Саманта Хайес - Пока ты моя
Намотав на вилку хорошую порцию пасты, Пип отправляет ее в рот, и на подбородок падает капля сливочного соуса. Она со смешком вытирает его.
— Ужасно, — признается Пип. — Чуть не умерла.
— О, какой кошмар, Пип!
Подруга как-то упоминала о том, что ее роды не обошлись без трудностей, но я и понятия не имела, что она чуть не распрощалась с жизнью.
— Когда это произошло, я была одна. Рожала впервые и испугалась до смерти. Боль казалась нестерпимой. — Пип наливает себе еще воды. — Я не могла ни с кем связаться.
— «Когда произошло» что?
То, что мне на самом деле нужно, — это услышать о легкой беременности, слабых, как ветерок, родовых муках и блаженном облике ребенка, родившегося с улыбкой на устах.
— Это, — отвечает Пип, разламывая булочку. Сегодня у подруги волчий аппетит. — Сама понимаешь, роды. Боль. Ужасная, разрушающая изнутри, вгрызающаяся в спину, доводящая до сумасшествия боль, которая, кажется, не пройдет никогда.
— О-о-о… — немного разочарованно тяну я. — Значит, ничего такого, чтобы пойти не так?
— Нет. Мои роды прошли как по учебнику. Это было просто среднестатистически ужасно, если можно так выразиться, вдобавок Клайв не отвечал по телефону. В то время он находился в Эдинбурге. Я поклялась, что ни за что не стану рожать еще одного ребенка, но… я решилась.
— Мы решились, — говорю я, ощущая еще больший страх, чем когда бы то ни было.
32
Как бы сильно я ни терла, кровь упорно не желает сходить. Она въелась в ткань, эта хранительница постыдных тайн. Вода под пеной окрашивается розовым, так что я подсыпаю на пятно еще больше стирального порошка, снова принимаясь энергично тереть ткань. Раковина в подвальном помещении дома громко булькает, когда я вытаскиваю из нее пробку. Выжимаю спортивную кофту и, расправляя, приподнимаю ее. Вздыхаю, глядя на глубоко въевшиеся оранжево-коричневые разводы вокруг плеча. И без того мне придется зашивать кофту, которую я порвала по шву. Швея из меня никудышная, так что она в любом случае будет злиться на меня за то, что я испортила ее любимую вещь. Ту самую, в которой она вечно валяется без дела на диване, плача над сентиментальными черно-белыми фильмами и сжимая в объятиях коробку шоколадных конфет, которая хранится у нее чуть ли не с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать. Она не знала, что я взяла эту кофту. Сесилия явно не обрадуется.
— Вам следовало сразу же замочить это, — раздается над ухом голос Джен.
Оборачиваюсь, пытаясь скрыть потрясение. Уборщица стоит, уперев руки в бока и неодобрительно глядя на мои практически бесполезные попытки застирать пятно своими силами.
— Кровь? — спрашивает она.
— Да, — нервно отзываюсь я. Неловко вожусь с кофтой, пытаясь сложить ее так, чтобы пятна не было заметно. — Наверное, просто ее выброшу, — легкомысленно говорю я, пытаясь показать, что все это — сущий пустяк.
— Ерунда, — упорствует Джен. — А ну-ка, дайте мне посмотреть.
Она тянется к кофте, с которой стекает вода, но я отшатываюсь, прижимая мокрую вещь к груди.
— В самом деле, все в порядке. Это такое старье! Только в помойку и годится. — И тут я совершаю ошибку, швыряя кофту в подвальный мусорный бак, и, разумеется, Джен бросается вперед, перехватывая ее на лету. Я понимаю, что домработница просто пытается помочь.
— Все, что вам нужно, — это замочить ее в растворе перекиси водорода. — Она бросает кофту обратно в раковину и начинает рыться в шкафчике под ней. — Я ведь помню, тут оставалось немного.
Спустя мгновение домработница распрямляется, сияя улыбкой и держа черную пластиковую бутылку. Потом встряхивает ее.
— Этого должно хватить, — изрекает она и поливает из бутылки пятно, добавив немного воды.
— Спасибо, Джен, — цежу я сквозь зубы. — Теперь-то я справлюсь. Смою через несколько минут.
— О нет, дорогуша! Лучше оставить это на несколько часов. Вы попали в аварию? — Она подцепляет окровавленный кусок ткани мизинцем.
— Да… да, попала, — спешу признать я. — Упала с велосипеда.
— У вас, должно быть, очень глубокий порез, — ужасается Джен, но я отмахиваюсь, уверяя, что отделалась лишь небольшой царапиной. — Неужели это какая-то царапина? — недоверчиво произносит она, еще раз осматривая кофту, а потом снова переводя взгляд на меня. — Больше напоминает убийство.
