Светлана Алешина - Они написали убийство (сборник)
— Да все нормально, — успокоил ее Василий. — Мне просто хочется с вами посидеть, поговорить. В прошлый раз вы мне доставили удовольствие, почтив своим вниманием.
В этот момент зазвонил Ларисин мобильный телефон.
— Одну минуту, — попросила она Державина, переключаясь на другого абонента: — Алло!
— Лара? — голос Евгения Котова был каким-то неуверенным.
«Уже с утра успел нажраться!» — с раздражением подумала Лариса.
— Да, что тебе? — сухо осведомилась она.
— Ты знаешь, солнышко, я сегодня, вероятно, приду поздно, — заявил Котов и после минутной паузы добавил: — А может быть, и вообще не появлюсь. У меня тут, понимаешь, дела образовались важные…
— Понятно! — усмехнулась Лариса. — Смотри, в каталажку не загреми!
После этого напутствия она отключила мобильник и вернулась к разговору с Державиным. Собственно, звонок мужа и повлиял на ее решение. Теперь, когда было абсолютно ясно, что Евгений не придет ночевать по причине «важных дел», о сути которых она догадывалась — Котов всегда любил покутить в обществе девушек легкого поведения, — Лариса подумала: «А почему бы и нет?» — и приняла приглашение Василия.
— Хорошо, я согласна, — сказала она в трубку. — Называйте адрес, я подъеду.
* * *Василий встретил Ларису на Привокзальной площади. Он стоял возле магазина «Ласточка», держа в руках букет крупных красных тюльпанов. Увидев Ларису, вышедшую из «Вольво», он поспешил ей навстречу и широко улыбнулся. Лариса поблагодарила за цветы, и они поехали к нему домой.
— Я специально решил вас встретить, чтобы вы не плутали в поисках моего дома. Дело в том, что его не так-то просто найти.
Державины жили в частном доме за вокзалом, на склоне холма, который назывался Лысой горой. Он находился в некотором отдалении от других построек, как бы на отшибе. Среди остальных домов он выделялся новыми наличниками и стеклами-хамелеонами, которые микшировали свет. Это новшество евродизайна многим жителям этого района было не по карману. При доме был небольшой садовый участок, соток шесть, на аккуратной зеленой калитке висела табличка «Во дворе злая собака».
Когда Лариса с Василием зашли внутрь, навстречу им выбежала отнюдь не огромная псина наподобие волкодава, а довольно симпатичная зверюшка, больше напоминавшая продукцию фабрики игрушек. Болонка подпрыгивала на задних лапках и что-то весело тявкала, приветствуя хозяина. Она повиливала хвостиком и довольно посапывала черненьким, похожим на пуговку, носиком.
— И это вы называете злой собакой? — иронично поинтересовалась Лариса.
— Табличка осталась от прежних хозяев, и мы решили ее не снимать. Дом этот мы купили два года назад.
Когда Лариса вошла внутрь, она обратила внимание, что все помещение было буквально вычищено до блеска. Во всем облике квартиры чувствовалось то, что обычно называют мещанством. Об этом свидетельствовали салфеточки везде и всюду — веяло добротной брежневской стариной. Фаянсовые статуэтки в виде пастушек дополняли картину. В гостиной висела большая свадебная фотография Василия и Татьяны.
На фотографии жена Василия выглядела довольно мило — высокая блондинка с задорными кудряшками, серые глаза ее светились любовью к мужу.
Короче, она была из тех, на которых женятся. Лариса давно обратила внимание, что утонченные творческие натуры, наподобие Василия, часто выбирают себе жен, являющихся полной противоположностью им самим. На таких женщин они всегда могут надеяться, не обладая сами достаточными деловыми качествами. С такими заботливыми женами они чувствуют себя очень удобно, сидя в кресле с газетой в руках и чашкой кофе.
— Кстати, я не проверил почту, — спохватился Державин.
Он вышел за калитку, оставив Ларису в комнате. Предоставленная себе, она начала осматривать дом.
С потолка свисала большая люстра из цветного стекла с вентилятором. На огромном телевизоре «Самсунг» стояла бронзовая статуя какого-то японского божества. На стене над телевизором в дорогой раме висела репродукция Сикстинской мадонны. На противоположной стене висел плакат с изображением Киркорова и Пугачевой.
В вазочках стояли букеты искусственных цветов. Если бы этих веников было поменьше, это, возможно, как-то еще смотрелось, но у Ларисы сложилось впечатление, что хозяйка дома при всей своей деловитости не знала чувства меры и не имела способности к оформлению собственного жилья.
