Леонид Словин - Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)
— Ты подарила мне такой вечер, какого у меня, кажется, никогда не было…
У нее в глазах зажглись слезы, но он этого не мог видеть. Тихо поцеловав ее в лоб, он отправился в свое кресло и поставил возле себя транзистор, из которого все еще лилась тихая нежная мелодия…
Что толкнуло ее встать, придало решимости, на какую она не была прежде способна? У нее уже несколько месяцев не было мужчины, а те встречи, которые выпадали раньше, были случайными, оставляли потом чувство глубочайшего унижения.
Она прошла ровно четыре шага. Но ей показалось, это долгий и немыслимо тяжкий путь. Что она делает? Что будет потом?
Длинные и сильные руки бережно уложили ее рядом с собой. Горячие губы коснулись места над ухом, возле волос. Он гладил ее нежно и медленно. Едва касаясь. Наверное, поэтому когда он прижимал ее к себе, она забивалась в него вся, как маленькая девочка, наслушавшаяся страшных сказок. Под одеяло. С головой.
А потом все повторялось снова. И снова…
Под утро у кого-то из соседей под окном сработала установленная в машине сигнализация. Такое теперь случалось по нескольку раз за ночь. Разбуженный дом костил последними словами хозяина злополуной лайбы, который так и не появился.
Когда Анастасия очнулась, ее голова лежала на плече Алекса, а губы касались его подбородка. Она осторожно приподнялась. Алекс повернулся на бок. При свете наступающего утра на правой его лопатке виднелась небольшая зеленого цвета татуировка — меч, увитый оливковой ветвью.
Алекс тут же проснулся.
— Макара? — произнес на чужом языке.
И волшебство тотчас закончилось. Сказочные часы пробили полночь, и с их последним ударом Золушка должна была вприприжку бежать домой, чтобы успеть к условленному сроку. Карета превратилась в тыкву, запряженные в нее кони — в крыс…
Наступали будни. За окном мерцал в полусумраке снег, торопились какие-то люди.
— Ничего не было, — сказала она.
— Все было, — ответил он. — В нас самих… Ты жалеешь?…
— Нет! Только благодарна тебе за все…
Она ответила так, как подумала. Зачем прятать голову в песок? Надо глядеть в глаза жизни. Принимать ее, как есть, а не такой, какой она, якобы, должна быть по чьей-то, пусть умной, но искусственной схеме.
— И я тоже, — сказал он. — Ты знаешь, о чем я подумал?
— Нет, скажи…
— О свободе…
Она смотрела на него теперь без улыбки.
— Если бы не свобода, мы бы никогда не встретились…
Может быть, он был прав. А может, — и нет! Кто знает?!
— Будешь пить кофе?
— И не только кофе, — сказал он, — я хочу есть…
И они ели омлет, который она сделала, и закусывали салатом. Алекс уверил ее, что это самый вкусный завтрак в его жизни. Он собирался уйти.
— Ты льстишь, — сказала она, улыбнувшись.
— И не подумал, — откланялся он. — Знаешь почему?
— Скажи!
— Потому что завтракали мы с тобой…
Она подошла к нему:
— Проводить тебя?
— Ни в коем случае.
Она заглянула ему в глаза. Попросила:
— Не иди до метро пешком. Бибирево — место не очень спокойное. Возьми такси…
— О кей, — сказал он.
Легко притянув ее к себе, он снова вобрал в себя ее запах, и она подумала, что еще минуту, и она плюнет на все и не поедет на дежурство в Полк. В сущности, она прикомандирована к группе Чернышева в РУОП… Но та, другая Настя, что все еще жила и распоряжалась в ней, строго ее оборвала: «еще чего!»
Он тронул губами ее губы.
— Бай!
Улица называлась знакомо: «Костромская…»
Алекс сразу вспомнил своих коллег — костромских ментов. С какой радостью он бы принял их у себя в Иерусалиме!
Проходя между домами, Крончер включил сотовый телефон и сразу послышался вызов. Скорее всего, его аппарат стоял на автоматическом дозвоне. «Возможно, еще с ночи…»
— Алекс! — голос был незнакомый. — Я звоню по просьбе майора Чернышева из РУОПа. Он ждет вас в Центре. В гостинице «Минск». Есть важные новости. Он просит немедленно к нему подъехать. В рецепции гостиницы вам все скажут.
— Я понял.
— Гостиница «Минск». Ее все знают…
Рядом со двора выезжала «девятка». Алекс поднял руку, но опустил ее, когда машина приблизилась: это не был частник. Вверху, на крыше кабины синел сигнальный стакан, внутри, кроме водителя на заднем сидении сидели мужчина и женщина.
Тем не менее машина остановилась.
— Куда вам? — спросил водитель.
