Майкл Гилберт - Бедняга Смоллбон. Этрусская сеть
Больше здесь ничего нового, как всегда готовятся очередные выборы, стены все залеплены плакатами, с вертолетов и машин разбрасывают листовки. Один из тех, с кем я тут познакомился, англичанин по фамилии Брук, угодил в тюрьму за то, что сбил человека и скрылся. Теперь может получить за это до семи лет…»
***
- Я получил письмо, - сказал капитан Комбер. Элизабет и Тина уже привыкли собираться у него. - Толком не могу его разобрать. Там полно ошибок, да и до каллиграфии далеко. Подписал его некто Лабро Радичелли.
- Лабро? - спросила Элизабет. - Это не тот человек, о котором говорил Роберт?
- Покажите, - попросила Тина.
Капитан подал ей свернутый листок зеленой бумаги с неровным краем, исписанный фиолетовыми чернилами.
- Конверт сохранился? - спросила Элизабет.
- Разумеется. Но если вы имеете ввиду почтовый штемпель, то не надейтесь. Он нечитаем, как и все штемпели в Италии. Только кончается на «О».
- А начинается, вероятно, на «А» или на «Е».
- Вполне возможно, - согласился капитан. - Ну, разбираете вы почерк, Тина?
- Я бы сказала, что человек этот хочет нам дать информацию, касающуюся синьора Брука, и требует сто тысяч лир до востребования в Ареццо. Авансом.
- Иными словами, - сказал капитан, - если мы решим выбросить фунтов пятьдесят - семьдесят, можем что-то за них получить, а можем нет. Не на тех напал.
- Не отдать ли нам это письмо в полицию? - спросила Элизабет. - Если он что-то знает, они смогут заставить его говорить.
- Только он не пишет, что знает об аварии. Это может быть о чем угодно.
- В любом случае это подозрительно. Будь он порядочным человеком, так дал бы адрес, чтобы можно было с ним связаться.
- Так-так, - протянул капитан.
Тина спросила:
- Вы хотите с ним поговорить? Я могу узнать, где он живет.
- В самом деле?
- Ничего сложного. Радичелли - многие сотни, это очень разветвленный род.
Большинство из них из Ареццо. Мамин племянник, сын её старшего брата, женат на одной из них. Он узнает, к какой ветви рода относится Лабро, понимаете? Если тот боится оставаться во Флоренции, значит уехал в деревню к родственникам, там мы его и найдем.
- Это может помочь, - заметил капитан. - Спросите у мамы, не знает ли она.
- Спрошу обязательно, - По лицу Тины скользнула тень.
- Что случилось, Тина? - спросила Элизабет. - У вашей мамы неприятности?
- Да нет. Но со дня похорон она никак не придет в себя. Посмотрим, что будет дальше.
Когда она ушла, Элизабет сказала:
- Нам нужно будет информировать адвоката Роберта, доктора Тоскафунди. В конце концов, бороться придется ему.
- Это так, - кивнул капитан, но в голове его слышалось осторожное сомнение. - Но информировать его будем выборочно. Надо бы мне зайти к нему и немного его прощупать.
***
Кабинет доктора Тоскафунди находился в старом доме на улице Корсо Бруно дельи Альбицци. С улицы внутрь вел десятиметровый портал, украшенный княжеским гербом.
Весь крытый подъезд занимал спортивный автомобиль «мазерати» оливково-зеленого цвета со старомодными бронзовыми фонарями. Протиснувшись мимо него, капитан нашел лифт, кое-как поднявший его на третий этаж. Доктор Тоскафунди, несмотря на договоренность, заставил его ждать так долго, чтобы капитан успел понять, со сколь занятым человеком имеет дело.
- Прошу, садитесь, - предложил он. - Какая печальная история! Вы приятель синьора Брука? Прошу, закуривайте.
- Не курю, - ответил капитан. - Не могу себе этого позволить.
Тоскафунди слегка усмехнулся.
- Я только что получил из прокуратуры текст показаний Брука. Прокурор Риссо очень честолюбивый парень, но способный.
Капитан торопливо пролистал полдюжины машинописных страниц.
- Мне не кажется, что там есть что-то новое… нет, ничего…
- Согласен. Это только подтверждает то, что мы уже знаем. Брук в тот вечер ехал в своем автомобиле по Виа Канина. И не помнит, что сбил Мило Зеччи.
Что-то в тоне адвоката капитану не понравилось.
- Судя по вашим словам, вы считаете, он его все-таки сбил…
- Такой возможностью не следует пренебрегать.
- Я полагал, мы с вами здесь для того, чтобы даже не обсуждать такую возможность.
- Заметно, синьор капитан, что вы не юрист. Моя задача - оценить любые возможности и потом подсказать клиенту, какой вариант поведения для него наиболее выгоден.
