Стивен Котлер - Азимут бегства
— Спасибо.
— И вы, сложив два и два, поняли, что Русский ведет двойную игру.
— Я поняла это именно так.
— Хитрая бестия, — говорит Койот.
— Хитрая и гордая, — говорит Кристиана. — Он очень горд. Вы могли бы получить от него разрешение проникнуть в Ватикан и похитить книгу, но когда вы решили сами составить план и найти нужных священников… ну, он не захотел, чтобы кто-то нарушил его сеть. Он решил показать в пример другим, что вы зашли слишком далеко.
— В пример другим?
— Мир велик, Койот, ты не единственный, кому нужны тайные книги.
— Здесь были убиты два священника. Кого убил Русский?
— Сепульхри.
— Сволочь, — выдыхает Койот.
— Ты все же хочешь довести дело до конца?
— Да, черт возьми.
— Ты напуган?
— Да, черт возьми.
— Я тоже.
— Да, но я слышал, что в свободное время вы ныряете в море со скал.
— То же самое я слышала о тебе. — Она на некоторое время замолкает, и Койот, тоже молча, слушает ее дыхание.
— Какой процент, что это сработает? — наконец спрашивает она.
— Войти и выйти и при этом остаться в живых?
— Да, лучше, если бы получилось именно так.
— На этот раз Русский оставит нас в покое?
— Я попрошу его за вас.
— Тогда я бы сказал, что пятьдесят на пятьдесят.
— Нет, два к одному.
— Если бы я был азартным человеком, то заключил бы с тобой пари.
— Милый, ты и есть азартный человек.
Койот вздыхает.
— Перед тем, как мы уехали из Сан-Франциско, Исосселес сумел захватить Анхеля.
— Проклятие.
— Он похитил его и собирался убить, но Анхель сбежал. Мы не знаем, что он рассказал Исосселесу. Думаю, что Анхель выдал ему имена священников, но не сказал, на какого мы рассчитываем.
— Значит, Исоселес решил убрать всех.
— И начал с нигерийца.
— Во всем есть элемент роковой случайности.
Несколько секунд они молчат.
— Койот…
Но он перебивает ее, прежде чем она успевает закончить фразу.
— Ты знаешь, мой отец был священником. Вероятно, я никогда не говорил об этом.
— Да, ты никогда не говорил об этом.
— Он был завзятым ранчеро, занимался в основном лошадьми, но по воскресеньям он одевал нас в праздничную одежду и вел в церковь. Он был проповедником по призванию. Ты когда-нибудь ходила в церковь в своем Техасе?
— Нет.
— Бог доступен.
— Что-что?
— Это была его любимая поговорка. «Бог доступен». Подразумевалось, что общение с ним ничего не стоит.
Кристиана молчит, она не кладет трубку и ждет, чем разрешится молчание.
— Он был сукин сын, не обращал никакого внимания ни на меня, ни на мать. Он любил лошадей и Бога больше, чем людей.
Мимо с ревом прокатывается набитый туристами автобус, и Койот выжидает, когда стихнет шум.
— Ты действительно влюблена?
Кристиана молчит, и Койот слышит, как на другом конце провода перекатываются с мягким рокотом океанские волны.
— Да, думаю, что да. Тебя это задевает?
— Меня это так задевает, что я говорю о тебе во сне.
Они снова замолкают. Койот пытается что-то сказать, но осекается на полуслове. Наконец Кристиана спрашивает:
— Ты действительно собираешься сделать это?
— С Анхелем. Я не могу этого объяснить, но я почему-то думаю, что мы сможем и возьмем эту книгу.
— Это всего лишь одна книга…
— Не пытайся меня отговорить, Кристиана, что бы ты сейчас ни сказала, я все равно чувствую, что должен это сделать. Это дело Пены, а я должен ей. Она дала мне жизнь.
— Потому что правила — это правила.
— Потому что правила — это правила.
— Я без ума от тебя, Койот.
— Но любишь другого.
— Это мелочи.
— Мы увидимся.
— Мне очень бы этого хотелось.
Следует пауза, и Кристиана отключается. На другом конце линии раздается тихий щелчок.
Газета промокла насквозь, он сует ее в урну и смотрит на Ватикан, прежде чем остановить такси. Стемнело, видны только мраморные статуи святых, цепью обрамляющие площадь Святого Петра. Взошедшая луна освещает их и маленький крест, возвышающийся над базиликой. Да, одно можно утверждать наверняка: на этом камне кто-то действительно воздвиг церковь.
57
Высокий человек стоит в приглушенном свете итальянских сумерек. Рядом с ним припарковано пустое такси. Передняя дверь со стороны водителя слегка приоткрыта. Мотор включен, и из выхлопной трубы стелется едва заметный дым.
