Анатолий Безуглов - Преступники
— Судя по стихам Расула Гамзатова, — заметила Ольга Арчиловна, — действительно уважают.
— Конечно! Ведь Расул аварец, — с гордостью произнес Магомед Алиевич. — А какое дело у вас к Гаджиеву? — неожиданно перескочил он. — Чеканкой интересуетесь?
— Нет, я по другому поводу, — уклонилась от ответа следователь. — Как он себя чувствует?
— Сейчас хорошо. Можно сказать, замечательно. А недавно тяжело болел. Все селение сильно переживало...
Ольга Арчиловна уже заметила, что в словах председателя колхоза преобладают эпитеты «замечательный», «самый лучший», «исключительный». Наверное, здесь так принято...
— А где он лечился? — спросила Дагурова.
— Как это называется... — пощелкал пальцами председатель. — Ну, дерево такое есть в России...
— Березки? — подсказала следователь.
— Правильно!
— Как он попал туда, не знаете?
— Из Махачкалы направили. Гаджиев и в Махачкале очень уважаемый человек!
«Да, немного от него узнаешь», — подумала Ольга Арчиловна о председателе колхоза.
«Нива», натруженно гудя мотором, взяла очередной подъем, и перед взором Дагуровой предстало селение. Оно лепилось на склоне горы. Дома с плоскими крышами словно налезали один на другой. Впрочем, картина была скорее знакомая. По многим кинофильмам, пейзажам художников.
И все же было трудно представить, как здесь живут люди...
Гаджиева следователь застала в мастерской, занимающей просторную комнату в его доме — сакле по-местному. На полках стояли очень изящные кубки, кувшины, блюда, чаши, украшенные чеканным орнаментом. На верстаке перед мастером лежали всевозможные инструменты. В углу пылал небольшой горн.
Меджид Гаджиевич оказался невысоким, сухопарым, с выразительными чертами лица: нос с горбинкой, смоляные брови, усы, мужественно очерченный рот. Лет шестидесяти, а глаза молодые.
Видимо, мастер привык к посещению гостей. Наверняка у него перебывало множество знатоков и любителей произведений кавказских ремесленников.
Чтобы избежать церемоний и недоразумений, Ольга Арчиловна сразу представилась, показала документ и попросила Гаджиева рассказать, как он попал на лечение в баулинскую клинику.
И все же без церемоний не обошлось. Меджид Гаджиевич велел пожилой женщине принести чай, налил Дагуровой и себе и только потом начал говорить:
— Вызвали меня в Махачкалу, в Союз художников, показывают бумагу из Москвы: надо делать блюдо для выставки в Париже. Материал — серебро, перламутр, слоновая кость... Очень престижный заказ, — ввернул мастер модное словечко. — Я давно мечтал о такой работе. Много эскизов сделал. Походил по музеям, наших старых мастеров смотрел... Наконец в голове все образовалось, выстроилось. Сел за блюдо... Работаю месяц, второй... Вдруг стал замечать, что глаза слабеют. С утра час посидишь — и все расплывается... Ничего не понимаю. У меня отец в восемьдесят девять лет читал без очков, на охоту ходил. А я в свои-то годы... Да еще плохо слышать стал. Жена зовет кушать — я не иду... Понимаете, не слышу!.. Поехал в район. Врач говорит: лечиться надо. Настроение — хуже некуда! Мне доверили представлять на выставке в Париже весь наш маленький народ, а я не могу закончить блюдо! — Он стал загибать пальцы. — В Махачкале в больнице лежал, в Москве в больнице лежал, а зрение и слух все хуже... Вернулся в Дагестан... Дочь у меня живет в Махачкале, оставила у себя. Говорит: чего будешь по горам ползать слепой? Живи в городе, ты свое отработал, теперь отдыхай заслуженно. Я ей: дело мастера умирает вместе с ним. В горах знаю каждую тропинку, так что и глаз не нужно. А тут у вас в городе точно заблужусь... Внук говорит: есть такие собаки, которые слепых водят, мы купим...
Мастер заразительно рассмеялся.
— Тогда, я думаю, вам было не до смеха, — заметила Ольга Арчиловна.
— Верно говоришь, дорогая, верно, — посерьезнел Гаджиев. — Поверишь, жить не хотелось... Некоторые с горя выпивают... Я стихи начал писать... Друзьям и другим людям нравилось. Договор со мной заключили в издательстве. Переводчик из Москвы заинтересовался, который самого Расула Гамзатова переводит. Познакомились мы с ним. Он и сказал, что знает одного человека, который может быстро вылечить меня. Экстрасенс называется... Повезла меня дочка в Москву, повела к экстрасенсу... Никакого результата! Абсолютно! — Гаджиев возмущенно вздернул плечи и некоторое время пристально смотрел на собеседницу. — Снова приехали в Махачкалу... Уже почти совсем не вижу... Однажды приходит ко мне кунак. Послушай, говорит, Меджид, в газете пишут, что в России, в Березках, есть такая больница, где лечат самые безнадежные болезни. И без всяких операций... Мы, конечно, написали с дочкой в эти Березки, нам ответили, что клиника маленькая, а очередь большая... Пришел мой племянник, говорит: не беспокойся, дядя, мы для тебя все сделаем... Он в Махачкале великий начальник, между прочим... Сам лично поехал туда, в Березки. А через два дня прислал телеграмму, чтобы я вылетал... Приехал я, и меня тут же положили...
