. Она рассказывала мне о Корнуолле. О том, как вы вместе росли. Как проводили лето на берегу – в Порткрэе, кажется?
Кейти кивнула, вытирая глаза.
– Я впервые увидел ее в море. Она рассказала мне, что вы часто делали вместе – лежали, погрузив лицо в воду, абсолютно неподвижно. «Слушали море», – сказала она тогда.
Кейти улыбнулась. «Ты помнила это?»
– Тебе надо кое-что увидеть. – Он сунул руку в карман и бережно вынул сложенный листок кремовой бумаги. – Раз ты читала дневник Миа, ты дожна была заметить, что в конце не хватает страницы.
– Да, – ответила она, удивленная его осведомленностью.
– Когда я пришел в номер Миа, чтобы оставить записку – предсмертную, как я полагал, – мне не на чем было писать. И тут мне попался ее дневник. Он лежал на столе, раскрытый на чистой странице. И я написал там. – Развернув листок, он протянул его ей.
Бумага была сильно измята. При лунном свете Кейти удалось разглядеть лишь корявый почерк Ноя.
– Я не знал, что написал это на обратной стороне сделанной Миа записи. Переверни.
Кейти вспомнила последний сделанный Миа рисунок – ее профиль со множеством тревожных картинок и слова: «Вот каково мне». Она перевернула страничку, которая в точности соответствовала оставшимся в дневнике обрывкам, – и бумага затрепетала на ветру. Она крепко сжала пальцы.
– Возьми. – Ной вынул из кармана тоненький фонарик и протянул его ей.
Глаза Кейти быстро привыкли к свету, и, поморгав, она отчетливо увидела, что было на бумаге. «А вот как хотелось бы», – написала Миа внизу. Выше располагался новый набросок профиля, но, в отличие от предыдущего, здесь не было никаких рисунков – он был чистым, светлым. Но что удивило Кейти, так это фотография возле него.
– Это ведь ты, да?
Свет фонаря отражался от глянцевого снимка. Чтобы разглядеть его, она поднесла страничку ближе к лицу. На фотографии была изображена маленькая девочка в ярко-красном сарафане с торчавшим из кармана белым пером. Одной рукой она держала под уздцы темно-синего морского конька, другая рука была вытянута. Это была она, Кейти. Отсутствующая часть фотографии, с которой, как она считала, ее удалили.
Миа нарисовала себя рядом с Кейти. Они вместе. Сестрички.
«А вот как хотелось бы».
У нее закружилась голова. Она пальцами сжала виски. Внизу негодовало море – кулаки его пены молотили по скалистым глыбам. Понимание может прийти с одним словом, одной улыбкой, одним взглядом. К Кейти оно пришло с этим старым снимком. Минувшие годы стали свидетелями хлопающих дверей и распростертых объятий, резких слов и искренних извинений, долгого молчания и дружного смеха. Она поняла, что, несмотря ни на что, Миа любила ее и хотела, чтобы они снова были вместе.
Она представила, как Миа устремилась сюда на помощь Ною, как бежала в темноте по скалистой тропе. Навстречу ей попадались люди, но у нее не было времени останавливаться и что-то объяснять. Кейти представила Миа на краю утеса: ее мысли путаются от алкоголя, коварная ночь заманивает вперед. Она представила, как Миа пошатнулась, как ее тело подалось вперед, а руки инстинктивно взмахнули, точно крылья.
Ей никогда не узнать, что думала Миа в те страшные секунды своего падения – было ли у нее ощущение, что время замедлилось, чувствовала ли она проносившийся мимо нее соленый воздух, слышала ли крики птиц, обитавших в темных уголках возвышавшегося утеса. Или, может, эти последние мгновения были наполнены воспоминаниями, которые раскинулись веером, подобно колоде карт? Но она точно знала, что Миа пришла на утес вовсе не для того, что свести счеты с жизнью, а для того, чтобы прийти на помощь тому, кого любила.