Эта дорога находится далеко от Рима. По одной стороне тянется забор, а за ним — далеко от дороги — какой-то завод — то ли по производству кожаной обуви, то ли автомобильных деталей. На противоположной стороне заброшенная таверна рядом с пустой автомобильной стоянкой и одинокий телефон-автомат. Человек говорит по телефону. На нем замызганные рабочие брюки. Они велики ему в поясе и коротки. Из-под штанин виднеются черные носки. На человеке белая, не поддающаяся описанию рубашка и застегнутая до горла синяя куртка. Он что-то шипит в трубку, явно не по-итальянски, подчеркивая каждое слово ударом трубки об ладонь.
Трубка черная, сделанная из того самого бакелита, который был так популярен в этой части мира лет сорок назад. Еще одно напоминание о войне. Тогда страна была бедна. Определенно, Муссолини заставил поезда ходить по расписанию, но когда все было сказано и сделано, а сам Муссолини повис на флагштоке, то что обнаружили итальянцы в оставшихся после него чемоданах? Там не было ничего лишнего, что можно было бы потратить на телефоны. Они воспользовались тем, что было под рукой, и в результате появились такие вот фантастические телефоны. До сих пор они обнаруживаются то тут, то там, в основном на улицах, куда мало кто заглядывает, во всяком случае, не те, кто может распознать произведения арт-деко в вещицах, оставшихся после давно проигранной войны, но если вы сильно захотите, то сможете найти такие телефоны именно там.
На противоположном конце провода другой человек, который, разговаривая, стоит по стойке «смирно». Он не привык, чтобы на него повышали голос, и не знает, надолго ли еще ему хватит выдержки. Но он отвечает. Да, монастырь в полном порядке, как всегда. Определенно, нам очень не хватает присутствия доброго падре. Они все молятся за успех его миссии и ждут его скорейшего возвращения.
— Доброй ночи.
Человек кладет трубку на рычаг и возвращается к такси. На переднем сиденье лежит полотняная тряпка. В ногах — лужа грязной дождевой воды, и человек бросает тряпку в лужу. Руки его уже далеко не те, что были прежде, костяшки пальцев все еще болят после несчастного случая, происшедшего несколько недель назад — теперь уже больше, чем несколько недель, и в последнее время он с трудом делает некоторые привычные и простые вещи. Он проводит тряпкой по внутренним стенкам салона машины, медленно и методично оттирает обивку. Это новая модель, и багажник открывается нажатием кнопки на передней панели. На запаске лежит дорожная сумка. Переодеться негде, мужчина раздевается прямо на улице и бросает грязную одежду в багажник. В сумке лежит наряд иезуита. Теперь он еще один священник в городе священников. Багажник закрывается с громким щелчком, а человек тщательно разглаживает складки на сутане. Закончив с этим, он удостоверяется, что все двери машины заперты, а двигатель выключен.
Он выпрямляется во весь свой высокий рост, бросает тряпку в лужу и собирается уходить. Он не проходит и сорока футов, когда в голову ему приходит какая-то мысль. Скоро ночь, видно, что в Риме зажигаются уличные фонари. Он возвращается к луже, подбирает тряпку, стараясь не капнуть грязной водой на чистую одежду. Вокруг никого нет, и он не спеша поправляет на носу очки, неторопливо осматривается. Удостоверившись, что за ним никто не следит, он подходит к переднему бамперу машины и прикрывает его тряпкой, обращая особое внимание на левую сторону — там след еще одного несчастного случая, с последствиями которого уже ничего нельзя поделать. Гладкий металл прогнулся в этом месте, образовалась глубокая вмятина и зазубрина. Произошло это сегодня рано утром.
Он осматривает шины, чтобы проверить, не осталось ли на них кусков одежды или пятен крови. Лишняя осторожность никогда не повредит. Потом тряпка возвращается в лужу, а человек направляется по дороге к городу.
Отойдя на два квартала, он натыкается на мусорный контейнер, стоящий у стены дома. Он открывает контейнер и достает оттуда старую, выброшенную кем-то газету. Он проводит газетой по автомобильным ключам, стирая отпечатки пальцев, заворачивает ключи в газету и бросает все в контейнер.
Конечно, падре Исосселес собирался убить нигерийца, но не наездом такси. Должна была быть тяжелая травма — перелом бедра, например, и Исосселесу пришлось бы срочно везти пострадавшего в госпиталь. И мало ли людей теряется в Риме во время таких переездов. Быстрое похищение и допрос. Конечно, его пришлось бы убить, но перед этим надо было получить ответы, в которых Исосселес так остро нуждался. Кто знает, может быть, четыре имени, которые назвал ему Анхель, были просто его выдумкой или, может быть, нужен был другой из трех названных иезуитов. Что теперь горевать, все равно уже ничего не исправить.