— В Центр. К гостинице «Минск»…
— Может возьмем? — спросил он у своих пассажиров, — Нам по дороге…
Молодой, высокий мужчина, со вкусом одетый, с лицом поп- звезды и его спутница — с копной пламенного цвета длинных волос — пожали плечами.
Алекс сел впереди, рядом с водителем. «Девятка» легко развернулась…
В ту же секунду у него перед глазами мелькнуло что-то черное. Наброшенная через голову петля врезалась в горло. Мужчина и водитель одновременно схватили его с двух сторон, прижимая к спинке сидения.
В руках у женщины оказался шприц и она с размаха со всей силой ткнула его сквозь одежду Алексу в плечо. Удавка на горле ослабла…
— Давай быстрее… — сказала женщина. — Нам оттуда до Аэропорта еще пилить и пилить…
Это был последний проблеск памяти: дальше шла тягучая и клейкая мгла…
Очнувшись, Алекс обнаружил, что на нем рубаха с длиннющими рукавами, какими в психиатрических клиниках связывают буйных. Рукавами ее он был привязан к кровати. Руки оказались стянутыми так крепко, что малейшее напряжение мышц вызывало боль.
Ясно: его похитили! И как!
Оглянуться он не мог: косил глазами насколько позволяли путы. Окон в помещении, где он лежал, не было: только в щелку над дверью проникала узкая полоска света.
Что это? Подвал? Склад? Чего они хотят? Может, выкуп? Кто были эти люди в машине — женщина и мужчина? Повидимому, он попал в руки какой-то банды крутых местных мафиози.
Он не знал, сколько времени ему пришлось пролежать в неподвижности… Внезапно вспыхнул свет, послышался металлический щелчок замка, и дверь бесшумно открылась…
В проеме появился человек в серой элегантной тройке и со вкусом подобранном галстуке.
Узкое лицо, длинные волосы, бородка и усы, как у Христа на полотнах старых итальянских мастеров…
Мгновенный рывок памяти, и Крончер уже знал, кто перед ним.
Рындин смотрел на него холодно и деловито. Так, наверное, разглядывали когда-то раба на торгах. Взвешивающе. Изучающе.
Глава Медицинского Центра «Милосердие, 97» приблизился вплотную к Алексу, и живая икона обернулась ликом Сатаны. Но Крончер не отвел взгляда.
В конце — концов, его, израильского полицейского, точно также могли захватить свои собственные уголовники — торговцы наркотиками — и тайно вывезти, пусть в тот же Ливан…
Главное не показать, что ты боишься их.
Всегда помнить, что к радости бандитов, в чьи руки попал полицейский, примешивается и животный страх перед неминуемой расплатой — потому что за гибель своего полиции во всем мире мстят люто и без всякой скидки на срок давности.
— Очнулся, жид?
Глаза Рындина были неподвижны, крылья носа вздрагивали. Алекс вспомнил, как в двенадцатом классе ездил с одноклассниками в Освенцим. Там он впервые и услышал это слово.
Рындин усмехнулся.
— Молчишь, еврей?
В слово «еврей» Алекс вкладывал религиозный смысл. С иудаизмом были связаны праздники и традиции, история и память. Для себя и для своих сверстников он был лишь израильтянином. Не только по языку — по ментальности: привычкам, раскованности и внутренней свободе, какую мало где еще встретишь.
Теперь Алекс мог отвести взгляд: его оскорбляли. Он не боится — ему мерзко.
— Молчишь?! — Рындин ткнул носком туфля Крончера в бок. — Ты еще заговоришь у меня…
Он подвинул стул — белый, стоявший у такого же, окрашенного в больничный цвет стола. Сел.
Одного своего заклятого врага и конкурента он уже устранил, другой у него в руках.
— Ну как? Удалось вам с Панадисом ликвидировать меня, а? Оказывается, это не так легко сделать, как вы думали… Не правда?
Алекс знал: вступать в диалог с такого рода людьми еще опаснее, чем молчать. Каждое твое слово накачивает их ненавистью: они вспомнают весь причиненный тобой им страх и унижения, и в крови у них начинает кипеть адреналин.
— Это он тебя нанял, а?
Рындин достал сигарету, закурил. Пустил дым Алексу в лицо.
— Хочешь закурить? А? Не слышу! Скорее всего, не куришь. У вас берегут себя… Не пьют, не курят. Чистые легкие, здоровая печень. Но это мы сможем скоро проверить…
Он встал, прошелся по комнате и, остановившись возле кровати, окинул закутанную в смирительную рубаху фигуру задумчивым взглядом.
— Ты ведь знаешь, чем мы занимаемся, а?
Алекс упрямо отводил глаза.
— Нет? Наверное, знаешь. Я тебе на всякий случай расскажу. Чтоб ты не сомневался…