- Я вас не очень понимаю.
- В случае Брука мне не нравятся две вещи, а если не нравятся мне, голову дам на отрез, это насторожит и суд. Во - первых - что он страдает приступами амнезии, и во-вторых - что не может объяснить, как разбил фару. Она не просто лопнула, стекло разбито вдребезги, металлическая оправа повреждена. Якобы у гаража играли дети, - но никто их там не видел и не слышал.
- Вы предлагаете - давайте говорить в открытую, - чтобы Брук сознался?
- Посоветовать ему такой шаг, - это большая ответственность, но, возможно, мне придется взять её на себя. - Адвокат заерзал на стуле и наклонился вперед, словно желая подчеркнуть свои слова. - Я видел результат вскрытия. Мило Зеччи был жив ещё минимум два часа после того, как был равен в голову. Он был оглушен, но не убит на месте. Можете представить себе, как на это отреагирует суд? Только представьте себе, - старый Мило лежит в кювете, он беспомощен и умирает, но живой ещё бесконечные два часа. Вывод: если бы водитель остановился и вызвал помощь, Мило остался бы жив.
- Это ухудшает нашу позицию, - неохотно признал капитан, - но почему вы думаете, что должно повлиять на наш курс?
- Напрашиваются, дорогой синьор капитан, два курса, - если мне можно воспользоваться вашей метафорой. С одной стороны, - и я понимаю, что именно это вы имеете ввиду, - мы можем стоять до последнего. Можем утверждать, что Брук не задавил Мило, что опознание машины свидетелем Кальцалетто - ошибка или попросту ложь. Что разбитая фара с несчастьем не связана. Все это можем утверждать. Но если суд нам не поверит, если сочтет, что он лжет, то, что он не остановился помочь, будет истолковано как умысел. И результаты такого хода вещей могут быть очень тяжелыми.
- Ладно. Что тогда вы предлагаете?
- Я предлагаю, чтобы Брук допустил возможность, что Мило Зеччи он все-таки сбил.
И заявил, что ничего не помнит. В этом случае показания об амнезии можно было бы истолковать в его пользу, а не наоборот. Вы меня понимаете?
- Да, - уныло сказал капитан, - понимаю.
- Отлично. В таком случае…
- Я пришел вам кое-что сообщить. Возможно, это не впишется в сложившееся у вас впечатление, но я все равно скажу. Речь идет о Лабро Радичелли.
- Ах, о Лабро? Да?
Вежливо выслушав капитана, Тоскафунди сказал:
- Боюсь, что вы гонитесь за призраком, но в конце концов это ваше дело.
- Так вы не думаете, что у Лабро есть с этим что-то общее?
- Я абсолютно уверен, что нет, и советую вам тоже выбросить его из головы.
Извините, но я уже опаздываю в мэрию.
- Извините, что я вас задержал.
- Ну что вы, что вы…
Скрипучим лифтом они вместе спускались вниз. Привратник уже распахнул дверцу машины.
- Вас куда-нибудь подвезти? - спросил Тоскафунди.
- Спасибо, я предпочитаю ходить пешком, - сказал капитан.
Оливково-зеленый «мазерати» величественно влился в словно расступившийся перед ним уличный поток. Капитан долго глядел ему вслед, воинственно выпятив бородку.
Потом, развернувшись на каблуке, зашагал в противоположную сторону.
***
- Насколько я знаю, синьор капитан, - сказал мэр, - вы отстаиваете интересы Роберта Брука. Если это так, можете рассчитывать на мою помощь. Синьор Брук, как вы знаете, мой фронтовой друг, а такие связи прочнее всего на свете. Правда, пока я не знаю, чем мог бы помочь.
- Для начала хотелось бы знать, что вы думаете об адвокате по фамилии Тоскафунди?
Мэр усмехнулся.
- Разумеется, я его знаю. Мы даже вместе учились.
- Как вы думаете, он хороший адвокат?
- Очень известный. Пожалуй, самый известный из флорентийских адвокатов.
- Порядочный?
- Дорогой синьор капитан, о таких вещах у юристов спрашивать не принято. Скажем так, - он твердо и ловко отстаивает интересы клиента, который ему платит.
- Вот именно, - сказал капитан. - Только платит ему не Брук.
Мэр вдруг широко открыл глаза, прятавшиеся до того под тяжелыми веками, и взглянул на капитана.
- Ну да? А кто ему платит?
- Профессор Бруно Бронзини.
- Как благородно! Он тоже друг Роберта?
- Насколько я знаю, встречались они однажды. На приеме на вилле Бронзини. И вступили в научную дискуссию, едва не переросшую в скандал.
- Могу себе представить; Роберт Брук - стоик, и Бронзини - эпикуреец.
- Так с чего же такая щедрость?
