Дик Фрэнсис - На полголовы впереди
— Я бы не сказал, что через Скалистые горы он летел как ветер.
Джордж благосклонно кивнул:
— Пятьдесят, может быть, пятьдесят пять километров в час. Разве это мало, а? Вверх, вниз, по серпантинам. Впереди еще будут горы.
Когда поезд остановился, он спрыгнул на землю и, хрустя гравием, пошел в голову поезда, чтобы договориться с проводником багажного вагона. За окнами шел снег — крупные сухие хлопья ложились на уже заснеженную землю, предвещая наступление настоящей зимы. Джордж сказал, что теперь поезда почти никогда не застревают в заносах.
Я решил посмотреть, как идет веселье, но, по-видимому, большинство уже начало выдыхаться — не то что после скачек в Виннипеге. Гостиная в салон-вагоне была наполовину пуста. На втором, обзорном этаже вообще почти никого не было. Картежники, сидя без пиджаков, пересчитывали деньги. Актеры куда-то исчезли. Мне встретилась Нелл, которая шла вместе с Занте, провожая ее до спального места — до верхней полки за занавеской.
— Спокойной ночи, — тихо сказала Нелл.
— Приятных снов, — отозвался я.
— Спокойной ночи, — сказала Занте.
Я улыбнулся:
— Спокойной ночи.
Я проводил их взглядом. Когда они шли по коридору мимо бара, Нелл обернулась и после некоторого колебания помахала мне рукой. Занте тоже обернулась и помахала. Я помахал в ответ.
Спешить не надо, подумал я. Спокойной ночи, и спешить не надо...
Нет-нет, это звучит так: «Спешить не надо в эту ночь покоя». Странно, как может засесть в голове одна строчка из стихотворения. Это, кажется, Дилан Томас? «Спешить не надо в эту ночь покоя...» Потому что ночь покоя — это смерть.
Поезд понемногу засыпал. Вряд ли так уж спокойно будет сегодня на душе у Лорриморов, подумал я. И у отца, и у матери, и у сына. Не будет покоя и Филмеру, который уже знает от Джонсона, что бегство Ленни Хиггса лишило его возможности шантажировать Даффодил; который, вероятно, может только гадать, как поведет себя Мерсер; который подозревает, что Кит Янг скоро выяснит, к кому перешли лошади Эзры Гидеона; который понимает, что будет окружен всеобщим презрением. Я от всего сердца пожелал ему еще кое-чего помимо изжоги. Я пожелал ему мук совести, хотя как раз это было менее всего вероятно.
Я побрел назад через весь поезд, мимо купе Джорджа, где никого не было, и растянулся у себя на койке не раздеваясь, оставив дверь открытой и свет включенным и собираясь не спать, а только отдохнуть. Естественно, я тут же заснул.
Разбудил меня чей-то крик: «Джордж! Джордж!» Я вздрогнул, проснулся и посмотрел на часы. Проспал я недолго, не больше десяти минут, но, пока я спал, поезд успел остановиться.
Это заставило меня поспешно вскочить. Поезд должен идти, до ближайшей остановки еще почти час. Я вышел в коридор и увидел пожилого человека в такой же форменной одежде компании «Ви-Ай-Эй», как и у Джорджа, — он заглянул в его купе, посмотрел на мою форму и встревоженно спросил:
— Где Джордж?
— Не знаю, — ответил я. — А что случилось?
— У нас горит букса. — Он был сильно обеспокоен. — Джордж должен связаться по радио с диспетчером, чтобы остановили «Канадец».
«Неужели опять?» — пронеслась у меня мысль. Я зашел в купе Джорджа вслед за железнодорожником, который сказал, что он его заместитель.
— А вы не можете связаться сами? — спросил я.
— Это делает главный кондуктор.
Вероятно, он хоть и считался заместителем Джорджа, но оставался прежде всего лишь проводником спального вагона. Я решил посмотреть, не смогу ли связаться с кем-нибудь сам, ведь Джордж, наверное, уже настроился на нужную волну, но, когда я включил передатчик, ничего не произошло, не было даже щелчка. И тут я увидел, почему он не работает. Рация была вся чем-то залита. А рядом стояла пустая чашка из-под кофе. В смятении я спросил заместителя Джорджа:
— А что значит — горит букса?
— Ну, ось раскалилась, — сказал он. — Букса — это подшипник, в котором вращается ось. Под конским вагоном одна букса раскалена докрасна. Нам нельзя ехать дальше, пока она не остынет и туда не зальют масла.
— А сколько времени на это нужно?
— Слишком много. Сейчас ее охлаждают снегом. — И тут до него дошло, что случилось с рацией. — Она вся мокрая...
— Она не будет работать, — сказал я. Не будет работать и сотовый телефон — вокруг горы. — Как можно остановить «Канадец»? Должны же быть еще какие-нибудь способы, помимо радио!
— Да, но... — До него постепенно начал доходить весь ужас положения.