Лариса стояла в центре комнаты, когда появился Василий. Его вид показался ей несколько озабоченным. В руках он нес какие-то бумаги.
— Простите, я сейчас, одну минуту, — быстро сказал он, проходя в соседнюю комнату.
Через пару минут он вернулся и еще раз извинился перед Ларисой.
— У вас какие-то неприятности? — тихо спросила она.
— С чего вы взяли? — вопросом на вопрос ответил он и как-то деланно засмеялся. — Да нет, все нормально. Все просто замечательно. Давайте лучше выпьем, Лариса.
При этой фразе она сразу же вспомнила Евгения. Но у Василия это предложение прозвучало совсем по-другому.
Они сидели за круглым столом, накрытым белоснежной скатертью, и разговаривали вот уже с час, обо всем сразу и как бы ни о чем. Лариса отметила, что Василий приятный собеседник, хорошо ориентирующийся во многих вопросах.
— А что это за статуэтка? — повернулась она к телевизору.
— Это Бодхисатва, — ответил Василий. — Его культ распространился в Тибете и Монголии. Особо продвинутые мастера буддизма, почти святые, из великого сострадания к окружающим отказывались от нирваны, от ни с чем не сравнимого блаженства. Для того, чтобы другим, близким и дальним своим, погрязшим в грехе и несчастьях, помочь достичь просветления…
— И что же, глядя на эту статую, вы хотите достичь просветления?
— Отнюдь нет, — покачав головой, сказал Державин. — Занимаясь медитацией, ты можешь использовать эту статую как магистральную дорогу к светлым мирам. А медитация — вещь очень тонкая, нужно очистить свой ум и сердце. Только тогда Бодхисатва будет проводником в иные, более светлые миры… Ты хочешь слишком простого пути.
— А мы что, уже перешли на ты? — удивилась Лариса.
— Когда мы находимся рядом с таким величием Востока, на вы можно называть только Бодхисатву, — объяснил молодой человек. — А меня ты можешь спокойно называть на ты.
Василий включил светильник, который наполнил комнату приглушенным, мягким светом, создав атмосферу интима и легкой таинственности. Налив в бокалы шампанское, Василий предложил тост за Ларису.
Она потягивала вино, откинувшись на спинку кресла, и ловила себя на мысли, что эта обстановка ее расслабляет и чувствует она себя удивительно легко и непринужденно.
— Надо же, мне так легко с тобой, словно мы знакомы много лет, — эта фраза Василия прозвучала в унисон Ларисиным мыслям и вывела ее из состояния какой-то неги.
Он внезапно встал, держа в руках бокал, и подошел к ее креслу. Сев на подлокотник, он обнял Ларису за плечи и начал гладить ее шею. Неожиданно для самой себя она почувствовала, что у нее участилось дыхание. Василий, ощутив это, перешел к более решительным действиям. Рука его скользнула ниже.
Однако Лариса мягко, но решительно отстранила его руку. Василий, нисколько не смущаясь, протянул руку к столу, взял оттуда бутылку шампанского и подлил Ларисе в бокал.
— Выпьем за любовь! — с неожиданным пафосом воскликнул он.
— Любовь? Вы думаете, что это возможно после нескольких часов общения? — иронично спросила Лариса.
Василий вздохнул, обошел стол и сел на свое прежнее место. Отхлебнув глоток шампанского, он закурил и сказал:
— Любовь бывает разной. И она отнюдь не такая, какой мы ее порой хотим видеть через призму ханжеской морали. К тому же матушка-природа, увы, не предусмотрела целомудрия. Достаточно знать основы естествознания. Целомудрие противоестественно, это культурный нарост… Другой вопрос, что не надо опускаться до скотства. Для меня, например, чистый секс — это скотство. Нужно любить, и неважно, окажется ли это любовью на один час, на неделю или на всю жизнь! Главное, чтобы была любовь. Пускай самое маленькое, но чувство. Вот мы с тобой видимся второй раз, но я ощущаю флюиды, которые меня неумолимо влекут к тебе…
— Это неудивительно, — усмехнулась Лариса. — К тому же за окном весна — сами понимаете, вы же намекали на естествознание.
Василий в свою очередь тоже ухмыльнулся.
— Понимаешь, культура сделала из самки женщину, а из самца — мужчину, — продолжал вещать он. — А инстинкт размножения люди превратили в удовольствие. Высокие натуры ищут в этом удовольствии любовь, более грубые — простое освобождение от физиологического груза. Но, к сожалению, культура наложила на многих стягивающие обручи ханжества и ненужных условностей… Надеюсь, ты не ханжа?