«Интересно, что это за волшебник такой, его племянник?» — подумала следователь и спросила:
— Как же вашему племяннику удалось?
— Он помог, и ему помогли...
— Кому именно и чем помог ваш племянник?
— Там есть такой человек, Банипартов... Он попросил ускорить вопрос об отправке вагона с виноградом.
— Для Березок? — уточнила Дагуров.
— Зачем? Для Мурманска...
Короче говоря, Банипартов хотел поскорее получить импортное оборудование для лесокомбината, чтобы все шло в дело, даже кора от деревьев...
«Да, этот Вась-Вась не промах», — вспомнила Ольга Арчиловна заслуженного толкача республики, как он себя называл.
— Когда вас положили в клинику? — спросила она.
— В апреле прошлого года. А в июле, понимаешь, уже сидел вот здесь, заканчивал парижский заказ... Пожалуйста, — с гордостью показал мастер на пышно оформленный диплом в рамке на стене. — «Гран-при»! Французский министр, понимаешь, вручал мне в Париже!
— А само блюдо?
— В Москве в музее.
— Выходит, в березкинской клинике вам полностью восстановили зрение и слух? — с неподдельным восхищением спросила Дагурова.
— Не могу сказать, что на сто процентов, но, как видишь, работаю. Правда, профессор Баулин просил не перегружаться, побольше отдыхать, гулять, дышать свежим воздухом.
— Чем же вас лечили?
Гаджиев удивленно посмотрел на следователя.
— Я сам думаю, чем? Вроде бы никаких операций не делали, уколов тоже. Я там как в санатории жил... Соки давали...
— Какие именно?
— Разные. Помню, больше всего морковный. Каждый день. И ванны принимал. Вода на травах настояна. Очень приятно! Лежишь минут двадцать — одно наслаждение... Еще мед давали, пчелиное молочко. На лошади заставляли ездить. И очень много гулять. Особенно когда цвели деревья. Баулин объяснял, что дышать пыльцой очень полезно — болезнь уходит... И голодал...
— Долго?
— Один раз много дней ничего не ел. Потом постепенно кушать начал. Соки, протертые овощи, фрукты...
— Значит, никаких лекарств?
Мастер улыбнулся.
— Одно лекарство давали вкусное. «Баурос-один» называется. Как лимонад... Хороший отдых получился. Правда, немного работать приходилось. В саду деревья окапывал. Но разве это работа?
— Да, ваш труд посложнее, — улыбнулась Ольга Арчиловна, показав на изделия мастера. — Скажите, Меджид Гаджиевич, вы поддерживаете связь с клиникой?
— Связь? — удивился мастер. — Чувствую себя хорошо, зачем людей беспокоить?
— Значит, вы туда не писали?
— Понимаешь, в прошлом году послал два письма, — ответил Гаджиев. — Когда выписывали, попросили, чтобы я сообщал про свое самочувствие... Первое письмо я послал через два месяца, второе — к Новому году. И все.
— А вам ответили оттуда? Сам Баулин или кто-нибудь из лечащих врачей?
— Никаких писем из Березок я не получал, — решительно заявил мастер.
— Может быть, совсем недавно? — допытывалась Дагурова.
— Нет! Память у меня отличная, понимаешь, лечить не надо, — усмехнулся Гаджиев.
Говорил он скорее всего правду. Да и на почте, где вчера побывала следователь, сообщили, что из Березок в этом году писем на имя Гаджиева не поступало. Значит, Баулин так и не отправил ему свое послание?
— У меня к вам один вопрос, — осторожно начала Ольга Арчиловна. — Деликатный... Скажите, у вас никто не требовал каких-нибудь подношений, денег в клинике? Из врачей, медперсонала?
Гаджиев стал очень серьезным.
— Я понимаю, на что вы намекаете... Лично у меня никто ничего не требовал.
Он, как показалось Ольге Арчиловне, подчеркнул слова «лично у меня». И это ее насторожило.
— А у других? — спросила следователь.
Мастер пожал плечами, отвел глаза. Дагурова поняла, что ему не хочется отвечать на этот вопрос.
— Меджид Гаджиевич, вспомните, каких трудов стоило вам попасть в березкинскую клинику... Насколько я поняла, если бы не ваш племянник...