— Надо пойти назад по путям и расставить огни.
— Огни?
— Ну, фальшфейеры. Вы помоложе меня... придется идти вам — так будет быстрее.
Он открыл шкафчик, висевший в купе, и вытащил три каких-то предмета, каждый сантиметров в тридцать длиной, с металлическим острием на конце и корпусом в виде трубки, расширявшейся кверху. Они напоминали огромные спички, чем, по сути цела, и были.
— Ими нужно чиркнуть о любую твердую или шершавую поверхность, — сказал он. — О камень или о рельс. Они горят ярким красным огнем... горят двадцать минут. Втыкайте их острием... с размаху... в деревянную шпалу посередине пути. Машинист «Канадца» остановит поезд, как только их увидит. Его мысли неслись так быстро, что язык за ними не поспевал. — Вам надо будет пройти километр, столько нужно «Канадцу», чтобы затормозить... Скорее... Не меньше чем километр. А если машинистов не будет в кабине...
— Что значит — не будет в кабине? — переспросил я в ужасе.
— Они не всегда там. Один из них регулярно продувает котел. А другой может выйти в туалет... Если их там не будет, если они не увидят огней и поезд не остановится, зажгите еще один огонь и забросьте через окно им в кабину. Тогда они, когда туда вернутся, остановят поезд.
Я уставился на него:
— Это невозможно.
— Они будут там, они увидят огни. Идите. Поскорее. Но если понадобится, так и сделайте. Забросьте один им в окно. — Он вдруг кинулся к шкафчику и вытащил четвертый фальшфейер. — Захватите еще один, на всякий случай. На какой случай? Что еще может стрястись?
— На случай, если встретите медведей, — сказал он.
Глава 18
С ощущением полной нереальности происходящего я отправился назад вдоль поезда, миновал хвостовой вагон и пошел по единственному железнодорожному пути дальше, в сторону Торонто.
Одной рукой я прижимал к груди четыре фальшейера, в другой нес яркий фонарь Джорджа, светя им себе под ноги. Километр. Сколько это — километр?
Скорее, сказал заместитель Джорджа. Как будто я и без его указаний не понимаю...
То и дело переходя на бег, я шагал по середине пути, стараясь ступать по шпалам, потому что крупный гравий между ними был неровным и не позволял идти быстро. Медведи... Господи!
Было холодно. Снегопад уже кончился, но на земле лежало немного снега — совсем немного, так что мне он не мешал. Второпях я не сообразил надеть плащ. Неважно: на ходу не замерзнешь. Не до холода, когда спешишь, охваченный острым чувством тревоги.
Мне начало казаться, что все не так уж невозможно. В конце концов, в прежние времена, наверное, так делали часто. Да и сейчас это, можно сказать, обычная процедура. Фальшфейеры лежали на месте, в полной готовности.
И все же было как-то странно бежать в ночи между запорошенными снегом скалистыми склонами по обе стороны пути, на которых там и сям росли деревья, и видеть перед собой два блестящих серебром рельса, уходящие вдаль.
Подстерегавшую меня опасность я вовремя не заметил, и никаким рычанием она о себе не предупредила. Это был не медведь. Это был человек. Вероятно, он прятался среди камней или за деревьями, в тени, куда не проникал луч моего фонаря. Только самым краешком глаза, боковым зрением, я заметил его приближение, когда уже прошел мимо. Каким-то шестым чувством я ощутил, что надо мной занесена рука, что она чем-то вооружена, что вот-вот будет нанесен удар.
На то, чтобы инстинктивно уклониться, у меня было меньше сотой доли секунды. Все, что я успел сделать, — это чуть податься вперед, так что удар пришелся по спине, а не по голове.
Мне показалось, что я раскололся пополам. Но только показалось. Руки, ноги, мышцы еще работали. Я качнулся вперед, выронил фальшфейеры и фонарь и упал на одно колено, понимая, что сейчас на меня обрушится еще один удар.
«Думай, прежде чем действовать»... Но времени думать у меня не было. Вместо того чтобы отстраниться, я повернулся к тому, кто на меня напал, нырнул под его руку, уже занесенную надо мной, мгновенно выпрямился, так что моя макушка пришлась ему точно в подбородок, изо всех сил врезал ему коленом между широко расставленных ног и сразу же ударил кулаком по кадыку, вложив в этот удар всю свою ярость. За время странствий я много чему научился, и в том числе — драться, не стесняя себя правилами честного боя; сейчас это пригодилось мне, как никогда.
От внезапной тройной боли он со стоном упал на колени. Я выхватил из его ослабевшей руки длинный сук и ударил его по голове, надеясь, что оглушу его, но не убью насмерть. Он беззвучно упал ничком на снег между рельсами, я ногой перевернул его лицом вверх и в отраженном свете фонаря, который валялся невредимым в нескольких шагах от меня, увидел костлявое лицо человека, который называл себя Джонсоном.