И прежде чем я успеваю ответить или возразить, она направляется к лестнице.
— Увидимся на следующей неделе, — кричит домработница, уже поднимаясь наверх.
Я не говорю ей, что, если все пойдет по плану, мы с ней наверняка никогда больше не увидимся.
Я решаю последовать совету Джен и оставляю кофту отмокать. Никто в доме больше не будет задавать лишних вопросов по поводу выпачканной в крови кофты, а Джен, похоже, поверила в мою историю о падении с велосипеда. Определенно кофта со следами крови достойна занять одно из первых мест в моем списке дурацких поступков, которые не следует совершать, пока я нахожусь в этом доме. В мой план не входит привлекать к себе ненужное внимание. Я просто не могу допустить, чтобы Клаудия стала меня в чем-то подозревать. Я бы на ее месте, разумеется, не захотела бы, чтобы кто-то с окровавленной одеждой присматривал за моими детьми.
«Моими детьми…» — повторяю я про себя, и перед мысленным взором вновь предстает Сесилия, вопящая на меня за то, что я погубила ее любимую мешковатую кофту и не смогла подарить ей ребенка.
Я вздохнула с облегчением, когда утром Клаудия ушла на работу. Учитывая ее бледный цвет лица и приближающуюся дату родов, я нисколько не сомневалась, что она останется дома. Клаудия почти не жалуется на усилия, которые ей приходится прилагать, чтобы передвигаться по дому, подняться по лестнице или даже просто наклониться, чтобы что-нибудь поднять, но я вижу на ее лице безысходность и изнеможение. Та самая встреча с Сесилией в ее квартире вскоре после того, как я обещала себе с ней не видеться (вот вам и добровольно наложенный на себя после нашего расставания запрет общения хотя бы на месяц), еще сильнее убедила меня в том, моя неспособность забеременеть естественным способом из серии «нет худа без добра». Сесилия, разумеется, так не думает.
Я пользуюсь тем, что дом опустел, чтобы снова прошмыгнуть в кабинет Джеймса. На сей раз я обязательно позабочусь о том, чтобы перенести фотографии на надежный носитель и убрать их с камеры. Я уверена в том, что Клаудия мне не доверяет, что она совала нос в мои дела и рылась в моих вещах. Не могу не отметить иронию этой ситуации, поворачивая ключ в замке кабинетной двери.
— Ну вот, — произношу я в воздух, сама не зная, что собираюсь тут искать. — Откуда же начать сегодня?
Я сосредоточенно кусаю губу и обвожу взглядом святая святых Джеймса. Интересно, а чувствует ли он сейчас, находясь далеко-далеко, на самом дне моря, что я проникла на его личную территорию? Может быть, когда он вернется домой, его нос задергается, уловив смутный аромат моего присутствия, а глаза станут рыскать по комнате, замечая сдвинутые со своих мест предметы? Под моими ногами — плюшевый темно-красный ковер. Нужно передвигаться осторожно, чтобы не оставить следы на мягкой ворсистой поверхности. Если Клаудия зайдет сюда — а она, насколько мне известно, время от времени тут бывает, — обязательно заметит эти отпечатки.
Тяну на себя ящик старинного деревянного сейфа, но, как я и подозревала, он заперт. В прошлый раз, проникнув в кабинет, я осмотрела содержимое металлического сейфа, решив, что в этом несгораемом шкафу наверняка хранятся наиболее интересные документы. Несмотря на то что некоторые из бумаг, которые я сфотографировала, могут действительно оказаться полезными, меня не покидает ощущение, что нужно найти что-то еще. Деньги в семье есть, я убеждена в этом, и притекли они со стороны Шихэнов, что тоже не вызывает сомнений. Но мне нужно подтверждение, веское доказательство, причем как можно быстрее. Я должна подумать о своем будущем.
В мгновение ока меня озаряет: я понимаю, где находится ключ от деревянного сейфа! Он спрятан в горшке с подозрительно сухим растением, стоящим на подоконнике. Я легко открываю верхний ящик, даже не представляя, что обнаружу внутри, если вообще, конечно, что-нибудь обнаружу… Но, если я делаю это должным образом, если у меня все получается, — о, Боже, дай мне на сей раз хоть немного удачи! — это должно храниться здесь. Мне нужна эта смутно ощущаемая, неуловимая вещь, доказательство, нечто, дополняющее общую картину. Людям вроде меня почти не выпадает таких вот удобных случаев. В моих мыслях это всегда вручается мне на блюдечке с голубой каемочкой. Именно поэтому я так и нервничаю, когда вытаскиваю первую папку с документами. Если я облажаюсь, если не унесу отсюда именно то, что хочу, если меня застукают до того, как я закончу, наверняка придется иметь дело с полицией.
